Феномен колдовства в Средневековье

Наиболее важным текстом X века, в котором упоминаются женщины, образующие свиту Дианы, является знаменитый «Епископский канон» (Canon Episcopi). Этот документ впервые встречается примерно в 906 году в книге, написанной Регино Прюмским [144]. Регино, ставший аббатом Прюма в 892 году, был изгнан из своего монастыря в 899 году и начал работать на архиепископа Радбода Трирского, для которого он написал эту книгу – сборник правил, почерпнутых из определений прошлых соборов, уложений и капитуляриев, – чтобы направлять епископов при посещении ими епархий. Среди собранных им материалов есть и Canon Episcopi, названный так из-за вступительного слова – episcopi. На протяжении всего Средневековья считалось, что этот документ представляет собой канон Анкирского собора 314 года [145], но на самом деле он не имеет отношения к тому собору и вообще не является каноном. Почти наверняка это капитулярий эпохи Каролингов начала века [146]. Ниже приведены основные отрывки из этого канона в его полной форме:
«Епископы и священники должны трудиться изо всех сил, чтобы полностью искоренить в своих приходах пагубное искусство предсказаний и колдовства, созданное дьяволом, и, если они найдут мужчину или женщину, последователей этого зла, они должны с позором изгнать их из своих приходов. <…> Следует не упускать из виду, что некоторые преступницы, совращенные дьяволом, соблазненные вымыслами и измышлениями демонов, верят и утверждают, что по ночам они ездят верхом на животных под предводительством Дианы, богини язычников, и с бесчисленным множеством женщин, и в тишине, под покровом ночи, пересекают огромные пространства земли и подчиняются приказам Дианы как своей госпожи, и призываются к ней на службу в определенные ночи. И пусть они одни погибнут в своем неверии и не завлекут множество других на разрушительный путь неверия. Ибо неисчислимое множество людей, обманутых этими ложными мнениями, верят, что они правдивы, и, веря, отклоняются от истинной веры и впадают в языческие заблуждения, когда считают, что может быть некое божество или сила, кроме как от Бога. Поэтому священники во вверенных им церквях должны со всей настойчивостью проповедовать людям, чтобы они знали, что это во всех отношениях ложь и что подобные измышления внушаются маловерным не божественным, а злым духом. Сам Сатана, который преображается в ангела света, пленяет разум несчастной женщины и подчиняет ее себе, отделяет от истинной веры, принимает различные облики и вводит в заблуждение пленный разум, демонстрируя ей образы, счастливые и печальные, и людей, знакомых и незнакомых, ведет ее окольными путями. Лишенный веры разум полагает, что это все происходит не в духовном плане, а в теле. С кем не бывало, что во сне ему видится, будто он покидает свое тело, или не видел того, чего не может быть наяву? <…> Поэтому тот, кто верит, что нечто может быть создано или что любое существо может быть изменено к лучшему или к худшему, или изменить свою форму, кроме как самим Создателем, сотворившим все, тот вне всякого сомнения является неверным»  [147].
Canon Episcopi важен еще тем, что дает нам представление о верованиях IX и X веков, а также из-за влияния, которое он оказал на позднее Средневековье. Он был воспроизведен сначала в «Исправителе», пенитенциарии X века, потом в «Декрете» епископа Бурхарда Вормсского, а затем получил признание у авторитетных представителей канонического права и теологов на протяжении всех Средних веков [148]. Полагая, что канон восходит к почитаемому Анкирскому собору, средневековые богословы впоследствии должны были оправдывать признание ведовства, утверждая, что канон применим к старым языческим верованиям, но не к современным ведовским практикам. Либеральные историки утверждают, что необходимость такого изощренного объяснения демонстрирует, что в раннем Средневековье не верили в ведьм и что ведовства не существовало до того, как его изобрели инквизиторы; в противном случае те, кто сообщал об этом феномене, обогащали бы его новыми деталями, а не просто воспроизводили бы канон [149].
 
Напротив, то количество внимания, которое получил этот конкретный «канон», указывает на реальную озабоченность колдовством. Те, кто указывает на скептицизм, характерный для раннего Средневековья, упускают самый важный момент: усилия, которые Регино и Бурхард приложили, чтобы добиться осуждения веры в большую часть этих явлений, указывают на то, что многие люди действительно в них верили. Подобно тому, как осуждение языческого идолопоклонства в соборных определениях и пенитенциариях указывает на то, что идолопоклонство существовало, сам факт существования канона говорит о том, что были некоторые люди – хотя сам канон утверждает, что их было неисчислимое множество, – которые верили в то, что подвергалось в нем осуждению. Данный канон и сопровождающие его предписания отнюдь не демонстрируют скептицизма и являются доказательством того, что верования в ведьм были уже весьма сильны в раннем Средневековье.
При анализе верований, осужденных каноном, необходимо тщательно различать его редакции: краткую и пространную, составленные Регино, и новую редакцию, созданную Бурхардом из Вормса.
В краткой редакции [150] Регино епископам было предложено выявлять определенные преступления во вверенных им епархиях – преступления, влекущие за собой наказания в виде изгнания из прихода. Во-первых, они должны были выявить тех женщин, которые занимаются приворотами, сеют вражду с помощью ворожбы или причиняют вред людям или имуществу. Во-вторых, они должны разыскивать женщин, утверждающих, что они скакали в ночи на некоем звере в сопровождении демонов, принявших женский облик. Первая часть руководства касается простого колдовства, но также она указывает на то, что Церковь уже начала приравнивать ведовство к более серьезным обвинениям в ереси. Вторая часть более важна: она содержит в себе идею оборотничества, а также более полную отсылку к дикой охоте и ночным выездам, пришедшим из народных традиций.
Здесь, на рубеже X века, мы видим слияние нескольких традиций. Самая древняя из них – это идея о стригах, ночных вампирах, которые пьют человеческую кровь. Вторая – это валькирии из североевропейского фольклора, из которого появилось эддическое представление о ведьмах, «ведущих в воздухе свою игру». Третья – это суеверный страх перед призраками, разгуливающими по ночам. Четвертым – и весьма влиятельным – элементом народной традиции была дикая охота, или дикий гон (wilde Jagd). Четыре традиции складываются в представление о женщине, которая по ночам поклоняется чужим богам. Если упоминаний о питье крови и каннибализме стриг в каноне мы еще не находим, то скоро они появятся, так же как идея полета на животных, изгородях или метлах. В самом каноне ведьмы ездят на животных и, очевидно, скорее по земле, чем по воздуху.
В этой краткой редакции канона женщинам уделяется особое внимание по двум основаниям. Мало того что демоны принимают женское обличие – очевидно, что именно женщины верят в то, что они могут присоединяться к их процессии.
Более пространная редакция канона в основном похожа на краткую. Епископы должны изгнать из вверенных им епархий тех, кто верит в дикую охоту и участвует в ней, и они должны усердно проповедовать прихожанам с двойным усердием, чтобы предотвратить распространение этих верований. Изгнание обосновывалось тем, что те, кто практикует подобные верования, отреклись от Бога и стали еретиками, слугами дьявола. Хотя этот приговор кажется легким по сравнению с жестокостью более поздних наказаний, он уже заключает в себе угрозу, поскольку содержит, во-первых, одну из самых ранних прямых ссылок на ведовство и ересь и, во-вторых, убежденное заявление о дьявольской природе ереси. Как и в краткой редакции, женщинам уделяется особое внимание: «бесчисленное множество» было обмануто этими женщинами, вынудившими других поверить, что все сказанное ими – правда. Таким образом, канон вводит запрет на двух уровнях: запрещено было верить, что ты сам принимаешь участие в ночных процессиях, а также запрещено верить, что это делает кто-то другой. Второе положение выглядит более скептическим, но даже оно не запрещает верить в то, что другие верят, что сами они совершают ночные полеты, ибо мнение самого автора канона допускает, что такое верование существует. Эта версия является не большим памятником средневековому скептицизму, чем предыдущая.