Голубой экспресс делает 13 остановок (Сборник рассказов)

— Нет, — бормочет она. — Это не то, что вы подумали… Он просто потерял голову.
— И только? Придумайте что-нибудь еще!
— Клянусь вам, я никогда не отвечала ему. Я… я даже не знаю, кто он!
Далюэр в изумлении замирает.
— Что? Вы хотите сказать, что…
Он ищет подпись, но ее нет. Симона решает использовать этот шанс.
— Однажды, — говорит она, — я нашла письмо возле стены. В нем было сказано о тайнике. Из любопытства я приняла эту игру. Признаю, я была не права. Счастливая женщина поступила бы по-другому.
Далюэр не слышит последнего замечания. Он старается определить, кому принадлежит этот почерк, который кажется ему знакомым.
— Это — или Винсен или Антонен, — шипит он, — раз речь идет о воскресном вечере. Так кто же? Кто? Я узнаю, будьте уверены, узнаю. Лучше сознайтесь сейчас. Это Винсен, не так ли? Он уже давно крутится возле вас. И я наблюдаю за ним, хотя и не подаю вида.
Симона в отчаянии качает головой.
— Тогда это Антонен. Я так и думал, что вдовство тяготит его. Лицемер! И таких людей я принимаю в своем доме! Да еще с благословения священника! Но, клянусь вам, все изменится. Вам нечего мне сказать? Хорошо же! Вы пожалеете.
С этого момента между Симоной и мужем воцаряется молчание. Они избегают друг друга. За столом больше не обмениваются ни одним словом. Далюэр ищет, ищет… И вдруг находит. Он берет кусочек сахара и так и застывает, держа его в серебряных щипцах над своей чашкой кофе. Это старинные щипцы в виде лапок хищника с длинными когтями. Он смотрит на эти когти, затем переводит взгляд на жену, роняет сахар, поднимается из-за стола и уходит.
Час спустя, в библиотеке, он пробует капкан, который принес из оранжереи. Он вычистил его, протер, смазал. Ловушка готова: открытые челюсти с двумя рядами треугольных, как у акулы, зубов. Далюэр снимает со стены хлыст для псовой охоты и вставляет рукоятку в разверстую челюсть. Капкан с громким щелканьем захлопывается. Он такой тугой, что Далюэру приходится приложить немало усилий, чтобы освободить хлыст. На рукоятке остались глубокие следы. Далюэр еще колеблется. Но гнев берет верх. Он хватает капкан и, выйдя в сад, направляется к стене. Неторопливо вынимает камень, ощупывает отверстие, заряжает капкан и аккуратно пристраивает его. Камень возвращается на место, и стена обретает прежний вид. Удовлетворенный, Далюэр закуривает.
Наступила ночь, а сентябрьская ночь куда более душистая, чем майская. Поль торопится. Может быть, сегодня наконец он получит ответ… В любом случае Поль уверен, что она взволнованна, и если бы не этот Далюэр, внушающий всем страх… Полю не нужен ответ. Главное, и самое интересное, — это писать самому. По сути, когда он пишет, то ни к кому не обращается. Он говорит о любви для собственного удовольствия, потому что слова будят живые картины, картины — чувства, а чувства — мысли. И тогда ему хочется творить, подобно Господу. Он видит здания, площади, города. Своим карандашом он будто оживляет пространства. Симона… Ха! Симона нужна ему лишь для разжигания этого чувственного огня. Хотя она и красива. И серьезна. Поль старается представить ее жизнь с Далюэром. Особенно зимой, когда побережье превращается в элитный санаторий для зажиточных людей. Что она делает тогда? Что читает? Восставала ли против рутинных будней? Может быть, именно с этой надеждой он ей и пишет. Она должна знать, что заслуживает любви. Она должна сопротивляться медленному изнурению смирением. Он достает из бумажника письмо и смеется от удовольствия. Завтра вечером у нее найдутся для него нежные взгляды, сомневающиеся, настойчивые, а он раздавит Далюэра в шахматном поединке.
Поль прислушивается. Дом темный и безмолвный. Он вынимает камень и сует руку с письмом в отверстие. Раздается глухой щелчок, и нечеловеческая боль пронзает руку. Он падает на колено. И сжимает зубы, чтобы не заорать…
Ранним утром Поль навещает местного аптекаря. Кости целы, но рана нехорошая. Поль утверждает, что его укусила собака, и это похоже на правду. Однако аптекарь любопытен и требует описания собаки. Он думает, не следует ли предупредить о случившемся жандармерию. Полю с трудом удается его разубедить. Чуть побледневший, он выходит из аптеки с рукой на перевязи. Он сильно страдает и взбешен. А ведь принимал Далюэра за дурака… Как он обнаружил письмо? А Симона? Ведь он способен и ударить ее. Далюэр на все способен. Что же теперь делать?
 
Далюэр ждет своих гостей. Восемь часов вечера, медленно сгущаются сумерки. На письменном столе горит лампа. Она освещает бювар, бухгалтерские книги, трубки и охотничий хлыст, с отметинами от зубьев капкана. Далюэр озабочен, а в таком состоянии он всегда ходит. Он ходит со вчерашнего дня. Время от времени приостанавливается на пороге своего кабинета. Отсюда видна гостиная, в которой Симона расставляет цветы. Шахматная доска готова. Стол для игры в бридж накрыт. Еще несколько минут — и Далюэр будет отомщен. Он делает Симоне знак.
— Подойдите на минутку. Мне нужно вам кое-что сказать.
Заинтригованная, она следует за ним.
— Не хочу поступать нечестно, — говорит он. — Поэтому предпочитаю предупредить вас. Ждите неприятного сюрприза. Я обещал вам, что узнаю автора этих… ну, вы понимаете. Так вот, теперь я узнаю его.
Она слушает его холодно, даже с некоторым презрением. Он старается быть спокойным, напускает на себя некоторую игривость, когда кладет на стол защелкнутый капкан.
— Вы знаете, что это такое? Капкан. А если посмотрите внимательно, то заметите, что он был недавно приведен в действие.
Далюэр проводит пальцем по закругленной стали, там, где зубцы плотно прилегают друг к другу. Смотрит на испачканный чем-то коричневым палец и подносит его к глазам Симоны.
— Кровь, — говорит он. — Это кровь.
Симона закрывает глаза, но держится молодцом. Ему не сломить ее.
— Вчера вечером, — продолжает он, — капкан сцапал его за руку и, по всей вероятности, оставил следы. Посмотрите, к примеру, на рукоятку этого хлыста…
Он показывает жене хлыст, изуродованный стальными зубцами. Симона смертельно бледнеет. Ей трудно дышать, а Далюэр злобно усмехается.
— А теперь, — заключает он, — одно из двух: либо он не решится прийти, либо будет вынужден рискнуть. Вы согласны? В обоих случаях, он себя выдаст. И уж поверьте мне, ему придется пожалеть о любовной переписке.
— Эти письма были всего лишь игрой, — шепчет Симона.
— Я в этом уверен. И тоже хочу поиграть. Не бойтесь, я не убью его. Только заставлю немного поплясать.
Он взмахивает хлыстом, раздается похожий на выстрел глухой щелчок. Симона встает.
— Я запрещаю вам, — говорит она.
— Что вы говорите! Если я вас правильно понял, вы собираетесь прочитать мне мораль!
Бьют часы.
— Наши гости вот-вот будут здесь, — спохватывается Далюэр. — Пора приготовиться к встрече.
Он увлекает жену в гостиную. Старая служанка приносит бутылки, поднос с пирожными. В холле снова бьют часы, прошло еще полчаса. Далюэр смотрит на ручные часы… В тот же момент звонит колокольчик над входной дверью.
Симона поворачивается к мужу.
— Прошу вас, — молит она, — не устраивайте скандала!
— Но, простите, моя дорогая, как мне кажется, скандал устроил не я.
— Послушайте…
— Слишком поздно. У вас было два дня на размышление.
Он идет к двери, у которой слышны шаги и голос Викторины:
— Вы первый, мсье. Остальные господа еще не прибыли.
Дверь открывается. Входит Поль с рукой на перевязи. Он немного бледен, но хладнокровен, когда склоняет голову перед Симоной, а затем перед Далюэром.
— Прошу меня извинить, но я не в состоянии пожать вам руку. Глупая история. Вчера вечером, когда я покидал часовню… О, ничего страшного, дней через десять заживет.
Далюэр буквально потрясен увиденным. Он и не подозревал юного архитектора, которого знал так недолго. И от этого гнев его только усилился. У Симоны больше нет никаких оправданий. Он бросает на жену угрожающий взгляд и пытается изобразить на лице заботу.