Бабы, или Ковидная осень

Подустав от радостей и отрыжек необременительного секса, естественно повзрослевшая в отсутствие давящего взгляда матери и молчаливых упреков отца, Ника захотела стабильности.
Алексей хорошо зарабатывал, при этом не унижал ее денежными подачками; не допрашивал, не опаздывал, не засиживался и не жаловался на жену. Рыхловатый от природы, но подтянутый (гантели плюс сила воли), он пах той самой необременительной для нее стабильностью и хорошим нишевым одеколоном.
Встав в отвратительном расположении духа, которое сознание тут же списало на пару лишних бокалов вина, Ника, как обычно нагишом, направилась в ванную.
В большом сонном зеркале коридора периферическое зрение ухватило движение большого и неуклюжего, пугливо передвигавшегося в сторону ванной белого пятна. Остановившись у зеркала и поглядев на свою наготу, она вдруг почувствовала к себе небывалое и жгучее отвращение.
Метнувшись в ужасе обратно в комнату, Ника выдернула из-под подушки мобильный, который со вчерашнего вечера не выпускала из рук.
Последняя закрытая в инете вкладка была страничкой сайта «Афоризмы и стихи». Открыв ее, перечитала дурацкий, возмутительно глупый стих какой-то Ирины А., на который случайно наткнулась вчера.
Из окошка скребется осенью,
Меня милый, любимый бросил мой
И помятую, и нежеланную
Рюмкой пятничной долгожданную
Ты постой, погоди холодно солнышко,
В рюмке той нету донышка.
Я любовь свою себе придумала
Ворожила в ночь, в воду плюнула
Одинокая, нежеланная
Лишь убогому долгожданная
Погоди, молю…
Ты вглядись в меня!
Что придумано – то и истина.
Встав на корточки у кровати и уткнувшись лицом в простыню, Ника разрыдалась.
Гнойник, нарывавший в душе с пандемийной весны, вчера неожиданно прорвался наружу и превратился в конкретное действие, на которое почему-то до сих пор не было никакой реакции.
Вчера, выпив после эфира в инсте с полбутылки вина, Ника, приказав совести заткнуться, отыскала в контактах айфона еще в мае занесенный, обозначенный коротеньким «Н» и эмодзи, символизирующей какашку, номер, и, почти не думая, набрала в ватсапе нехитрый текст, вероятно, услышанный в дерьмовом сериале с картонными героями.
Почувствовав секундное злорадное облегчение, нажала кнопку «отправить».
Прошло мучительных полчаса, но сообщение не было прочитано получателем.
Ника пошла в душ. Заставила себя сделать вечерний уход, которому как раз в тот вечер учила в инсте подписчиц – три разных сыворотки, масло для роста ресниц и бровей, крем под глаза, на лицо и шею, массаж нефритовым мезороллером между нанесениями всех этих средств.
Выйдя из ванной, она бросилась к лежавшему на подзарядке мобильному.
Сообщение все еще значилось непрочитанным.
Добив бутылку красного, Ника, то бессмысленно глядя в экран с сериалом, то бесцельно шарясь в мобильном, ждала ответа.
Ей пришло в голову, что именно в таком состоянии, должно быть, ждут в очереди результат КТ больные ковидом – вздрагивая от каждого дверного всхлипа, жадно прислушиваясь к голосам медперсонала и представляя, а затем уже окончательно убеждая себя в неблагоприятном диагнозе.
А каким, в ее случае, мог быть «благоприятный» диагноз?
Она не знала.
Он никогда не решился бы сам.
Каждый раз, когда отводил глаза при прощании, его продырявленная и страстью, и долгом душа будто вымаливала у Ники вмешаться в ситуацию.
Еще в начале стремительно развивавшегося романа она много раз представляла, как он паркуется перед загородным домом, как заходит в него, снимает в громадной, с мраморным полом прихожей дорогие итальянские ботинки, наспех целует бросившихся навстречу детей, машинально треплет за ушами примостившуюся на руках одного из них уродливую крыску-собачку, а потом неожиданно обрушивается на нее с яростным криком: «Место!».
Из кухни тянет жареным мясом и пригоревшим чесноком, а жена где-то в доме хихикает с массажисткой.
 
Не снимая костюма, он проходит в ванную и моет руки, затем идет в кухню-столовую, убранство которой стоит, как хороший автомобиль.
Открывает сковородку и раскладывает по тарелкам давно остывшее мясо и пережаренный зеленый горошек.
За ужином дети, мальчик и девочка, вяло ковыряются в тарелках, во что-то играя в мобильных.
Весь ужин он едва сдерживает себя.
Дети уходят, и наконец появляется ЭТА.
На лбу немолодого лица багровеют заломы от массажного стола.
Короткий, небрежно запахнутый халатик обнажает заплывшие жирком коленки и рыхловатые ляжки.
«Как дела на работе?» – не глядя, спрашивает она и, не дождавшись ответа, кидается с портмоне в руках в прихожую, чтобы рассчитаться с азиаткой, застывшей там в обнимку с массажным столом.
Когда жена возвращается, он смотрит на нее тяжелым, как тот стол, взглядом.
«Надо поговорить», – твердо произносит он.
А позже, как в красивом клипе, грохаются на пол в прихожей собранные наспех чемоданы, из комнат выбегают дети, лает, мешаясь под ногами, крыска-собака, рыдает ЭТА…
И все это в черно-белых тонах.
Он, не оборачиваясь, покидает дом.
Воздух свободы заполняет его легкие, и все вокруг волшебным образом окрашивается в яркие цвета.
Он садится в машину.
Но следующий, казалось бы, самый важный кадр в этом клипе, упорно не складывался…
Фантазию эту Ника видела во множестве вариаций.
Менялись времена года и, как следствие, модели и толщина подошв его ботинок, менялся возраст детей – они то уменьшались в размерах, то вырастали.
Менялась порода собаки. Иногда воображение рисовало зашуганную таксу, иногда – порыкивающую овчарку.
Массажистка трансформировалась в косметолога – переколотую ботоксом блонду прилично за сорок. Мрамор на полу становился благородным дубом.
В кастрюльке на плите хозяина могло дожидаться пересоленное рагу или слипшееся комками ризотто.
Халатик на теле жены был то плюшевым, отстойным, то роскошным, отделанным кружевом шелковым пеньюаром.
Менялась и жена – от курносой, плотно засевшей в пригородном поселке с вареньем и выращиванием цветочков простушки до властной, уверенно несущей статус жены и матери силиконовой красавицы.
Неизменным оставалось одно: его желание разрушить мирок, в котором он не был счастлив.
Через пару месяцев регулярных встреч выстроенная в воображении плавающая картинка стала размываться.
Как выяснилось, Алексей жил с семьей в таунхасе общей площадью всего-то в двести метров, огромной прихожей в нем быть не могло.
Машину он вынужден был оставлять на общей парковке, поскольку единственное машиноместо на участке захапала, как между делом выяснилось, его жена.
Собака оказалась обычной дворнягой, которую ЭТА взяла щенком из приюта.
У детей появился не только возраст, но и лица в айфоне.
Некрасивая, в очках, чернявенькая Мила ходила во второй класс гимназии, а русоволосый худосочный Артем с утра посещал садик, а после обеда сидел дома с больной диабетом и гипертонией няней.
Клип стерся, уступив место чужой и скучной бытовухе.
А в марте, без объявления войны, нагрянул ковид.
Престижный танцевальный клуб, в котором работала Ника, как и вся страна, закрылся на карантин.
Она несколько раз пересчитала подкопленные наличные и уточнила кредитный лимит на карте. Без банковского кредита она могла бы протянуть на прежних аппетитах с полгода, с кредитом – плюс еще пару-тройку месяцев.
 
Ника ввела режим экономии – больше никаких «Деливери-клаб», полуфабрикатов из «Ешь деревенское», лишних подписок и занятий английским по скайенгу. Ей пришлось отказаться от любимого французского вина, бокальчик которого она имела обыкновение пропустить под болтовню лежавшего на растерзанном диванчике Алексея или после эфира по вечерам.