Моя чужая. (Не)вернуть любовь (СИ)

— Сейчас приеду. Будь там.
И сбрасываю вызов.
До поселка добираюсь в рекордные сроки.
Охранник меня пропускает без возражений. Похоже, Алена его предупредила.
Добираюсь до нужного дома и сразу же отмечаю выбитое окно и подкопченную стену. Урон вроде бы невелик, но посмотрим, как там внутри.
На крыльцо выходит Алена. Губы недовольно поджаты, брови нахмурены.
Даже не пытаюсь сдержаться — подхожу и заключаю в объятья.
— Дурные малолетки, — шипит моя валькирия. — Понапиваются, идиоты…
Я облегченно вздыхаю. Признаться, подумал на Оболенского. Что-то он притих последнее время. Агатов, конечно, обещал разобраться, но в искренние мотивы этого индюка в костюме слабо верилось.
— Это дети устроили? — уточняю все-таки.
— Да какие дети! Лбы здоровые! Вечеринка у них тут, оказывается. Ну и вот… Повеселились! Один идиот другому спор проиграл.
— А твой дом тут причем?
— Ни причём! Выбрали случайно. Решили во взломщиков поиграть. А в итоге еще и подожгли. Влезли через окно, светили себе зажигалками. А у меня тюль…
— Так. Ясно. Что с сигнализацией?
— Убрали ее. Отец виновника торжества фирму по сигналкам держит. Вот юные дарования свои силы и опробовали. Закоптили мне всю гостиную! Теперь воняет ужасно. С тюли огонь перекинулся на панно, которое рядом висит. Оно большое. Было… Теперь во всем доме пластиком пахнет!..
Смотрит на меня гневным взглядом.
— …Детки же от страха сбежали! Даже потушить не пробовали. А я уже думала сюда переезжать обратно. Чтобы Наденька воздухом свежим дышала и…
— Кхм, Елена Николаевна, можно вас? — кашляет кто-то сзади.
Вот черт. Приходится разжать руки.
У входа стоит мужчина в возрасте. Очевидно, один из жильцов поселка.
— Здравствуйте, Эдуард Федорович, — сухо здоровается Аленка. — Как раз собиралась вам звонить.
— Я представляю, с какой целью. Поэтому решил лично принести извинения за сына. И предложить оплатить ремонт, а также на это время пожить в новом доме. Я приобрел его не так давно. В этом же поселке, рядом с ручьем. Хотел отселятся, подарок сыну на совершеннолетие сделать, — усмехнулся криво и поправил очки. — Но теперь думаю, что обойдется. Нужно мальчика воспитывать.
Алена тушуется.
— Мне как-то неловко… Есть квартира, где я живу. Все в порядке.
— Пожалуйста, не отказывайтесь. Я очень хочу загладить неприятный инцидент. Дом абсолютно новый и готов к проживанию. Обустраивайтесь там на свой вкус.
И, шагнув к нам, мужчина протягивает ключи.
Кинув быстрый взгляд на Алену, беру предложенное.
— Спасибо, — благодарю совершенно искреннее. — Мы воспользуемся вашим предложением.
Лицо Эдуарда Федоровича смягчается. Он явно рад это слышать.
— И огромная моя благодарность, что вы не писали заявление, Елена Николаевна. Мой балбес и сам в шоке от произошедшего. Получилось случайно.
— Ничего. Я… я все понимаю.
Эдуард Федорович кивает и, сдержанно попрощавшись, уходит.
— Ты не писала заявление? — хмыкаю, оборачиваясь к Алене.
Она ежится.
— Тарские тут пять лет как живут… Я его балбеса еще подростком знала.
— Ну, тогда пошли осматривать дом, — звеню ключами.
— Демьян…
— Ничего не знаю. Наденьке свежий воздух нужен. И будет где няню разместить. А то ты скоро дойдешь от бессонницы.
— Другие и без нянь справляются, — бурчит Аленка, но послушно спускается с крыльца.
Перехватываю ее под руку, с удовольствием отмечая, что отстранятся она не спешит.
Вместе мы идем вверх по улице. Новый домик находится у самой кромки леса, около небольшого ручья. Место облагороженное, для прогулок с коляской подойдет отлично.
Похоже, Алена со мной солидарна.
Чувствую ее беспокойство и восторг, когда мы заходим в дом.
Он небольшой, в два этажа. Очень уютный, выполнен в деревенском стиле.
— Я думала, тут все в деловом стиле будет… Ну знаешь, вроде хай-тек, все дела…
— Может, Эдуард Федорович любит дома под старину. Не важно. Но он прав, сына нужно воспитывать. А тебе сюда переехать. На время. Тем более ты сделаешь человеку приятное. Он не будет чувствовать за собой вины.
 
— Я смотрю, ты у Генриха Вольфовича хлеб отбираешь, — бурчит Аленка.
Смеюсь, оценив ее шутку про немца. А потом сгребаю свою бедовую красавицу в охапку и целую.
Волна жара облизывает с головы до ног, а голову ведет с такой силой, что дышать невозможно.
Аленкины губы — как самый сладкий на свете хмель. Пью его жадно, пока не отобрали. Ладони скользят по узкой спине и хрупкой талии, зарываюсь пальцами в распущенные локоны. Че-е-ерт… Как же хочется почувствовать их снова длинными. Намотать на кулак, потянуть слегка и…
— Д-демьян, — тихонько стонет Алена.
Опять!
Каждый раз отталкивает, и мне приходится подчиняться! Через силу заставляю себя отстраниться.
— Не удержался.
Голос звучит хрипло, отрывисто. Обвожу пальцем припухшие губы, с удовольствием замечая, как зрачки Аленки расширяются.
Она тоже реагирует. Ей хочется большего. Но не подпускает… Черт. Может, нам обоим к психологу? Вот немец рад будет.
— Нужно заняться переездом, — Аленка отходит от меня на несколько шагов и скрещивает руки на груди.
В глаза не смотрит. А щеки все красные и дышит нервно и часто.
С трудом дается ей равнодушие, вижу-вижу. Да только и я уже на пределе.
— Займемся, — обещаю многозначительно. — Вот прямо сегодня.
  
Глава 39
 
— Да, не так я себе представляла новоселье…
Наденька беспокойно хнычет, в сотый раз выплевывая пустышку, а я наматываю круги по гостиной.
Нанятая мною няня неожиданно приболела. Поэтому приходится справляться самой.
Я не жалуюсь. И плачь дочки меня совсем не раздражает. Но эта беспомощность… Я ужасно хочу помочь хоть чем-нибудь! Уже и капельки дала, и пеленку теплую на животик клала — ничего не помогает.
Наденька куксится и пачкает памперс.
— Ну что, малышка, давай переодеваться…
Кладу свою красавицу на пеленальный столик. Начинаю переодевать, а у самой прямо горло перехватывает! Какая же она все-таки маленькая и хорошенькая! Хочется обнять, поцеловать и с рук не спускать!
— Не надо плакать, — шепчу, намазывая попку кремом. — Бабушка говорила, что я тоже животиком страдала. Мама с отцом как-то гостили все лето в деревне… Там очень хорошо. Домик все еще стоит, и мы туда обязательно съездим.
Дочка прислушивается к моей болтовне. Ей вообще очень нравится, когда с нею разговаривают.
Особенно Демьян.
Внизу живота приятно тянет и дыхание сбивается.
С каждым днем мне все труднее выдерживать дистанцию, но и в омут без оглядки я тоже не могу! А Ястребовский как чувствует. Все время он рядом, прикасается, обнимает, целует…
Наверное, его надо попросить этого не делать. Мне просто нужно еще немного времени подумать.
В мятущиеся мысли вклинивается перезвон домофона.
Кто это может быть? Уже почти полночь. Но чужих бы не пропустил охранник, это значит… Сердце стукнуло радостно и тревожно. Обругав себя тряпкой, я подхватила Наденьку и пошла к двери.
Так и есть. У ворот топтался Демьян.
— Ты с ума сошел, — прошипела, нажимая кнопку вызова. — Уже поздно!
— Я тоже рад тебя слышать, Алён. Впустишь?
Что за вопросы? Открываю дверь.
Демьян заходит, принося на своей одежде ночную прохладу.
— Привет, — улыбается, а у меня коленки слабеют.
— Привет, — шепчу, взглядом указывая на притихшую Наденьку.
Дочка еще не спит. Ее заинтересовал ночной визитер.
— Я видел, то у тебя свет горит. Решил заехать.
— Может это няня не спала.
— Видимо, мне повезло.
И Демьян идет мыть руки.
— Можно? — спрашивает, когда мы возвращаемся в гостиную.
Жму плечами и отдаю дочь. Мне хотя бы в душ надо сбегать, да и глаза слипаются.
Наденька кряхтит о чем-то своем, но быстро замолкает под воркование Демьяна. Усевшись на кресло, он легко держит девочку одной рукой, а второй подхватывает погремушку и начинает играть.