Панцирь (СИ)

С подбородков, локтей и запястий свисали косички с чёрными и рыжими лентами. Широкие пояса оттягивались вниз под тяжестью необычного; с закрепленных серебристых лент — рыжие фигурки-статуэтки по три штуки, сцепленные в ладонях. Они человекоподобные, с ярко-красными бусинами глаз, и этих глаз, что странно, всего одна пара.
Изображение Идольных тел? Если так, то почему скидов не казнят, а используют для развлечения?
Каждый из них ниже меня на голову. Четверо из скидов — это крепыши с тяжелыми щитами. Трое — особи с двухзарядными ружьями, с запасными мушкетами и мушкетонами за спинами, и еще трое — юркие пистолетчики.
Сказать что-то определенное про внешний вид мутантов трудно. Волновались ли они? Готовились?
Непонятно.
Они не показывали эмоций и стояли молча, какая-либо мимика у них отсутствовала. Если долго их разглядывать, становилось не по себе. Для общения использовали прикосновения. Всего за семь секунд, наблюдая, увидел десятку видов касаний. Те отличались как по тому до какой конкретно части тела дотрагивался «говорящий», так и по тому как именно он это делал. Тычок, щипок, поглаживание, еще и отличия по приложенной силе — судя по всему, каждый фактор имел значение.
Замороченные шанкарские отродья.
Когда управляющий объявил начало боя, я, заряженный химией, рванул к баррикаде с левой стороны. Скиды сразу же построились: щиты впереди, ружья перебрались во второй ряд, пистолетчики ушли влево, собираясь блокировать.
Крики и команды отсутствовали. Шум раздавался только от зрителей, да и тот постепенно утихал.
Я высунулся из-за баррикады. Грохотание, выброс дыма вдалеке и меня ткнуло в грудь. Доспех не пробило, но приятного мало. Спрятался за укрытием.
Стреляли они метко. Было бы оружие чуть современнее, и пуля могла и в голову прилететь. А это уже хороший аргумент, покойный Звездочёт не даст соврать.
— А чего ты ждал от четырежды жопоглазых уродищ? — хохотнула Желчь, будто мысли прочитав. — Они себе столько глаз явно не для красоты намутировали.
— Справедливо, — морщась, прокряхтел я.
Сместился в левую сторону, к углу. Высунулся вновь, пистолетчики мельтешили уже здесь.
Мы сцепились. Они успели огрызнуться — отстреляться по мне из двухзарядников. Я ответил двумя прицельными из Центуриона и выстрелил от бедра с Виверны.
Вражеская пуля ударила в бронерукав, другие прошли мимо.
Мои первые выстрелы царапнули баррикаду; следующий пробил нагрудник скида, вырвавшегося вперед.
Он рухнул, я спрятался.
— Не так всё и страшно, — пробормотала Желчь и рассмеялась. — Небось теперь обозлённые, как ужаленный иглошёрст.
— Они и так в самую тёмную ночь за добряков не сошли бы, Желчь.
Зрители издали радостный вопль, слитый в единое; они именно крови и ждали. Наверняка дхармы ставили на то, сколько я убью мутантов перед тем как меня раздавят. Эхо презрения зашевелилось внутри паразитом.
Спокойнее.
Хоть я и спрятался от пуль, но от следующего за смертью ментального шторма укрыться не удалось. По мне стегнуло чередой грязных образов:
Мы закапываем концентрат-семена под невероятной глыбой чумного Клыка. Меня жжет благоговением.
Серебристые вспышки во тьме.
Мы вешает на громаде Клыка человеческую женщину. Она дергается. Ржавчина липнет к избитой самке жгучей коростой. Визг становится лучшим из блюд. Окровавленные сосульки волос мотаются завораживающими маятниками.
По нашим меркам она бесконечно уродлива, но ее судьба лепит из нее самую красивую самку мира.
Прелесть.
Ее правая рука сообщает о гражданском статусе, но кому из нас не плевать на костяков?
Старший касается каждого из племени, рассказывая о величие, покорности и власти. Затем ритуальным копьём пробивает жертве живот. С женщины хлещет. Свисающие с наконечника шестнадцать Идольных кукол становятся красными, знаменуя скорое начало нового Эха. Старший касается лба каждого из нас, ставя кровью метки; так он говорит об общине и долге. Мы смотрим и не шевелимся, глаза наши восторженно блестят. Меня оглушает чувством причастности.
 
Серебристые вспышки во тьме.
Мы у громады чумного Клыка смотрим на вздувшийся труп. Женщина обросла концентрат-семечками как утопленник диких речек штрековыми пиявками. Живого места на ней нет. Семечки разжирели и свисали пузатыми и глазастыми шишками.
Добротный сок.
Запах пьянит.
Высокий рыжеглазый человек, с пульсирующей сферой в груди, которая и сквозь куртку видна, смотрит на чумной Клык.
Мы склоняем голову. Ждём. Один касается того, кто сделал меня наблюдателем. Прикосновение к бедру сообщает о счастье; другой, поглаживая ладонь, «говорит» о довольстве сделанным — о гордости; третий, щипая бок, о том, что неплохо и поесть.
У рыжеглазого нет волос на голове, а правая часть черепа деформировалась, вытянулась, заострилась, кость стала похожей на корону.
Мы ждем.
Рыжеглазый держит в руках куль — в нём споры камневика; неторопливо пережевывает один плод за другим. Его взгляд прикован к жертве, благословлённой красотой упитанных семян.
Затем он улыбается нам, кивает, показывая большой палец.
Восхищение ломает меня.
Отвратительно.
Если бы не выстроенный ментальный экран, то у баррикады сразу бы и скрутило, а так отдышался, потряс головой, озверевшие моды просвистели яростную песнь, проклинающую грязь, и на этом всё.
Не хватало еще от видений сгинуть, намотать свою самость на клинки мёртвых воспоминаний четырехглазых чудиков.
Я выскочил под пистолетчиков, рассчитывая, что двухзарядники опустели, а на смену оружия им не хватило времени.
Скиды стояли возле подстреленного: то ли хотели забрать оружие, то ли пытались оттащить. От ментального шторма рябило в глазах, будто пространство посекло бело-синими червями, из-за этого я выстрелил по четыре раза, опустошив оба револьвера.
Восьми патронов хватило и куда-то я там попал. Оба скида-пистолетчика лежали мертвыми. Спрятался. Новых штормов не последовало — и это хорошая новость. Видимо тот, первый, был каким-то особым уродцем.
Виверну засунул в кобуру, перезарядил Центурион.
Желчь смеялась.
Оставшиеся скиды, явно недовольные раскладом, двинулись вбок.
— Еще семь.
— Я умею считать, Желчь.
— Вдруг мозги в черепной чаше тряхнуло и разучился, — голос звенел от насмешки. — Ты кхун. Справедливость, узоры, указ, помнишь, да?
— Помню.
— Резать Идола, да?
— Ага.
— Замечательно, бестолочь. Еще бы расторопнее тебе быть, они выжидать не станут. Обменяли манеры на глаза.
Перебежал за правую баррикаду. Скиды отстрелялись дважды — всё мимо. Не ожидали от меня такой прыти. Я, действительно, ускорился.
Выглянул.
Стрелять через щитовой заслон — бессмысленно. Выцепить четырехглазых с ружьями крайне сложная задача.
Добежал до баррикады, находящейся возле них. Скиды отстрелялись: одна пуля ударила в плечо, не пробив пластины, вторая царапнула бронерукав, третья просвистела над головой.
Скидам пришлось сместиться назад: стрелки меняли оружейные единицы. В этот момент я и атаковал, быстро достигнув щитов.
Они ударили меня ментальными кнутами. Пошатнулся, однако фокусы их спасти не могли: я уже был слишком близко.
По два выстрела на стрелков: у одного голова от попаданий лопнула, второго только один раз задел, но зато как — пробил шею.
Третий скид сменил разряженное оружие на мушкетон и тут уже рухнул я. Через своих и щиты он бить точно не будет.
Отстрелялся по ногам щитовикам. Один молча упал: изуродованное колено не выдержало. Второму зацепило лодыжку — он остался стоять. Щит третьего бойца опустился мне на грудь, выбил дух. Я перекатился в сторону, при этом, отпустив пустой револьвер и вытащив меч.