Правила качка (ЛП)

Мне даже не нужно этого говорить.
Мило.
— Даже не думай.
Я пожимаю плечами.
— Я и не собирался.
— Но ты же думал об этом.
Я смеюсь, и яйцо вылетает у меня изо рта. Отвращение Тэдди растет, губы теперь полностью скривились под ее дерзким маленьким носом.
— Ага, думал.
— Вытри свое лицо, Киплинг.
Фу, это гребаное имя.
— Эй, я ничего не могу поделать, если еда вываливается у меня изо рта.
— Ты отвратителен. Я никогда больше не буду есть с тобой.
— У меня такое чувство, что ты бы ела со мной каждый вечер на неделе, если бы я за это платил.
Тэдди обдумывает это и наконец кивает.
— Ты прав, но только потому, что мой бюджет так ограничен, что из моего бумажника вылетают мотыльки, когда я его открываю.
— Это печально. — Слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить. Несмотря на всю их бесчувственность, Тэдди даже не краснеет.
— Бедняжка, я знаю. Накорми меня, Кип!
Смех Тэдди прерывается скрежетом металла о фарфор, когда она вонзает вилку в колбасу на тарелке, и ее стон наполняет воздух между нами, когда она запихивает все это в свой красивый рот.
— Ну и кого здесь отсутствуют манеры? Ты не должна быть свиньей из-за того, что у меня в бороде была еда.
Она чертовски сильно закатывает глаза.
— А еще ты выплевываешь еду.
— Не нарочно.
Она взмахивает вилкой в воздухе, указывая ею в мою сторону и щурясь.
— И все же разве твоя мать не научила тебя хорошим манерам?
Если бы она только знала.
Моя мать не только учила меня хорошим манерам, но и нанимала тренеров по этикету, чтобы они приходили к нам домой и учили нас с Вероникой — настоящие гребаные тренеры по этикету, как будто сейчас тысяча восемьсот сорок пятый год или что-то в этом роде.
Никто не может указывать Лилит Кармайкл, что делать, а она хотела, чтобы ее дети были безупречно воспитаны и хорошо себя вели. И мы были.
Какое-то время.
Затем мы с сестрой стали двумя подростками, которые ненавидели бдительные взгляды наших родителей, их сотрудников и средств массовой информации. Наши родители были не просто богаты, они были знаменитостями в нашем уголке страны, папа появлялся в новостных передачах, покупая профессиональную футбольную команду, когда его собственный капитал превысил девятизначную цифру.
Все знали нашу семью, и мы с Ронни ненавидели это.
Тот факт, что я называю свою сестру Ронни? Моя мама ненавидит это еще больше.
— Ты вообще слушаешь, что я говорю?
— А?
— Ты знаешь, что часто так делаешь — отключаешься. — Тэдди снова ковыряет зубцами вилки еду на своей тарелке, отодвигает яичницу в сторону, кривая улыбка приклеивается к ее лицу. — Извини, что я такая скучная.
Дерьмо.
— Ты вовсе не скучная.
— Ну, вроде как да.
— Может, ты прекратишь?
— А сейчас ты скажешь мне, что у тебя много чего на уме.
— Это не то, что я собирался сказать, потому что это даже отдаленно не соответствует действительности. У меня ничего не было на уме.
Я смеюсь, хватаю кусок тоста, складываю его пополам и запихиваю себе в глотку. Я точно не могу сказать, что отключаюсь, когда ты говоришь, потому что мне напоминают обо всех секретах, которые я не хочу, чтобы кто-то узнал, а ты только что открыла второй самый большой из них, который у меня есть.
Первый — это смехотворное богатство моей семьи.
Второй — это мой гигантский, причудливый гребаный дом за пределами кампуса с его простынями из египетского хлопка и гранитными столешницами, которыми ни один двадцатидвухлетний парень на планете не должен бы владеть, потому что это хрень.
Спасибо маме и папе за то, что они сделали невозможной нормальную жизнь или отношения с девушкой, которую бы не заботило это дерьмо.
Без разницы. Я уже все преодолел.
Тем ни менее. Мои ноздри раздуваются, когда я разрываю бумажную салфетку пополам, скомкав кусочки и бросив их на дальний конец стола.
— Итак, — выпаливаю я. — Когда к тебе подходит парень и говорит, что ему нравится твоя рубашка, что ты ему отвечаешь?
Ухоженная бровь взлетает к линии волос Тэдди.
 
— Ни один парень не скажет мне, что ему нравится моя рубашка. Может быть, мои сиськи.
— Твое платье?
Тэдди тяжело вздыхает.
— Кип, нам обязательно делать это прямо сейчас? Я пытаюсь съесть свой бесплатный завтрак.
— Мой тренер всегда говорит, что практика делает все идеальным, Тэд.
— Пожалуйста, не называй меня так.
— Но почему? Это потрясающее прозвище.
— Потому что Марайя называет меня фермером Тэдом, и я ненавижу это.
— Марайя называет тебя фермером Тедом, чтобы быть стервой и поставить тебя на место. Я называю тебя Тэдом, потому что считаю это восхитительным.
— Это мужское имя.
— Как и Тэдди.
— Нет, это не так.
Любительница поспорить.
— Э-э, Тэдди Рузвельт?
— Ладно. — Она снова вздыхает. — Это мужское имя, но не называй меня Тэдом.
— Ладно. — Двигаю рукой через стол к ее тарелке. — Ты собираешься это есть? — Хватаю пальцами за ее тост.
Она шлепает меня по руке.
— Я проткну тебя этой вилкой, если ты дотронешься до моих углеводов.
Дерьмо. Голодная Тэдди — настоящий дикарь.
— А как насчет сосиски?
— Я пришла сюда специально за сосиской.
— Пришла за сосиской, — повторяю я, откидываясь на спинку пластикового сиденья кабинки и даже не пытаясь скрыть свое хихиканье. — Лучшая шутка.
Никогда еще не было такого большого закатывания глаз от кого-то настолько крошечного.
— Заткнись, идиот.
Тэдди протыкает одну из своих сосисок и трясет ей в мою сторону. Она покачивается на конце ее вилки, вверх и вниз между нами.
— Это что, предложение?
— Я просто мучаю тебя, потому что знаю, что ты все еще голодный. Ты съел только одну тарелку еды, ты легковес.
— Без разницы. Я могу просто взять еще один дополнительный заказ, если ты будешь жадничать со своими сосисками, — хнычу я.
— Ты бы уже заказал, если бы захотел. Признайся, ты просто хочешь взять мою, потому что она не твоя, а ты избалованный ребенок.
— Но еда гораздо вкуснее, когда она тебе не принадлежит. Так же, как и многие другие вещи хороши на вкус, когда тебе не принадлежат.
Господи, это прозвучало так извращенно... а может, и нет, и только я извращенец?
Другие вещи хороши на вкус, например…
Десерт. Сладости.
Киска.
Киска? Откуда, черт возьми, это взялось?
Господи Иисусе, Киплинг, ты же сейчас завтракаешь.
Но теперь, когда я об этом думаю…
Мои глаза устремляются на юг. Даже если я не вижу под столом колени Теодоры, я представляю, как выглядит ее киска. Держу пари, что она держит её в чистоте и порядке. Без волос? Нет, она не похожа на любительницу воска, к тому же, она не может себе этого позволить. Сомневаюсь, что она её бреет, но думаю, что подстригает её.
Когда я снова поднимаю взгляд, Тэдди медленно качает головой в мою сторону, издавая тихое цоканье.
— Что?
— Я могу читать твои мысли.
Почему-то я в этом сомневаюсь.
— Поверь мне, не можешь.
— Пфф, пожалуйста, ты можешь подумать, что я наивна, но это не так. — Она повторяет мою позу, откинувшись на спинку и положив правую руку на спинку кресла. — Я знаю, что ты сидишь здесь и думаешь о том, чтобы съесть мою еду. Но ты не можешь этого получить.
— Съесть твою... — Фраза обрывается, потому что я задыхаюсь на последнем слове.
Еда — вот как мы теперь это называем?
Еда — это не единственное, о чем я сейчас думаю.
Потому что я чертовски незрелый извращенец, который до сих пор не понимал, насколько он извращен на самом деле.
А теперь знаю.
И все это из-за нее.
Дерьмо.
— Я вовсе не собираюсь есть твою еду. Не волнуйся.
 
— Ммм, хм. — Она медленно откусывает кончик сосиски. Жует, на ее губах играет улыбка. — Ну, если ты так говоришь.
Откусывает еще кусочек, потом еще, и я смотрю, пока все это не исчезает.