Водородная Соната

На границах усеченного горизонта мира некоторые более крупные части стертого купола, все еще кружась вдали от первоначального взрыва, ярко вспыхнули пламенем, погрузившись в безмерное окружающее пространство.
Глубоко под атакованной поверхностью автоматические системы уловили взрыв и последующее колебание курса крошечного мира, скорректировав его.
Там, где раньше был маленький голубой оазис света и жизни, теперь образовался более крупный и глубокий кратер, светящийся белым, желтым и красным от кипящего центра до неровного края. К тому времени, когда поверхность кратера достаточно остыла, чтобы явить взгляду то, как она будет выглядеть после полного затвердевания, 8*Чуркун уже давно исчез.
От другого корабля, если не считать новой группы уже меркнувших полос света в небе над Аблэйтом, не осталось никаких следов.
  
 2 (С -23) 
 
На закате над равнинами Кваалона, на темной, высокой террасе, балансирующей в сверкающем черном водовороте архитектуры, образующей относительно микроскопическую часть экваториального пояса Ксауна, Вир Коссонт — лейтенант-коммандер (в резерве), чтобы дать ей полную классификацию — сидела, исполняя часть 26-й струнной сонаты Т. К. Вилабье для инструмента, который еще предстоит изобрести, каталожный номер MW 1211, на одном из немногих сохранившихся образцов другого инструмента, разработанного специально для исполнения этого произведения, общеизвестно сложного, темпераментного и диссонантно отягощённого. Инструментом была антагонистическая ундекагонная струна — или одиннадцатиструнная, как её обычно называли.
26-я струнная соната Т. К. Вилабье для инструмента, который еще предстоит изобрести, MW 1211, была более известна как «Водородная соната».
Одиннадцатиструнная представляла собой акустический инструмент — причудливо изогнутый, в основном смычковый, хотя отчасти и щипковый — значительной древности и еще более значительного размера. Имея более двух метров в высоту, метр в ширину и более полутора в глубину, она требовала от исполнителя одновременно оседлать её и сидеть внутри, балансируя на маленьком седле, образующем часть основания впадины, вокруг которой остальная часть инструмента громоздилась подобно гигантскому деформированному кольцу: музыкант использовал обе ноги, чтобы создать две трети поддерживающей треноги, последняя же треть при этом была сформирована единственным лонжероном, выступающим из основания, как подчёркнуто неизящная массивная трость.
Первые образцы были сделаны из дерева, хотя более поздние версии создавались из пластика, металла, искусственно выращенного панциря и искусственной же кости. Тот, которым владела Вир Коссонт и на котором теперь играла, был в основном из углеродного волокна, долгое время являвшегося наиболее распространенным и традиционным материалом в местном пространстве.
Коссонт дошла до конца одной особенно сложной части пьесы, решив передохнуть. Она вытянула спину, согнув подуставшие ноги внутри тапочек — одиннадцатиструнная требовала, чтобы исполнитель использовал две маленькие педали, активируя определенные струны, в то время как пятки уравновешивали вес как исполнителя, так и конструкции, — и поместила смычки поперек маленького седла, на котором сидела.
Коссонт обратила взгляд в небо над террасой, где в темнеющей синеве вечера выделялись полосатые розовые и оранжевые облака. В двух километрах внизу, на равнине Кваалона уже господствовала ночь, и между последней наклонной скалой Поясного Города и далеким плоским горизонтом не тлело ни единого огонька. Несущий прохладу ветер вовсю гулял по террасе, стеная в арматуре перил, со свистом обвивая летательный аппарат Коссонт — припаркованный в двадцати метрах на собственной треноге с узкими ножками — и, то и дело, понуждая вздрагивать саму девушку в ее тонких брюках и куртке.
Она убрала с глаз растрепанные ветром волосы, продолжая смотреть вверх и по сторонам. Пятно в отдалении может оказаться птичьей стаей — ее фамильяр Пиан как будто даже летала с этими птицами. Глаза напряглись, увеличивая вид настолько, насколько могли: она чувствовала, как кольца крошечных мышц деформируют хрусталики в каждом глазу, в то время как другие нити изменяют форму ее яблок. Были ли это те самые птицы и к какому виду они принадлежали? Расстояние представлялось слишком большим для анализа. К стае словно примешалась темная фигура, а может, ей только показалось. В любом случае, фигура не обязательно была её фамильяром — это могла быть просто крупная птица, на которую напали мелкие.
 
Вероятно, здесь, на окраинах, существовала какая-то местная экосистема, про которую она могла не знать, и вполне возможно, что один или несколько членов стаи усилены или полностью искусственны, что теоретически позволило бы ей допросить их о местонахождении фамильяра, но в последнее время она привыкла к тому, что подобные системы либо не работают вообще, либо работают искажённо — как почти все системы повсюду, во всей цивилизации гзилтов, насколько она могла судить. И вообще, ей не стоило беспокоиться. Она знала, что лучше не пытаться говорить с существом в такой момент, если только не было какой-то действительно ужасной чрезвычайной ситуации — Пиан, в конце концов, была сама по себе, а не ее собственностью. Иногда она задавалась вопросом, была ли она вообще ее другом?
Она вздохнула, вытянула руки — слегка встряхнула всеми четырьмя, словно пытаясь освободить их от чего-то липкого.
Снова выгнула спину — та будто окаменела в течение последней четверти часа или около того, когда она взялась за сложную среднюю часть сонаты, осторожно приподнявшись, держась за гриф одиннадцатиструнной конструкции одной рукой, поднимая два смычка другой, проводя третьей по волосам и ковыряя в носу четвертой.
В идеале для игры на одиннадцатиструнной требовалось, чтобы у исполнителя было четыре руки, при том, что теоретически могли играть и два человека, с предельно серьезной координацией, а иногда и искусной работой ног, и почти все пьесы, написанные для нее, включая Водородную Сонату, могли быть адекватно исполнены струнным трио плюс парой подходящих басовых инструментов, но для исполнения самой известной композиции Вилабье — Молодые, как та была задумана, действительно необходима была акустическая антагонистическая ундекагонная струна для четырех рук и один чрезвычайно умелый инструменталист.
На этом инструменте, как и это произведение, почти невозможно было играть приемлемо, не говоря уже о том, чтобы играть его идеально, но одно непреложно требовало другого, а великие антагонистические ундекагонисты (лишь горстка со времени написания пьесы) якобы играли именно так.
Коссонт была признана одаренной инструменталисткой с особым чувством к старинным струнным инструментам — одним из пяти лучших исполнителей на волюпте во всем Гзилте, а теперь и единственной величайшей, хотя, по общему признанию, лишь потому, что остальные четверо были сохранены в ожидании Сублимации — но уже начинала отчаиваться, пытаясь выполнить поставленную перед собой жизненную задачу перед тем, как вся ее цивилизация перестанет быть Реальной, и она и все, кого она знала и любила, вознесутся в радости к метафорическим небесам Сублимации. Сыграть «Водородную сонату» один раз, идеально, без перерыва, за исключением нескольких секунд между отдельными движениями было избранной Вир жизненной задачей. Звучало просто, только если вы ничего не знали ни о Сонате, ни об одиннадцатиструнной.
Двадцать три дня до великого момента. Двадцать три дня, чтобы сделать все прочие вещи, которые она, возможно, захочет сделать перед Окончательным Обволакиванием — Свёртыванием, как люди называли Сублимацию, и вопреки всему пройти эту ужасно длинную, сложную и недружественную к игроку часть к ее собственному удовлетворению, не говоря уже о чьем-либо еще.
Она сомневалась, что у нее получится. Она даже начала подумывать о том, чтобы полностью сдаться, начиная соглашаться с теми, кто считал, что жизненные задачи на самом деле не связаны с достижением целей, и не более чем времяпровождение, до поры, когда все такие задачи, амбиции, цели и стремления станут — гипотетически — смехотворно неуместными и мелкими.