Пляска в степи (СИ)

— Да когда уж нынче дядьке Круту трапезничать, он все глаза стер, за лебедушками своими приглядывая!
— Да подле них и сидеть уж боязно, грозный батюшка очами пожирает!
— Тут и кусок в горло не полезет!
Обе воеводиных дочки, эдакие негодницы, прыснули в ладошки, скрывая смех. Но им достало совести хоть немного покраснеть. Даже жена, Любава Судиславна, добродушно посмеивалась, сидя подле дядьки Крута.
— Суров ты, воевода, без меры. Дай хоть дочкам повеселиться, когда, как не нынче?
Князь, и тот не утерпел! Поддел беззлобным словом своего пестуна! Его-то оба постреленыша, небось, при мамках да няньках на лавках в горницах лежали. Строгий батюшка на праздник не пустил, малы, мол, а ведь упрашивали его и дочки, и княгиня!
Ярослав же улыбался, сидя по главе стола в новенькой рубахе. Кмети, порой, смеялись, что князь их, как жену в дом привел, стал наряды менять чаще девок. Что ни праздник, так у него рубаха пошита! Али на старой узор по-другому переложен, красивше, ярче. Слыхал такие пересуды князь али нет, то неведомо. Но водимую напрасно не печалил, подарки ее носил исправно, не таясь.
И своей щедростью княгиню не обижал! Нынче на праздник Звенислава Вышатовна надела новую свиту из белого аксамитаАксамит (оксамит или самит) — с греческого языка переводится как шестиниточный, где hex — значит шесть и mitos — нить. Древнерусский термин, известен с XII в. (см., например, "оксамит" в "Слове о полку Игореве"). Драгоценная тяжелая шелковая ткань, напоминающая бархат и парчу, изготавливаемая вручную, нередко с красивым серебряным или золотистым орнаментом. с серебряным шитьем и соболиной опушкой. Приладила к кике новые височные кольца-усерязи, запястья украсила обручьями с драгоценными каменьями.
Трудно в ней было нынче угадать девчонку из далекого степного княжества, в простенькой поневе да рубахе из грубого полотнища, с одинокой лентой в толстой косе. Как приветствовала она их тогда, в последний черед; стояла позади стрый-батюшки, позади всей его семьи. А подле Рогнеды и вовсе казалась совсем невзрачным птенцом, толком не оперившимся.
Нынче же, при муже, вон как расцвела! А что бы и не расцвести, коли князь лелеет, понапрасну не обижает.
— Погляжу на тебя, когда твои в зимы войдут да в поневу вскочат, — пробурчал меж тем дядька Крут, глядя на князя.
— С Любавой Ярославной и ждать не надо, она и нынче батюшке во всем перечет, — молодцы из дружины продолжали насмешничать.
Дядька Крут посмотрел на князя: так, мол, тебе и надо. Слушай нынче про своих дочерей! Пуще всех над шутками потешался Стемид, обнимавший сразу двух пригожих любушек здоровенными ручищами. Девки млели да глядели удалому сотнику в рот, льнули с двух сторон, норовили потрогать медную бороду да перетянутые ремешком волосы. Тонкими пальчиками гладили червленую рубаху у него на груди.
Развеселившись ненадолго, воевода вскоре помрачнел. Неладное творилось в тереме, как бы ни хорохорился князь. Княжич Святополк — утек. Отрок Горазд — пропал. Три седмицы уж не видал его никто. Как и княжича. До своего удела в Белоозере он так и не добрался. Княгиня Мальфрида сидела в своих горницах и к трапезам не спускалась. Все пленницу из себя строила, старая ведьма! А вот коли б взаправду ее князь в холодную клеть бросил, тогда бы и поглядели, как запоет княгиня! Уж шибко хорошо она устроилась, матушка изменника. Что бы там ни говорил Мстиславич, иначе дядька Крута княжича называть отказывался.
Накануне воевода, разузнав, где живет отрок, навестил его мать. Но изнуренная тревогой женщина ничего толкового рассказать ему не смогла. Ей самой бы кто рассказал, куда запропастился ее единственный сын. Дядька Крут спросил, не нужна ли какая подмога. Изба снаружи выглядела совсем бедной, да и мать с тремя девчонками-подлеткамиПодлетки — ребёнок подросткового возраста осталась совсем одна, без мужских рук. Ее ответу воевода подивился: благодарю, мол, господин, но князь-батюшка нам уже всяко подсобляет. Забор вон молодчики его сызнова поставили, крепкий да ровный. Полотнище передали, будет из чего рубах дочкам наткать. Караваи с княжьего стола холопы приносят.
 
Цепкий взор дядьки Крута и нынче приметил мать Горазда да трех ее дочерей. Сидели они в конце одного из длинных столов, среди прочих, кого приветил нынче Ярослав на своем подворье. Ну, добро. Хоть так не обижены. Еще бы дознаться, куда подевался мальчишка… Да все некогда воеводе было с князем о том поговорить. Как Мстиславич на Ладогу вернулся, занят был шибко. То послов принимал, то с боярами беседы вел, то с дружиной трапезничал, то суд на площади творил, то жалобы выслушивал, то земли ближайшие объезжал.
Как уж тут время сыскать да своего старого пестуна выслушать?..
— Княже, пора, стало быть, и на ловЛов/ловита — охота выходить? — Ярослава окликнул кто-то из удалых молодцев за столом.
Помедлив, князь кивнул.
— А вот через пару дней и выйдем.
Кмети оживленно загомонили, передавая слова князя из уст в уста. Заждались они, засиделись за долгое лето. Рука так и тянулась к тугому луку да сулице, тяжелому топору да засапожному ножу. После Осенин самое то было выходить на ловиту. Давненько терем не видал медвежьих шкур, да и украсить стены доброй парой лосиных рогов не помешало бы!
— Вот бы как о прошлом годе, когда тура завалили, — раздались мечтательные возгласы.
— Ты что ли завалил? — лениво отозвался Стемид, по-прежнему сидя в окружении млеющих девок. — Батька завалил, так и говори!
Ярослав улыбнулся.
— Ну, начнем, пожалуй, с кабана. Для тура пока рановато, — сказал он, посмеиваясь.
— А что за зверь такой — тур? — спросила княгиня тихо.
Верно, она хотела, чтобы услышал ее только муж, но гомон как-то стих, и потому ее вопрос прозвучал нежданно громко в воцарившейся тишине.
— О-о-о, госпожа, — Стемид оживился. — Давай я тебе расскажу!
Он выпрямился на лавке, его взгляд зажегся предвкушением.
— Здоровенный, мощный, дикий бык! В холке взрослого мужика превосходит, размах рогов — во, — и сотник развел в стороны обе руки, показывая длину рогов тура. — Каждый с дубину толщиной!
— Потому-то князю и не след на него охотиться. Чтоб прежде срока к праотцам не отправиться, — наставительно произнес дядька Крут, вмешавшись в бахвальство глупого мальчишки.
Кажется, вняла его словам лишь княгиня. Она до сих пор сидела под впечатлением от услышанного про тура от Стемида. Воевода заметил, как ее испуганный взгляд метнулся к мужу, стоило только заговорить о том, что князю хорошо бы поберечься да на тура в одиночку, как о прошлом годе, не выходить.
Вот и славно. Пусть теперь Мстиславич с бабьими причитаниями разбирается. Авось остудит маленько горячую голову; в другой раз трижды подумает, прежде чем княгине признается, что собирается на лов тура.
Медовое пиво да крепкий квас в тот вечер текли рекой. Вскоре уж многие молодцы захмелели, разговоры сделались громче. Кмети рассадили подле себя пригожих девок, а те и не противились. Воевода загодя вместе с женой отправил в избу своих дочерей. Мол, нечего, на хмельных парней глазеть. Вскоре со своего места поднялась и княгиня. Она что-то сказала мужу, поклонилась слегка всем, кто остался за столами, и неторопливо ушла в терем.
Воевода проводил ее взглядом. Где-то посредине подворья ей навстречу выросла из темноты хмурая Чеслава. Она не сидела нынче за столами, не делила ни с кем трапезу и держалась особняком. Загодя сама отпросилась у князя и вызвалась нести дозор на высокой стене, окружавшей Ладогу.
Девка-в-портках заговорила о чем-то с княгиней, попыталась убедить, но та непреклонно покачала головой и, обойдя Чеславу, продолжила свой путь. Воительница убито, покорно поплелась ей вслед. И куда токмо подевалась вся девкина спесь? Как отрезало, почитай, со дня, когда князь на площади суд творил, а Звениславу Вышатовну смирная допрежь кобылка скинула…
Даже воевода подивился тогда. Чеслава словно чернавка ночевала на полу подле двери в горницу княгини всю седмицу, пока Звенислава Вышатовна не поправилась да не поднялась с лавки.