Звенья одной цепи
— Ничего ровным счётом.
— Вы не беспокойтесь, эрте, вам главное при всём присутствовать и потом бумаги заверить.
Бумаги. Как там говорил сереброзвенник из Цепи внутреннего надзора? Строчки букв весьма требовательны к людям.
— А что будет написано в тех бумагах?
Простодушный, можно сказать, невинный вопрос застал предзвенника врасплох: шапка снова сползла на рыжеватые брови, но теперь Киф не спешил возвращать её на место.
— Что написано будет? Да что положено, то и будет… Вы ж сами знаете.
Вот мы и добрались до главного рубежа, который надо преодолеть. Или от которого придётся отступить назад.
— Не знаю.
Почувствовав в ответе серьёзный подтекст, Киф всмотрелся в моё безмятежное лицо и пошёл красными пятнами.
— Вы… не знаете, что и как… должно…
— Не имею представления. Совсем.
— Но как же… — Он перевёл взгляд на узор жучиной спинки. — Как же тогда вам вручено…
— О причине нужно спрашивать не у меня.
Правда, тот, кто мог бы ответить, заранее отказал всем возможным любопытствующим в праве задавать вопросы.
— Ого.
Предзвенник откинулся на спинку сиденья и закутался в плащ, словно пытаясь спрятаться от неминуемой печальной развязки.
— Так что и в самом деле всё будешь делать ты.
— О-го-го.
— Не справишься?
Он неопределённо повёл плечами:
— Да справлюсь, конечно, деваться-то уж некуда… Только я же говорил: не получил ещё Звено. Экзамен не сдавал, да после экзамена под наставлениями не служил. А вы ж знаете: чему за столом учат, в жизни обычно с ног на голову перевёрнуто…
Да. И не просто перевёрнуто, а ещё три раза само вокруг себя закручено.
— Может, хоть расскажешь вкратце, как мне нужно себя вести?
Киф почесал межбровье.
— Да как вести… — Похоже, предзвенник попробовал вспомнить своего непосредственного начальника. — Откуда ж я знаю? Я со Смотрителями лоб в лоб не сталкивался. Как Звенья носы задирают, видел. А что ваш брат на службе делает, уж простите, эрте, мне не ведомо.
Значит, придётся полагаться на краткое напутствие пеговолосого. Что он говорил? Я — звено, замыкающее цепь? Окончание всего. Тогда я заранее должен знать, что все дороги сойдутся у моих ног, а стало быть, ни торопиться, ни тревожиться нет смысла. Итак, спокойствие. А ещё? Равнодушие? Доброжелательность? Строгость? Отеческое снисхождение? Нет, выбирать буду уже на месте. Самый яркий образец поведения, задержавшийся в моей памяти, — почтенный эрте Ирриги, Боженка его подери. Можно попытаться скопировать его манеры. Если получится: наблюдать-то я умею, а вот лицедействовать, признаться, не пробовал. Единственная роль, которой меня учили, бессловесная тень за спиной чинуши.
— Ну и Бож с ними. А вот сама служба? Тебя же наставляли, как она должна исполняться?
— Наставляли.
— Так будь другом, расскажи. А то я по незнанию могу такого наделать, что одними жалобами ваш Наблюдательный дом не отделается.
Предзвенник вздохнул. Видимо, его воображение достаточно чутко отозвалось на мой намёк.
— Да если послушать, ничего трудного нету. По порядку излагать?
— Как запомнил.
Киф начал загибать пальцы:
— Сперва нужно выслушать заявителя. Ну, того, кто нас вызвал.
Разумно. А то мы так и не знаем пока, зачем набиваем синяки, торопясь куда-то по размытой дороге.
— Потом осмотреть того, кто пострадал, и всё вокруг него.
Осмотреть — это всегда пожалуйста. С таким заданием точно справлюсь.
— Опросить свидетелей и участников, если были. — После третьего загнутого пальца предзвенник выжидательно умолк.
— А дальше?
— Ничего дальше. Когда станет ясна причина исследуемого случая, надо выносить решение.
— Вот просто так взять и вынести?
— Чтоб справедливое было и строго по букве закона.
Ну да, а то вынесут нас. Вперёд ногами.
— А откуда оно берётся?
Киф досадливо ткнул полусжатым кулаком в шапку, снова съехавшую на лоб:
— Из головы, откуда же ещё!
Если в голове хоть что-нибудь имеется. М-да. И в самом деле, ничего трудного в деле изыскания не наблюдается. Осмотреть, опросить, подумать и решить заданную задачку.
— Ты уже пробовал так делать, как учили?
Ответом послужило качание головой, которое можно было трактовать любым понравившимся образом.
— Не пробовал?
— Так меня ж когда ещё до самостоятельного изыскания допустят! Года через три, если удача улыбнётся. А может, и до седых волос в подручных прохожу.
— Тогда какого… Зачем ты уговаривал меня во всё это ввязываться?
Предзвенник виновато шмыгнул носом:
— На подхвате-то быть я умею. А если бы за меня кто доброе слово замолвил, глядишь, и начальство бы подобрело.
* * *Когда коляска въехала в низкие ворота поместья Мейен, я в полной мере оценил преимущество пустого желудка перед полным. Если бы мы задержались на завтрак, он покинул бы нас уже к середине пути, а так лёгкая муть в голове и горле осела, едва под ногами снова оказалась твёрдая и не склонная к крутым поворотам и прыжкам земля.
Фасад главного здания явно раньше был частью дорожной крепости, которую потом, по истечению надобности, разобрали на камешки, чтобы сложить заново, но уже по другим правилам. Массивная стена, окаймлённая башенками, ворота в ней да герб над воротами — вот и всё, что было оставлено в память о славном доблестном прошлом рода Мейен, а к старой каменной кладке льнули с обеих сторон флигели, выстроенные с размахом столичных предместий. Я задрал голову, пытаясь разглядеть изображённый на щите рисунок, но копыта везущей нас лошади уже цокали по плитам внутреннего двора, и затею погадать на чужом гербе пришлось отложить.
Стены, выходящие во двор, были мокро-чёрными от мелкого, но густого дождя, начавшегося вскоре после нашего выезда из Литто, словно дом по собственной воле надел траур. Впрочем, более ничего напоминающего о посетившем поместье горе мы не увидели: ливрейный лакей, пригласивший пройти за ним, даже не был отмечен соответствующей случаю ленточкой.
В придверном зале, первом на пути гостей и недругов, попадающих в дом, нас ожидали две молодые женщины, похожие друг на друга как сёстры. Впрочем, понять, кто из них дочь хозяина, а кто — аленна, было нетрудно, потому что живот стоявшей слева недвусмысленно намекал на не столь давние заботы мужчины о продолжении рода. Обе темноволосые, темноглазые, пожалуй, одинаково огорчённые, но мужняя жена картинно сжимала в ладонях кружевной платок. И снова ни на одной из хозяек я не нашёл и следа траура: правая была одета в тёмно-жёлтое платье с лиловым кантом, левая в незабудково-голубое. Странно. Если умер глава дома, домочадцам полагалось бы…
— Рады видеть вас так скоро откликнувшимися на наше печальное приглашение, — приветствовала нас та, что явно была дочерью.
Итак, нужно выбирать, кем притворяться и кому подражать. Как поступил бы сейчас многомудрый Атьен Ирриги? Удивлённо приподнял бровь и переспросил:
— Печальное? Тень скорби можно заметить разве что на ваших лицах.
Аленна оскорблённо поджала нижнюю губу, а её спутница сухо заметила:
— Траур надевается по умершим своей смертью, а убиенные ждут отмщения.
Вот сейчас уместно было бы воспользоваться примером Кифа и растерянно пробормотать «о-го-го». Но пришлось спросить, показывая непростительную неосведомлённость:
— И кто убит?
— Корин Певено со-Мейен. Первый наследник рода и мой брат.
Весело, ничего не скажешь. Мало того что помер не старикан, а только вступивший в пору зрелости мужчина, так ещё и не своей смертью.
— Где это произошло?
Сестра умершего повернулась, указывая на двери за своей спиной:
— В лестничном зале. Извольте проследовать за…
Осмотр, осмотр, осмотр. Мёртвые тела меня не смущают, но и не вызывают желания торопиться на встречу с ними. Особенно когда живот собирается требовательно заурчать.
— Не так сразу.
Женщины слаженно хлопнули ресницами.