Карнавал костей (ЛП)

Между нами повисло молчание. Тяжелое молчание. Но затем оно прервалось, когда он откинул голову назад и рассмеялся. Его белые зубы ярко блеснули, и что-то в этом было немного ненормальное. Мои щеки вспыхнули, и я внезапно почувствовала себя идиоткой.
Папа Легба? Я действительно называла его папой Легбой? Мое смущение быстро переросло в раздражение.
— Пошел ты, Теодор. Меня тошнит от этих игр разума. Ты тот, кто в первую очередь спросил меня о Легбе. — Я неловко скрестила руки на груди и отвела взгляд.
Это просто как-то… вырвалось. Но это было неправильно сказано.
Воздух вокруг меня за мгновение стал холодным и темным, и внезапный ветерок разметал мои длинные волосы по плечам. Я пошевелилась, чтобы ухватиться за скамейку подо мной. Теодор оказался передо мной, словно материализовавшись из воздуха. Наши носы практически соприкасались, и его глаза снова поглотила чернота.
Мое сердце бешено колотилось, желудок угрожал подкатить к горлу, когда лунный свет и ветви деревьев отбрасывали тени на его темную кожу, снова освещая этот череп. Он исчез прежде, чем я успела его рассмотреть.
— Ты пожалеешь, что не имеешь дела только с Легбой, девочка. Ты понятия не имеешь, в какой переделке оказалась, в какую опасность вляпалась.
Он обхватил мою щеку теплой рукой, жестко проводя большим пальцем по моей коже, в то время как его глаза, казалось, впитывали меня.
— Я истинный хранитель врат, Мория. Я здесь не для того, чтобы держать тебя за руку и указывать путь. Я тот, кто прячется в тени, от которой ты так стараешься уйти. Я наблюдатель, которого тебе следует бояться. Я кошмары, преследующие тебя во сне, и рука, которая утащит тебя во тьму, если ты не будешь осторожна, когда заговоришь со мной в следующий раз.
Смерть и обещания пронизывали каждое слово, слетавшее с его губ. Он был совершенно спокоен, его глаза пригвоздили меня к месту, удерживая в плену, пока мы смотрели друг на друга. Я поняла, что облажалась в ту же секунду, как произнесла эти слова, но вернуть их обратно было невозможно.
Но все же мне не нравились угрозы. Если он не Легба, то кто, черт возьми…
Мир замер.
О боже мой. О боже, о боже, нет…
Меня начало трясти вопреки себе, несмотря на то, как сильно я пыталась держать себя в руках. Новый вид ужаса пополз по моей коже, пробирая до костей. От страха, простого и неприметного, у меня закружилась голова и потемнело в глазах.
Губы Теодора растянулись в понимающей улыбке. Я знала, что он мог видеть это в моих глазах — понимание, осознание того, к кому именно я обращалась. Тот факт, что я сейчас не была грудой костей на дне болота, был чудом.
— Я встретила Калфу… — Это имя было произнесено едва слышно. Оно обожгло мне губы, когда я произнесла его.
Его большой палец снова погладил мою щеку, так же грубо, как и в прошлый раз, оставляя после себя ощущение жжения. Рука, державшая мое лицо, вынесла приговор стольким душам до меня. Часть меня пыталась отрицать это, пыталась убедить себя, что я застряла во сне или, может быть, в трансе. И все же, глядя в его бездонные глаза, я знала, что все это было очень реально.
— Мне нравится слышать это на твоих губах, — прошептал он.
Его большой палец переместился с моей щеки на нижнюю губу. Прикосновение было чувственным и медленным, с угрозой насилия, если я заговорю не в свою очередь.
Встретила Калфу. Брата папы Легбы. Тьма — свету Легбы. Наказание — его награде. Зло — его добру. Калфу был привратником — тем, кто в конце концов решал, кому принадлежит душа. Он был карателем мертвых и легендой, которую все любили принимать за Легбу.
И именно он привел меня сюда.
— Если ты собираешься убить меня, то почему бы просто не покончить с этим?
Я была в неописуемом ужасе. Оказавшись лицом к лицу с объектом тысячи легенд, я не была уверена, как себя вести.
 
Он был небылицей, которую бабушка Аннет шептала мне в детстве. Чудовищем. Мрачным жнецом, наверное, можно сказать. Он был воплощением тьмы и невозможности, и все же он был здесь, смотрел мне в глаза, поглаживая большим пальцем мою губу.
Хотя я и боялась, мое тело не совсем соответствовало этой картине. Я покрылась мурашками с головы до ног, чувствуя, как мой живот наполняется теплом от его прикосновения. Его пальцы были сильными, но гладкими, а губы находились в нескольких дюймах от моих.
Почему Калфу должен был быть таким чертовски привлекательным? Говорили, что Легба выглядел добрым, сморщенным стариком, но его брат был обходительным и красивым. Вечно молодым.
— Ты думаешь, я привез тебя в такую даль только для того, чтобы закончить твою жизнь здесь, в этой лодке? — Он удивленно приподнял бровь. — Давай, девочка. Ты внучка Аннет Лаво. Я знаю, что ты умнее этого.
Я похолодела, снова услышав имя бабушки у него на устах.
— Не впутывай в это мою бабушку, — прошипела я.
Наверное, спорить с опасным духом было плохой идеей, но когда дело касалось бабушки, мне было все равно.
— Откуда ты вообще знаешь, как ее зовут, или что я вообще ее внучка? — Это был какой-то трюк? Когда он не ответил мне сразу, я рявкнула: — Калфу…
— Кажется, я просил тебя называть меня Теодором, — быстро сказал он. — Калфу — всего лишь одно из многих имен, на которые я откликаюсь, но среди друзей я предпочитаю Теодор.
— Я тебе не друг, — огрызнулась я.
Глупая, глупая…
Он снова ухмыльнулся, и часть лунного света упала на его черные глаза. Он небрежно откинулся на пятки, достаточно высокий, чтобы его глаза были на одном уровне со мной. Он провел пальцами по моей щеке, его прикосновение было обжигающе горячим. Когда я почувствовала, как он перебирает мои растрепанные, волнистые волосы, дрожь пробежала по моей коже.
— Ты боишься меня так же сильно, как и своего жениха, не так ли? — спросил он.
В его голосе прозвучал намек на разочарование.
— Ты бы предпочла, чтобы я был Легбой, ждущим с распростертыми объятиями, сладостями и улыбками. Что ж, боюсь, это невозможно. Это Перекресток, и никто не входит без моего приглашения, включая моего брата.
Я знала, что он говорит мне правду.
По крайней мере, часть этого. Легба мог быть еще одним духом Перекрестка, но он был известен тем, что помогал другим духам при переходе, а не душам, направляющимся внутрь, особенно во время ритуалов.
Его работой было сопровождать их и следить за тем, чтобы они приходили и уходили в безопасности. Но Калфу… он мог передвигаться, как ему заблагорассудится. Он был более могущественным, чем Легба, тем, кого следовало остерегаться.
— Значит, ты пригласил меня сюда? — Спросила я, в каждом слове звучало обвинение.
Почему этот могущественный дух призвал меня именно сюда? Я не была жрицей. Я едва ли была женщиной — Остин позаботился об этом.
— Ты спросила меня, откуда я знаю твою бабушку, — сказал он.
Его глаза, наконец, начали тускнеть, возвращаясь к тому расплавленному серебристому цвету, который успокаивал меня больше, чем чернота.
— Я знаю каждого священника и жрицу, которые чтят лоа. Аннет — могущественная, очень уважаемая мамбо. В тот момент, когда ты вошла в Карнавал Костей, я почувствовал силу ее предков на тебе, внутри тебя. Твоя родословная глубока, Мория. Ты не сможешь спрятаться от меня.
Я чувствовала себя идиоткой. Конечно, Калфу должен был знать мою бабушку. Как старшая мамбо, бабушка Энн была не новичком в общении с духами предков и руководила нашим народом в ритуалах и молитвах.
Духи текли через нее, как через сосуд, и она была достаточно опытна, чтобы знать, что с ними делать. То, что Калфу-Теодор — почувствовал ее во мне, имело смысл. В конце концов, когда-то давно я была ее учеником.
— Господи! — Я зашипела, чуть не выпрыгнув из собственной кожи, когда мягкий мех коснулся моей ноги.
Затем, словно материализовавшись из ниоткуда, Лафайет запрыгнул мне на колени, немедленно закружившись по кругу, затем плюхнулся и устроился поудобнее. Я уставилась на маленькую черного котика широко раскрытыми глазами, и мое сердце подпрыгнуло к горлу.