Осколки обсидиана (ЛП)
— Лезвие ножа, оно… особенное. Чтобы сделать его, мы по одной снимаем с камня чешуйки, и остаются следы, — он взял осколок, убивший Паяшина. — Вот это — обломок лезвия. Им можно резать. Если присмотришься, увидишь по краю насечку.
— А остальные два? — спросил я.
— Их отполировали.
— Но они все равно острые.
Старик покачал головой:
— Они острые в местах слома. Края обсидиановых обломков всегда острые.
Следующий вопрос я задал с осторожностью, поскольку не знал, куда меня заведет ответ:
— Тогда откуда они взялись?
— Вообще-то мое дело — ножи. Но…
Он положил нож на стол и посмотрел мне в глаза:
— Это зеркало. Обсидиановое зеркало, какими обычно пользуются женщины.
Зеркало.
Я поблагодарил его, собрал осколки и пошел домой. Мысли разбегались, и я тщетно пытался сложить из разрозненных кусков цельную картину. Тескатлипока, Дымящееся Зеркало. Обсидиановое зеркало, дарующее жизнь и смерть.
Осколки зеркала, в которых я ощущал силу смерти. Не загробного мира. Загробный мир тут ни при чем. Смерти, потому что Тескатлипока был богом войны и судьбы.
Вопреки всему, что сказала мне Сеяшочитль, вопреки всему, что обнаружили мы с Масиуином, культу удалось призвать какую-то сущность. Не из загробного мира. Иначе их убил бы Обсидиановый Вихрь. Нет, они метили выше.
Они призвали Тескатлипоку, чтобы он положил конец Пятой эпохе. А Тескатлипока, который был богом разрушения и перерождения, убил их одного за другим.
В Кольуакане был лишь один человек, который мог бы справиться с Ним, только один человек, чьи знания и сила могли сохранить Пятый мир.
Сеяшочитль.
Я ошибался. Она вызвала Обсидианового Вихря не для того, чтобы убить отступников. Ей нужна была защита. Но Вихрь не в силах противостоять богу.
Надо было спешить. Я снова отправил посыльного к Масиуину, понимая, что я остался в одиночестве, что он все равно не доберется до меня вовремя.
В храме я снарядился для битвы. Мое вооружение выглядело жалко, как и я сам, который так и не смог защитить Паяшина от сил загробного мира. За пояс я заткнул три обсидиановых ножа, на шею надел нефритовую подвеску в форме змеи — символ Кетцалькоатля Пернатого Змея, извечного врага Тескатлипоки.
А затем побежал к дому Сеяшочитль.
* * *Когда я добрался туда, вокруг дома стояла тишина; воздух сгустился и стал тягучим, как смола. Едва переставляя ноги, я дошел до входной двери.
Во дворе все было пропитано магией, пульсирующей в такт сердцебиению. Бушевавшие здесь энергии намного превосходили мои возможности. Но я упрямо двигался вперед, чувствуя, как горят легкие, а кожу омывают потоки стихийной силы. Я опоздал.
Сеяшочитль я нашел на возвышении в приемном покое: она лежала на спине, на рубахе темнели пятна крови. Вокруг виднелись следы ритуала: сова с перерезанным горлом, резная фигурка паука на столике, нефритовая табличка. Рисунок остался незавершенным: квадрат должен был символизировать табличку, но место четвертого угла занимала лужа совиной крови, медленно стекающей со стола. Сеяшочитль не успела провести диагонали. Ей не хватило времени, чтобы закончить ритуал.
Над ее телом возвышалась сама тьма: бог Тескатлипока во всем его пугающем великолепии.
— Стой.
Я хотел прокричать это слово, но язык словно застрял между зубами.
— Стой, — повторил я, вытаскивая из-за пояса обсидиановый нож.
Бог рассмеялся — так смеются безумцы, а не бессмертные. Одним нечеловечески плавным движение он развернулся ко мне, и там, где у него должно было быть горло, я увидел приглушенный тенями блеск нефрита. Даже на таком расстоянии я видел символы. «Четыре» и «ягуар». Что натворили эти глупцы?
— Жрец, — произнес он. — Тебя здесь не ждали.
Он двинулся ко мне, и меня захлестнули потоки Его силы. Я поднял руку и метнул в Него нож, но тот упал в нескольких шагах от Него. Бог даже не замедлился.
— Я выступаю против тебя, — сказал я, перемещаясь в сторону столика и тела Сеяшочитль. — Ты — Итлани. Первый из умерших членов культа.
— Уже нет, — ответил бог. — Итлани — лишь сосуд. Я вернулся, жрец.
Я метнул второй нож, но Тескатлипока отбил его. А затем Он выбросил вперед руки, похожие на когти, схватил меня за плечи и поднял в воздух.
Я задыхался. В глазах помутилось, окружающие предметы расплывались и превращались в искривленные размытые пятна. Вцепившиеся в меня руки были обсидиановыми лезвиями, по которым пробегали зеленые всполохи магии. Разбитое зеркало бога. Осколки, несущие смерть.
Презрительным жестом Он отшвырнул меня к стене. Я упал на пол, сильно ударившись. Спину пронзила боль. Кровь текла из оставленных Его пальцами порезов, из глубоких ссадин на ногах и руках, которые я ободрал о грубую поверхность стены. Болели ребра.
— Все кончено, жрец.
Тескатлипока нагнулся, чтобы снова поднять меня. Я увернулся, стиснув зубы, чтобы не закричать от боли. Его руки поймали только воздух.
— Зачем длить мучения? Я убиваю быстро.
Как убил Сеяшочитль. Я снова откатился в сторону, чувствуя, как накатывает слабость. За поясом оставался только один нож. Подумать. Надо… подумать.
Зеркало, дарующее жизнь и смерть. Фанатики, призвавшие Тескатлипоку, но допустившие ошибку в ритуале. Они разбили зеркало, и осколки вошли в тело Итлани. Осколки, благодаря которым он затем восстал в виде тени. Они дали жизнь и отобрали жизнь.
Бог еще не полностью вошел в наш мир. Он проник в тело Итлани. Но это тело, еще не мертвое, но уже и не живое, в равной мере принадлежит миру людей и загробному миру. Тело нарушает границы. Я быстро пополз к столику рядом с Сеяшочитль, на время позабыв о терзающей меня боли.
Я нащупал один из оставленных Сеяшочитль ножей, обмакнул его кончик в совиную кровь и быстро завершил рисунок, проведя диагонали таким образом, чтобы они сошлись в точку над четвертым уровнем мира мертвых.
Тескатлипока бросился на меня, и я шарахнулся прочь. Его рука прошла через то место, где я только что был, вспоров мне кожу на предплечье. Я этого почти не заметил. Надо было произнести слова.
— Прочен нефрит, — я запнулся, не в силах продолжать. Язык отказывался мне повиноваться.
Бог опять надвинулся на меня. Я отполз от стола, перед глазами снова все плыло. Мне удалось поднять дрожащие руки, но удержать их поднятыми я уже не смог. Мне… Я должен…
Слова призыва намертво въелись мне в память. Я быстро произнес их, смутно сознавая, что мир вокруг меня все быстрее сжимается и погружается во тьму.
— Бога мертвых почтил я совою и пауком… Я взываю к тебе… С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя… Приди.
С последним словом я закрыл глаза, зная, что сделал все возможное. Рядом с собой я ощущал присутствие бога, Его давящей силы. Но я был слишком слаб и не мог встать.
Поднявшийся ветер донес до меня далекие погребальные плачи. Воздух стал холодным, как бывает рано утром, в животе образовалась такая знакомая пустота. Я почти обрадовался ей.
«Акатль, — раздавшийся у меня в голове голос походил на стенания мертвых. — Я пришел».
Я все-таки смог открыть глаза и увидел, как Обсидиановый Вихрь сражается с Тескатлипокой. Двумя сцепившимися черными ураганами они скользили по комнате. Обсидиан с отвратительным треском бился об обсидиан.
Я снова подполз к Сеяшочитль, не обращая внимания на боль. За мной тянулся кровавый след, пересекаясь сам с собой.
Сеяшочитль лежала на прежнем месте. Я положил ей на грудь дрожащую руку и ощутил слабое биение сердца. Она все так же смотрела в потолок. Губы дрогнули, выталкивая мое имя:
— Акатль…
— Побереги себя, — прошептал я, чувствуя себя таким же обессиленным, как и она.
— Этого… не… достаточно.
Обсидиановый Вихрь и Тескатлипока продолжали обмениваться ударами. Тело бога перешло грань, но Он все равно оставался богом. Обсидиановый Вихрь не мог убить бога, и я чувствовал, что Он слабеет. Недостаточно. Проклятие, этого недостаточно. И что делать?