Панцирь (СИ)

Справились ли мы?
Да или нет?
Самая суть, нет об этом памяти.
Голову сдавило так, будто шаблон черепа стал карликовым — в два раза сузился.
Хлынула кровь из носа, ушей, глаз и вот я уже сблевывал рыжие сгустки на снег. Оранжевые узоры в рвоте — мельтешащие, скручивающиеся псевдо-жуки и тысячи глазастых семечек, тянущих ко мне свои длиннющие щупальцевые нити-манипуляторы.
Даже не думай, грязь.
Моды скрипели так будто прогибались внутрь, звук напоминал стоны.
Боль от искажения, ожоги — это то во что я вцеплялся мыслью до спазма челюстей и зубного скрежета.
Такова реальность: Идол пытался раздавить мой череп.
Не отпускай ее.
И я не отпускал.
— Бездна, — я поднимаюсь. — Спаси, Бездна.
Шаг.
Еще один.
— Бездна.
Сделал их всего четырнадцать.
Поднял меч.
Он улыбнулся нагло и открыто, сложив руки на груди.
Ему все равно: его тел миллионы.
Ужас пробивал два сердца тонкими иглами.
Что мы наделали?
Как мы могли?
“Да — вы”, — обвинение как удар в солнечное сплетение. “И мы благодарны, и Посмертие есть наша благодарность. Мы заберем всех, и мы станем всем, ибо такова Воля Всетворца. Таково желание. Таковы, малец, мы”.
Взгляд лавовых глаз, направленный на меня, воспринимался как затянувшийся удар плетью. Ноги дрожали, будто нес три сотни килограмм, и теперь пытался не сломаться.
— Давай, Чемпион, — говорил, обнажая рыжие зубы. — Покажи почему тебя ставили в дуэльный круг.
Я покончил с Идолом, так же как сделал это в воспоминании с Шиб, вбил острие меча ему в переносицу.
И все исчезло.
***
Не знаю через сколько пришел в себя, но солнце, безучастное к стычкам жуков, оставалось все там же.
Я был полностью разбит и изувечен. Микротравмы облепили голову пульсирующей сетью, моды уже вовсю трудились, точно в попытке загладить вину.
Привычно боль ушла в фон.
Страшно представить, как себя ощущал бы без “перьев” модификаций. Скорей всего никак — сознание разметало бы в тьме беспамятства.
Один глаз почти не видел. Его залепила рыжая пленка, наверняка фантомная.
Нос отказывался работать. Зубы зудели, а в ушах то и дело появлялись призрачные отзвуки: шепотки, разрывы, грохотанье и смешки — но даже такое состояние, без чужого давления, ощущалось блаженством.
Тело Идола лежало там, где и упало. Меч торчал, вбитый в череп на ладонь.
Оранжевый цвет сошел с глаз, малец смотрел в небо пустым взглядом. Лишь рыжие точки по краю белков и ссохшийся барельеф метки напоминали о том, что тело было захвачено.
На алтаре — каменном выступе — рыжее семечко все еще пульсировало, но тускло, без былого энтузиазма.
Поднял мушкет.
Руки тряслись, пальцы слушались плохо — их, как и саму кисть — то и дело выворачивало судорогами, но, чтобы раздробить прикладом семечко владения хватило.
Оно лопнуло как перезрелый фрукт, оставив желто-бурую вонючую жижу, медленно сползающую по зеленому граниту. Скол мыслеформ — образ дофа, так же лениво сползающего в глотку. Чуть не вывернуло опять. Потянуло гнилью, сладостью и сероводородом даже через закупоренный нос.
Сплюнул, выдохнул, зажмурился.
Отзвуки в ушах пропали.
Жив.
И в своей голове я один.
Наслаждение… но и его через четыре секунды срезали моды. Они жестоки и непреклонны, но правда в этом есть. Я все еще в опасности. И как бы мне не хотелось проверить Звездочета, в начале — дело.
Оружие.
Темное ложе и приклад. Эхо удивления прошлось по шаблону — из подлинного дерева.
Провел ладонью по стволу — примитив-сплав.
Практически новое.
Тяжелое для человека. Килограммов девять, но для меня в здоровой форме пойдет. От приклада до кончика ствола целых полтора метра; не больно и удобно будет обслуживать. Понизу закреплён тонкий шомпол. Ударный замок прорастал из боковины, прямо над спусковым крючком. Был он исполнен в виде бронзовой зубастой змейки; рядом с замком располагался грязный патрубок.
 
Удовольствие прошлось волной, а затем ушло в фон срезанное. Моды оставались безжалостными.
Пошарил по кармашкам патронташа: вот патрон в бумаге, вот капсуль. Теперь самое важное.
На перезарядку ушло больше двух минут. Пальцы не слушались, да и обвыкался. Очень не хотелось, чтобы мушкет оказался поврежден настырной профанской грубостью, да и капсуль все не удавалось насадить на патрубок.
Я смеялся над собой, над пальцами, над неловкостью победы и был во всем этом какой-то нездоровый надрыв. А в сотне шагов умирал Звездочет. Если уже не умер.
Теперь меня так просто не взять.
Примитив, но в рамках своих задач чудовищно эффективен.
Звездочёт не даст соврать.
— Каков красавец, — голос свой узнать не удалось.
Поморщился, я порядком оглушен: правое ухо ни бездны не слышит.
Знание вторглось внезапно: дхалы, когда их принимали фуркаты, участвовали с такими или примерно такими мушкетами в благородной охоте, наравне с местными. Выходило я уже стрелял из подобного. И опять мысль, насмешливая, ироничная:
А из чего я вообще не стрелял?
Снял жилетку патронташа с Джехана и закрепил на панцире. Личина повисла промеж ног. Осмотрел карманы штанов — пусто. Осторожно вытянул из головы покинутого меч. Повернулся, чтобы осмотреться, и услышал звук: знакомое до боли гудение. Тихое, но настойчивое.
Возле разбитого алтаря Идола, над ним, завис черный ромб размером с три сложенные стандарт-монеты. Он перетекал с места на место. Из ромба торчали немыслимо тонкие ложноножки. Мысленный скол, выглядело как рыбацкая леска.
Питалось что ли оно так?
Звездный мёд, конечно.
Затравлено огляделся. Будто подсознательно опасался, что опять примчится Амтан и сердечно добавит травм сверху.
Ничего.
Никого.
Я пропустил рождение или оно в этот раз проявилось до безумия скромно? Но Всетворец одобрял мое выживание и движение. Какие еще ответы нужны чтобы выбить муть, залитую в голову Идолом?
Что ж, я благодарен.
Не размышляя напрасно, вытащил инъектор и собрал дар.
Я механизм.
Исполняющая обыденные ритуалы автоматика.
Чувствовал нутром: сейчас излишнее умственное напряжение может заставить свернуться в эмбрион или вызвать разрушительный приступ тошноты. А экстренно собранную волю нужно удерживать.
В итоге убедился, что взять с бедолаги Джехана больше нечего, и поковылял к Звездочету, мушкет использовал как костыль.
Пока шел обратился к тому воспоминанию, что спрятал от Идола. Просмотрел, затем еще раз.
Я молод. Мне не стукнуло и пятнадцать.
Избит, но не сломлен. Нет ничего под семнадцатой циклопический Луной, что может скрутить дух.
Всюду кровь. Кулаки разбухшие. Два ребра сломано. Но победил, хоть дышалось тяжело. Такие дни все чаще. Победы, раны и удовольствие.
Семнадцатая Луна сияет теплой синевой и благословленным серебром с верхотуры Озерного района Улья. Поглядывая на ее циклопический глаз, я вижу нечто странное, возможно надуманное. Одобрение. Сколько раз мне крепко прилетело в голову? Шесть? Девять? Кто бы считал.
Гарпии нарушили круг, оперируя к тезису равенства. Грязный трюк, но в рамках игры. Просто ты сообщаешь всем, что твоя группировка — дерьмо на ботинках хата — и серьезные ребята, чья репутация безупречна, могут посчитать, что на твоих кхунов функционал святости правил не распространяется.
Они выставили поочередно четверых.
Ничего нового.
Я привык.
Победил всех.
В двух из трех подобных случаев так и происходит. Это не случайно.