Ревизор: возвращение в СССР 24 (СИ)

– В смысле, об их совместном будущем? – удивлённо спросил я. Жена в ответ кивнула и в ожидании уставилась на меня.
– Ну, дорогая, а что за спешка?
– Ну, она же видит, что и ты быстро женился, и Брагин, и Сандалов. А Витя ей даже предложения еще не сделал.
– Все мужчины разные, – начал объяснять я. – Одни решительные, другие наоборот. Кто-то в драку может смело ринуться, а девушке о чувствах своих сказать побоится. Опять же, родители у всех разные. Кто-то к ним прислушивается, а кто-то не к ним, а к друзьям. Смотря, кому больше доверяют, чью точку зрения считают правильной. Не думаю, что Витя в таком серьёзном вопросе с отцом не посоветуется. Он же у него не какой-то там неудачник, мнением которого можно пренебречь, он замминистра. Уверен, что Витя отца очень уважает, и мнением его дорожит. А если он ему сказал, что о семье рано думать, пока не отучишься? Может такое быть?
– Скорее всего, так и есть, – кивнула жена, посветлев.
– Ну, вот он и не думает, – развёл я руками. – Это не значит, что он Машу не любит, и она ему безразлична. Так что лучше всего – пусть она с ним откровенно на эту тему поговорит. Судя по тому, как они постоянно за ручку ходят, явно он не считает ее случайной попутчицей на недолгое время…
Жена успокоилась и занялась сборами на работу. Они с мамой и Анной Аркадьевной перелопатили все шкафы, выбирая, в чём ей завтра в первый день идти.
Пока мы ездили к Шадриным, заходили художники с первого этажа, оставили нам в подарок небольшую акварель Елены Яковлевны, крымский морской пейзаж. Пошёл сразу к ним с ответными поздравлениями, взял блок сигарет и книгу им в подарок. Посидели немного за чашкой чая, поговорил с ними насчёт художников Пурыгина и Пивоварова. Объяснил свой интерес запросом на подобные «шедевры» у иностранной родни мужа сестры, мол, сам интереса не имею, это всё зять-иностранец.
Художники переглянулись между собой снисходительно, мол, ну что взять с загнивающего Запада?
Мне повезло, иллюстратора Пивоварова Елена Яковлевна знала по работе. Пересекались как-то, она тоже много книг за свою жизнь иллюстрировала. А с Пурыгиным было сложнее, они знали только одного художника Пурыгина, из Куйбышева. Он окончил художественный институт при Суриковской академии в Москве, там же и Михаил Андреевич учился, но в другие годы. Хотя они и ровесники, но война всё смешала... Но они дружат и, возможно, он сможет меня скоро с ним познакомить, тот в Подмосковье хочет из Куйбышева перебраться.
Это всё здорово, конечно, но это явно не тот Пурыгин, что мне нужен. Эх…
Вернувшись, застал у нас артистов Данченко, они тоже пришли нас поздравить с наступившим. Обменялись подарками. Яков не курит, так что вручил ему бутылку коньяка, а Иде книгу. Они нам принесли в подарок керамический набор, графин и стопки в виде сказочных рыб. Ида сразу присоединилась к женщинам, а я решил воспользоваться моментом и расспросить Якова о труппе Ромэна. Кому как не ему знать своих коллег и кто на что способен?
Только пригласил его на кухню, как Тузик завыл. Понимая, что у жены завтра важный день и ей надо дать возможность подготовиться, пошёл предложить женщинам свою помощь, но пришлось встать в очередь за Ахмадом и Загитом. Есть свои плюсы в большой семье, меня отправили на кухню обратно к гостю.
Закусок и всякой еды в холодильнике было полно, просто выставил это всё на стол, достал бутылочку коньяка, пригубили с Яковом по стопочке.
– Михаил Андреевич познакомил меня со своим другом, – начал я, – Леонидом Прокофьевичем.
– А, Дробышевским? – удивлённо вскинул брови Яков.
– Не знаю, наверное. А, подожди! Он же мне пьесу свою дал…
Принёс пожелтевшие листки, что вручил мне драматург и принялся изучать первые страницы в надежде на определение авторства.
– Ну, да, Дробышевский Л.П., – подтвердил я. – Он же известный человек в вашем кругу, да?
– Конечно, – вскинул глаза к верху сосед. – Народного дали! Можно? – протянул он руку за пьесой.
– Пожалуйста… Поделился с ним, что от вашего театра получил предложение на пьесу… Так он ликбез для меня провёл и вот, – кивнул я на печатные листы в руках Якова, – как образец оформления предложил.
 
– Это он тебе экземпляр «Цены бессмертия» дал? – потрясённо произнёс Яков. – Он за неё Ленинскую премию получил, – бережно сложив листы, вернул он их мне.
– Ничего себе, – удивился я. – Интересно, есть тут его автограф?
Пролистав, нашёл несколько карандашных пометок, но автографа, как такового не было. Надо будет взять…
– Он посоветовал прежде, чем начать писать, – продолжил я, – узнать состав вашей труппы. Сколько у вас драматических актёров, возраст, пол.
– Мы с Идой давно мечтаем о такой работе, – признался Яков. – У нас в театре есть несколько спектаклей, но они музыкальные, такая, знаешь, цыганская оперетта… А хочется чего-то серьёзного.
– Ваш Боянов просил что-то патриотическое, – напомнил я.
– Ну, это не он просил, – усмехнулся Яков, – это ему сказали… На него давят сильно по партийной линии, вот он и мечется, ищет, что этакое поставить. Но никто из нас не хочет превращать это в фарс для галочки. Это наш шанс! Хочется хорошей драматургии, хочется серьёзной большой работы. У нас многие хотели бы себя в этом попробовать, а вдруг окажется, что мы все великие актёры.
– Короче, не оглядываться на состав труппы? – подвёл итог я.
– Ты пиши! А мы найдём, кому играть, – уверенно заявил сосед.
Тут на кухню вошла Галия, в узкой чёрной юбке до колена и белой блузке с воротом на банте. На ногах чёрные туфли на каблуке.
– Ну, как? – вопросительно уставилась она на меня.
– Ты очаровательна, – улыбнулся я и она тут же, улыбнувшись в ответ, вышла. Яков только успел ей вслед тоже комплимент сказать.
Не успели мы с Яковом обсудить технические возможности их сцены, как жена вернулась в голубом платье с длинным рукавом и в белых туфлях. Меня смутила длина платья, оно было сильно выше колена.
– Первый вариант более представительный, как мне кажется, – высказался я, жена кивнула и опять умчалась.
Переодевшись обратно в юбку и блузку, она начала подбирать украшения.
– Это, оказывается, было только начало, – пошутил я, взглянув на соседа, он многозначительно улыбнулся и кивнул.
Воспользовавшись моментом, расспросил его, как меняются декорации в театре. Он посоветовал первое действие писать для одних декораций, а второе для других, если надо сменить обстановку. 
– Во время антракта можно успеть полностью декорации сменить, – объяснял он мне. – Или ещё есть такой приём, когда сцену делят пополам и подсвечивают то одну, то другую половину с разными декорациями, но это для зрителей не очень хорошо, глаза устают, там контраст сильный получается, тёмной и светлой половин сцены.
– Блин, сколько нюансов, – заметил я.
– Ну а как ты хочешь? В каждой профессии есть свои секреты мастерства.
Он ещё рассказал мне немного про грим, правильно Дробышевский говорил, перегримировать актёра во время действия довольно сложно, на это нужно время. Переодеть ещё можно. Вскоре они с Идой засобирались домой, ещё раз всех поздравили и ушли.
Предложил сменить кого-нибудь и позаниматься мальчишками, пока время появилось. Мне вручили Русика и я пошёл с ним к ёлке. Так интересно было наблюдать за ним, как в его округляющихся глазках отражались лампочки гирлянды. Почему-то вспомнилось, как отец меня точно также подносил к ёлке. Наверное, тоже смотрел, как у меня в глазах лампочки отражаются.
Так грудь сдавило от тоски. Пока молодой был, всё некогда было о родителях подумать, а потом они ушли один за другим, хоронил, не осознавая толком всю глубину потери. Работа в сумасшедшем ритме, выживали после краха СССР, вертелся без продыха. Только потом взвыл, когда все осознал… Этот страшный момент, когда рука поднимается снять трубку позвонить, а звонить-то некому…
Появилось острое желание посмотреть на них, на нас... Мы каждый вечер собирались в большой комнате. Мама или гладила, или что-то штопала, папа вечерами сидел на диване, телевизор смотрел или газеты читал, а Ленка, сестрёнка, любила лазить по спинке дивана в этот момент и садилась бате на плечи. Я любил в это время на ковре валяться с Мурзилкой… Стоп! Я же в первый класс уже пошёл! Наверное, уроки на кухне делаю. Хотя нет, уроки я успевал днём делать, до прихода родителей с работы.