Надвигающийся шторм (ЛП)

Он фыркнул.
— Видишь? Именно этого хотят все остальные. С тобой — это барьеры. Я еще не встречала никого подобного.
— Ты общаешься не в тех кругах.
— Да, я начинаю это понимать.
Он почти улыбнулся.
— Ты удивишься, насколько человечными мы можем быть.
Она встретила его взгляд, ровный и немигающий.
— Я удивлена. Я признаю это. Ты удивил меня.
Осколок вины пронзил его легкие. Габриэль посмотрел вниз на оружие в своих руках.
— То, что я почувствовала, было настоящим. — Голос Амелии надломился. Он взглянул на нее. Ее лицо сморщилось, как будто она боролась со слезами. — Мне тяжело признавать. Но я чувствовала это. И я знаю, что ты тоже.
Корабль накренился. Габриэля затошнило. Он жестко произнес.
— Это было притворство. Я уже говорил тебе.
— Неужели так трудно признать? — Призрак улыбки коснулся ее губ, подбородок задрожал.
Амелия была дочерью Деклана Блэка, миллиардера, генерального директора, коррумпированного председателя Коалиции Единства, человека, который не позволял получить лекарство «БиоГена» всем, кто не родился с серебряной ложкой во рту, включая мать Габриэля. Он видел, как его мама умерла из-за ее отца. Амелия — враг.
Тогда почему ему казалось, что его сердце вот-вот разорвется?
— Всегда трудно показаться ранимым, — тихо сказала она. — Неважно, кто мы и откуда.
— Там, откуда я родом, нет места для ранимости.
— Я в это не верю. Ты любишь своего брата. Я видела это ясно как день.
Габриэль не стал отвечать. Слишком много запутанных эмоций клокотало в его душе. Так много вещей, которые он не хотел и не должен испытывать. Не имел права чувствовать. Воспоминание об их поцелуе нахлынуло на него — мягкое, открытое выражение ее лица, столь непохожее на холодную сдержанность, которую Амелия демонстрировала остальному миру.
Она проникла под его кожу. И он это ненавидел.
Габриэль вскочил на ноги.
— Я принесу попить.
Он перекинул винтовку через плечо и пошел по затемненному центральному проходу к ящику бутылок с водой у задней стены. Его рация зашипела, и в трубке раздался голос Симеона.
— Габриэль.
— Да, сэр?
— Проверка связи. На сборных пунктах тихо. Никаких серьезных попыток к бегству. Мы направляемся к нашей точке эвакуации. Все идет по плану, кроме Блэка. Он довольно… упрям. Как девчонка?
— Все хорошо.
— Будь готов привести ее на мостик.
Габриэль посмотрел в сторону океанариума. Амелия не сводила с него глаз. Его сердцебиение участилось.
— Симеон…
— Что?
Но он не смог задать этот вопрос.
— Я буду готов.
Он защелкнул рацию и достал из ящика две бутылки с водой. Вернулся к помосту, встал на колени и предложил Амелии воду.
— Могу я попросить тебя об одолжении? — спросила она. — Крепления на моих запястьях. Они настолько тугие, что я не чувствую пальцев. Повреждение нервов может повлиять на мою игру. Пожалуйста.
Ее глаза наполнились тревогой и страхом. Он видел Амелию со скрипкой. Знал, как ей это нравится, как она искусна. Ничего страшного не случится, если он освободит ее на несколько минут.
Габриэль вытащил нож из ножен на поясе и новую стяжку из кармана. Амелия наклонилась вперед, он просунул нож между ее рук и разрезал ремешок.
— Можно я разотру пальцы?
Он кивнул.
Амелия вытянула руки перед собой и затаила дыхание. Ее пальцы побагровели и распухли. Уродливое красное пятно опоясывало каждое запястье.
У него пересохло во рту.
— Мне жаль.
— Видишь? В тебе нет ненависти.
— Есть.
— Откуда, если ты проявляешь такую доброту?
Его челюсть сжалась.
— Во мне есть и ненависть, и любовь. Вот что заставляет нас ошибаться. Мы думаем, что это либо одно, либо другое, но это не так. Ведь ни любовь, ни ненависть не имеют ничего общего с правосудием?
— У нас все еще остаются наши чувства. Как насчет твоих? — Ее взгляд устремился на него. — Ты ненавидишь меня?
— Нет, — честно ответил Габриэль. Он ничего не мог с собой поделать. Он должен был ее ненавидеть. Все в нем хотело этого, нуждалось в этом, но он не мог. Он посмотрел в ее глаза и увидел печаль и страх, а под ними — силу. И мужество. — Сначала я думал, что да. Но это не так.
 
— Тогда выбери для себя другое, — прошептала Амелия. — Выбери любовь.
— Не все так просто. — Стыд и раскаяние пронзили Габриэля. Его сердце словно разорвалось на части. Каждая частичка внутри него напоминала разбитое стекло. — Это больше, чем я. Я не могу выбирать свои собственные эгоистичные желания, когда люди голодают, болеют и умирают. Это нечестно. Я должен быть готов к самопожертвованию.
Она потерла свои распухшие пальцы.
— Может быть, ты жертвуешь не тем, чем нужно.
Габриэль больше не мог сопротивляться. Он потянулся к ее руке.
Амелия подняла на него глаза. Их лица находились на расстоянии дюйма друг от друга. Он пересчитал каждую бледную ресничку, проследил слабые брызги прыщиков вдоль линии волос. В бездонных глубинах ее глаз увидел отражение своей боли и потрясения.
Она переплела свои пальцы с его.
— Габриэль.
Он должен отдернуть руку. Должен ее связать. И вообще, ему следовало бы убраться как можно дальше от Амелии. Но он не ушел. Он не смог. От нее исходила нежность, свет, который озарял ее изнутри. Он чувствовал тепло, просто находясь рядом с ней. Он хотел быть рядом с ней.
Амелия наклонилась вперед. Ее дыхание участилось, так близко, что он почувствовал его на своей щеке.
Ее губы коснулись его губ. От ее прикосновения его кровь забурлила, кожа раскалилась.
Он чувствовал каждый удар своего сердца.
Амелия поцеловала его.
Она поцеловала его глубоко и страстно. Он открыл рот, позволяя ей целовать себя, впуская ее внутрь. Она зарылась пальцами в его волосы и притянула к себе. Темные и яростные эмоции вспыхнули в нем. Габриэль застонал. Все разом поднялось на поверхность, все что он не позволял себе чувствовать — его сомнения, страх, всепоглощающее одиночество.
И он ответил на ее поцелуй. Боже, помоги ему, он целовал ее в ответ. Выронив нож, схватил ее за талию и притянул к себе на колени. Она провела руками по его голове, прижав их с обеих сторон.
Он целовал ее, крепко, настоятельно и отчаянно, наполненный тоской, которой не мог дать названия. В этот момент, здесь, с ней, тьма внутри него отступила, как огромная черная волна.
Габриэль ощущал тепло Амелии, ее близость, запах, аромат ландыша в открытом поле. Она дарила безопасность. С ней он будто вернулся домой.
Амелия отстранилась. Он открыл глаза и судорожно вдохнул.
Она положила руку ему на грудь, над сердцем. Ее напряженные льдисто-голубые глаза впились в него.
— Вот это настоящее. Ты чувствуешь?
— Да. — Его голос охрип, в горле першило.
— И я реальная. Я живой человек. Я чувствую страх, боль и любовь, как и ты.
— Я знаю. — Он снова потянулся к ней, но Амелия соскользнула с его колен.
— Я не плохая. Да, совершала ошибки, но я не злая. То, что я выросла в богатой семье, не делает меня плохим человеком. Бедность не делает тебя плохим. Важны наши поступки. Наш… наш выбор.
— Иди сюда.
Амелия вернулась к нему. Он крепко ее обнял, погружаясь в ее мягкость, ее тепло. Его кожа горела. Кости плавились.
Она снова поцеловала его, долго и медленно.
В Габриэля ткнулось лезвие. Холодное и острое.
Амелия прижала нож к его адамову яблоку.
«Дурак!» Как он мог быть таким идиотом! Ярость пронзила его насквозь. Искры посыпались из глаз, красные на черном полотне. Он ведь знал, что она такая же, как и все остальные.
— Как ты мог…!
— Я говорю, — заявила она. — Ты слушаешь.
Все это время Габриэль думал, что манипулирует Амелией, но она сама играла с ним и обманула при первой возможности. И теперь он так облажался, что Симеон никогда его не простит. Он предал дело. Предал свое собственное сердце. Он умрет трусом, предателем, его жизнь не будет иметь никакого смысла.