Заклятый друг (СИ)

Нет, Макс. Проснулся Левиафан. Чудовище, о котором ты не догадываешься. Карабас-Барабас, что дёргает меня за ниточки. Но он управляет и твоей судьбой тоже. Он ближе, чем можно представить. Даже сейчас стоит за моей спиной. И толкает к тебе. А ты будешь думать, что это я сама.
— Я пришла просить прощения.
На ощупь, неуклюже, будто делаю что-то постыдное, я закрываю за спиной дверь полностью и ищу замок.
Чтобы запереть себя с Арским в одной комнате.
— Да? И как ты собираешься его выпросить?
Замок щёлкнул. И я пошла в сторону Макса.
Всё, что не делается — к лучшему. Если бы не вчерашняя сцена — как бы я сейчас смогла?
Требую от себя только одного — смотреть ему точно в глаза. А его взгляд мечется по моему лицу, исследует рывками: щёки, лоб, губы, глаза, губы, подбородок, губы.
— Разве много вариантов? Вчера, когда ты прижимал меня к стенке, сам сказал, что я не мать и не жена. И мы найдём другой способ, как меня использовать, — я огибаю стол. Подхожу к креслу, где сидит мой муж. — И разорвал на мне платье.
— Это было не лучшее решение. — Он медленно поворачивается на кресле. И не останавливается до тех пор, пока его колено не задевает моё. Так и остаётся. Я задыхаюсь от его острого, пронизывающего взгляда: — Но я этого хотел, — заявляет тоном, будто это одно из самых честных признаний в его жизни.
Так нагло. Удушающе откровенно.
— Меня хотел?
Он начинает хохотать. И я вздрагиваю от этой щекочущей нервы вибрации.
Нехороший смех. Унижающий.
— Хотел сделать тебе неприятно.
— По-твоему, это было просто неприятно?
— Ладно, — он нагло смотрит мне в лицо. — Хотел сделать тебе больно. И превзошёл все ожидания. Верно?
— Ты издеваешься надо мной.
— Нет. Даю тебе шанс передумать.
— Передумать делать что?
— Провоцировать.
— Но я этого хочу, — копирую его тон для аналогичной фразы.
Выходит жалко. Но у меня нет выбора. За меня уже давным-давно решают другие.
Для убедительности чуть наклоняюсь и тянусь к его руке.
От одной мысли, что я сама прикоснусь к нему, подкатывает тошнота.
Нет. Мне проще будет просунуть пальцы в свою незаживающую рану, чем по собственной воле трогать Арского.
Я не смогу.
Пожалуйста, Макс, останови меня.
До его длинных пальцев с узловатыми костяшками остаётся несколько миллиметров. От рук жар как от раскалённого железа.
— Не надо, Даша, — я вгрызаюсь в губы и отдёргиваю руку. — Это плохо кончится, — недовольно морщится.
— Я просто пришла попросить прощения.
Скрещиваю руки, подцепляю пальцами край платья. Собственные прикосновения к бёдрам заставляют меня дрожать. Будто это не я делаю. Будто он уже меня трогает.
Макс отодвигается. Его колено больше не упирается в моё. И он отворачиваетcя, словно увидел голого урода.
— Посмотри на меня, — сглатываю.
— Ты правда думаешь, что мне всё равно?
Мне не нравится тон, которым он задаёт этот вопрос. Я не хочу верить, что он сочувствует.
А если ему тоже больно?
Я должна видеть его лицо.
— Смотри на меня.
Он устало выдыхает.
Не больно ни черта. Ему всё пох.
— Смотри!
Вскидывает на меня взгляд.
Говорю тем же спокойным тоном, с которого начинала:
— Я просто пришла попросить прощения. Таким способом, которого ты хотел.
Скидываю платье.
19. Макс
Когда я увидел Дашу в моём кабинете, первое, что мне захотелось сделать, это достать из шкафа пиджак и прикрыть её.
Она в магазине белья это платье покупала?
Девочка обезумела, и уже не различает, в чём можно появляться на людях, а что пригодно только для постели.
Розовый атлас едва доходит до середины бедра.
А эти бретельки настолько тонкие. Я бы сказал невидимые. И так неуклюже держатся на её плечах, что достаточно лёгкого дуновения с губ для предательского побега.
Сначала она смотрела на меня решительно. Подошла и уверенно, по-хозяйски, поставила сумочку на мой стол.
Но какая-то мысль, пока Даша обходила этот стол, приближаясь ко мне, опрокинула смелую Соболеву на лопатки. И передо мной снова отчаявшаяся женщина.
Отчаявшаяся, но упёртая.
 
Дашка-Дашка…
Вот она уже стоит напротив. И собирается раздеться. Приказывает мне. Хочет, чтобы я смотрел. А я чувствую, как дрожит её маленькая коленка рядом с моей.
Её лицо ненадолго исчезает за атласной тканью.
Я знал, что она сделает. Но это всё равно произвело эффект, схожий с внезапным ударом волны в спину.
Она вся передо мной. Знаю это. Но не смотрю ниже её лица.
Нечестной игрой мне достался такой приз. И брать его стыдно.
К тому же я не могу оторваться от её глаз. Они почернели и увлажнились.
Как там это называется? Тонуть?
Я не просто в её глазах тону. Как в топях вязну. И першит в горле, будто проглотил ложку кофейной гущи.
— Зачем ты напрашиваешься?
— Что мне сделать, чтобы ты меня простил?
Мне уже по-серьёзному стрёмно за её психику. Это вряд ли гормоны. Или коварная месть. В неё будто демон вселился. Говорит заготовленную кем-то речь.
Ну же, Соболева! Ты так хорошо держалась после всего, что произошло.
— Я ведь обманула тебя. А ты хотел меня наказать. Как мне избежать наказания? Я очень хочу, чтобы ты меня простил.
— Развеу менянужно прощения просить?
Усмехнулась.
— А у кого же?
— У Вани, разумеется.
Сглатывает, прячет стыд за наигранной ухмылкой:
— Он ещё маленький, всё равно не поймёт.
— А ты не словами проси. Действуй. Вот сейчас в очередной раз доказываешь, что не разучилась действовать.
— Может мы всё-таки вернёмся к более интересной теме? Хватит уже о детях, а?
— Хорошо, давай о деньгах. Ты за этим пришла?
— Нет.
— Врёшь.
— Ты совсем не смотришь на меня, Макс. Что с тобой? Даёшь повод усомниться в своей мужской полноценности. Проблемы? Больше не стоит?
— Неужели вчера не почувствовала, когда я тебя к стенке прижал?
Это было подло, но осекло её.
Как легко ей манипулировать. И как мерзко и сладко одновременно этой властью упиваться.
…тщеславие с бдительностью несовместимы.
Мой взгляд выходит из-под контроля.
Установленная планка для обзора не удерживает равновесия и просто валится вниз.
А следом за ней мой взгляд. Соскальзывает. И набрасывается на её голое тело.
Конечно, я успеваю охватить всё за долю секунды.
И я доволен как папарацци, который первым из всех своих коллег успел из-за куста щёлкнуть обнажённой популярную кинозвезду.
А затем я уже просто не могу остановиться. И запоминаю деталь за деталью.
Сначала натыкаюсь на припухшие соски. Возмутительно алые, будто вымазанные помадой.
Вниз, по решётке рёбер.
Удивительно, насколько эластично человеческое тело.
Она выкладывала видео с последнего УЗИ. Её голый живот был похож на купол обсерватории. С выпуклым шариком пупка на вершине.
А теперь всё так же, как было год назад.
В глазах светлеет от воспоминания. Прошлый июль. Дашка в хромовом купальнике. Лежит в ядовитой траве у бассейна. И впадина пупка, в которую закатилась капля воды.
Мне нравилась форма. Сверху узко, книзу чуть расширялась. И самое глубокое место пряталось под маленькой пластинкой кожи.
Каждый раз, когда я видел её голый живот, у меня до зуда в затылке возникало дикое желание просунуть палец в эту узкую продолговатую дырочку, пока кончик не скроется за этой самой пластинкой. И увидеть, как там, под ней, он шевельнётся…
…а ещё чуть-чуть потянуть на себя.
Ммм…
Тогда это казалось пошлым.
Теперь уже никогда не будет уместным.
Но мне становится приятно, что форма вернулась.
У неё появилась новая родинка справа над ключицей. В той самой россыпи, что похожа на созвездие Большой Медведицы.
Я всегда получал от Дашки пня за сравнение совокупности этих родинок с ковшом.
«Не мог придумать нормальную метафору? Одни дуршлаги на уме! Голодный что ли?»