Ни конному, ни пешему... (СИ)

Свежий листок нежно касается заплаканный щеки… 
И далеко-далеко, на грани слуха, радуется жизни лесная сопилка… 
******
Ядвига открыла глаза и рывком села на постели, медленно провела ладонью по лицу, снимая липкую паутину жуткого сна. Наведенного? Кто его знает!
Перед глазами ещё стояло расколотое надвое дерево.
Быстро нащупала под рубахой заветный жёлудь — бесценный подарок лесного хозяина.
— Мурза, — негромко позвала девочка, тревожно оглядываясь по сторонам.
Темно. Свечи погасли.
Красными огнями тлеют в жаровне угли, словно зарево далеких пожаров. Скрежещут по стеклу ветви старой яблони.
Ветер шумит за окном…
Ядвига спустила ноги с кровати, прислушалась к тишине…ночи?
Она ведь прилегла ненадолго, отдохнуть перед вечерей. Почему слуги не разбудили? Побоялись тревожить панянку, пожалели уставшее «дитятко»?
Мурза юркнула в щель под дверью, крутанулась кубарем вокруг босых ног, нехотя обернулась кошкой. Сверкнули хитрые глазюки, оскалились острые зубки. Мол, что хозяйка прикажет?!
Ядвига протянула руку, коснулась бархатного ушка.
— Буди Ганьку и Юстину. Только не пугай.
Кошка прикрыла желтые огоньки глаз, махнула длинным хвостом и исчезла в темноте.
В комнату робко поскреблись.
— Кто там? — рявкнула Ядвига.
— Це я, Левко! — громкий быстрый шепот. — Меня пан Лих послал. Каже, буди хозяек! И ще до Мартына. Наказал телегу готовить.
Панночка распахнула дверь. Растрепанный со сна мальчишка мялся на пороге. Огарок свечи дрожал в детских ладонях, на стенах плясали живые тени. Юная ведьма, забывшись, шикнула на ночных приблуд. Мелкая домашняя нечисть пугливо втянулась в стену. Левко боязливо покосился в темноту коридора. Вот же глазастый хлопчина, все-то подмечает!
А, ладно!
Не до него сейчас!
— Беги к панне. Ганьку растолкай. Пусть Юстину собирает. Да хорошо кутает. Вещи в узел, — Ядвига задумалась на минуту, и добавила, — Скажи, будут скулить — обеих выпорю. Понял?!
Левко быстро-быстро закивал, удобнее перехватил свечу и понесся по ступеням вниз выполнять хозяйский наказ.
*****
Она бежала к отцовским покоям, на ходу переплетая непослушными пальцами растрепавшуюся косу.
В доме непривычно тихо. Не слышно сумеречных скрипов и осторожных шорохов. Затаились бестолковые домовята. Не выглядывают из темных закутков, почтительно кланяясь юной хозяйке. Лячно обережникам?
Только-только старый дом обзавелся духами-хранителями, и вот теперь…
Что — теперь?
Что происходит?
Почему страх мешает дышать?
Пан Лихослав натягивал сапоги, сидя на кровати, попеременно поминая то божу матинку, то весь песий род вместе взятый. Досаждала свежая рана на бедре.
Вскинул голову на скрип двери. Пламя свечей дернулось от сквозняка. Дрожащие всполохи осветили запавшие после болезни щеки, упрямый подбородок, нахмуренные широкие брови.
— Ядзя! — воевода поднялся, одобрительно глянул на дочь.
Наметанным глазом отметил и крепкие разношенные чоботы, и братовы теплые штаны, и добрый овечий тулуп, охотничий нож на поясе. Коротко кивнул. Растянул губы в хищной улыбке. В темных зрачках мигнули огоньки свечей.
— Моя ты квиточка! Тоже чуешь неладное? — пан Лих скрутил длинные волосы в хвост, стянул на затылке узлом. — Юстину уводи. Я остаюсь. Со мной трое хлопцев и Лукаш. Глядишь, и отобьемся!
— От кого отобьемся? — прошептала Ядвига. — Тату, что стряслось?
— Я видел сон…
Ядвига вздрогнула, сжала кулаки и закусила губу, чтобы не заскулить от накатывающей паники. Злые слезы обожгли глаза.
— Я видел твою матусю. Она велела вам бежать, — он запнулся, шумно выдохнул и совсем тихо добавил, — меня к себе ждёт…
Багровые облака закрывают высокое небо… 
Молния бьет в самую сердцевину кремезного зелёного красеня… 
 
С грохотом рушится пышная крона… 
— Когда? — едва слышно спросила девочка. — Когда ждет, тату?!
— До рассвета, — глухо ответил отец, криво усмехнувшись.
Ядвига в ужасе шагнула назад, уперлась спиной в стену, упрямо замотала головой.
— Не пойду! Нет!
— Пойдешь, — гневно рявкнул воевода. — Я велю! Если все обойдется — вернётесь, посмеемся над дурными страхами. Если нет — бабы в бою помеха.
Пан Лихослав подался вперёд, сгреб в объятия дочку, крепко прижал к груди. Зарылся лицом в растрепанные волосы, вдохнул родной теплый запах, заговорил уже мягче прямо в ухо.
— Ядзя, не дури. Убьют меня, вам несдобровать. Юська брюхатая. Подумай о детях.
Панночка всхлипнула, принимая правоту отца. А тот наказывал:
— В село не суйтесь. Если вас искать кинутся — туда первым делом полезут. Уходите на мельницу. Там лес рядом, можно заховаться, и Михась мужик ушлый. Подсобит. Он мне многим обязан, старый упырь. Потом решай — Юськина матуся хоть и знатная курва, но дочку с дитями не кинет и тебя примет, не переломится. К ней отправитесь. А там и Януш-чертяка вернётся. Ты, Юська, дети, — род продолжится. Да и я пока живой. Нечего меня хоронить раньше срока!
— Татку, я боюсь! — крикнула Ядвига, вцепившись в отцовскую рубаху. — Я боюсь, татку!
Пан Лих отодвинулся, держа дочку за плечи, грустно улыбнулся и нежно погладил по заплаканной щеке. Ядвига прижалась к широкой отцовской ладони.
— Ну-ну, ясна панна! Знамо боишься. Я что… я шаблюкой махать стану, и с огнестрелов палить. Это так — забава шляхетская. Мне не привыкать. Тебе, моя квиточка, тяжче придется.
******
Ядвига на мгновение задержалась около запертой двери, пытаясь унять трясущиеся руки. Глубоко вздохнула, вытерла рукавом мокрые щеки.
Все. Плакать потом.
В комнате чудились тихие перешептывания, частые всхлипы, тусклый свет свечей сочился в щель над полом. Не спят…
Она решительно толкнула дверь и вошла.
Юстина стояла среди кучи раскиданных вещей, пальцы теребили косу. Ганька суетилась вокруг, помогала хозяйке одеваться.
Услышав скрип двери, женщины замерли, но, увидев на пороге панночку, наперебой кинулись к ней:
— Ядька, что стряслось?!
— Матинко Божа, пани, куда на ночь-то глядя!?
Ядвига взяла сестру за руки, осторожно сжала ледяные пальцы. Собравшись с духом, заглянула в огромные небесно-голубые глаза, полные страха и непонимания.
— Юся, я…Уходим немедля…
— Но ведь ночь. Почему? Куда? — по бледным щекам потекли слезы, губы задрожали.
— Я…так надо, — ласково и строго, как маленькому ребенку, пояснила панночка и, не отпуская Юськины ладони, обернулась к служанке. — Ганя, вещи собрала? Ну…там…если вдруг, — Ядвига запнулась. Пальцы сестры тряслись.
Ганька понимающе закивала, подхватила с пола объемный узел и затарахтела:
— А як же! Не сумлевайтесь. Чуток покидала одежки и панской, и для малят, — она неожиданно смутилась, покосилась на хозяйку и шепотом добавила. — Шкатулку тоже сунула. Места не займет, а в пригоде станет. Там всякие цацки. А шо? Мало ли! Ещё трохи…
— Добре, — перебила болтливую прислугу Ядвига, обернулась к сестре. — Иди быстро, как сможешь. Вместе пройдем через кухню на задний двор, сядем в телегу. Мы едем на мельницу к дядьке Михасю. Там переждем ночь. Если тревога ложная, утром вернёмся домой. Поняла?
Юся беспомощно улыбнулась, потом упрямо вскинула подбородок, нахмурилась и кивнула. Поправила лисью шапку и, придерживая руками огромный живот, вперевалку, как маленькая храбрая уточка, развернулась, и пошла первая. Ганька подхватила на плечи узел с пожитками и шагнула за панной в темноту коридора. Мурза скользнула под ногами, громко мурлыкнув напоследок.