Одиссея генерала Яхонтова
Они встретились на следующий же день и проговорили почти сутки. Боже мой, сколько же они не виделись — просто не верится. Но уж кого-кого, а Игнатьева Виктор Александрович всегда ощущал рядом. Алексей Алексеевич, может быть, и не подозревал, сколь важна была для Яхонтова его поддержка тогда, в двадцать четвертом. Виктор Александрович знал, что переход Игнатьева на советскую платформу привел к тому, что с ним порвали почти все близкие и даже мать. Он осторожно осведомился о ее судьбе. Оказалось, она умерла в 1944 году, в Париже, в 94 года…
— Обо веем ты прочтешь в моей книге, — сказал Игнатьев. — Я мечтал подарить ее тебе. Ну, как тебе нравится название? «Пятьдесят лет в строю». Неплохо, а?
Яхонтов понял, что Алексей Алексеевич предпочел бы не говорить на эмигрантские темы, и принялся расспрашивать его о том, что ему было не совсем ясно в советской жизни. Игнатьев обвел рукой стол, уставленный обильными и изысканными закусками:
— Ты же должен понять, Виктор, что мне созданы особые условия. Ни в этой квартире, ни в ресторане твоей гостиницы ты не увидишь страшной правды… Знаешь что? Тебе обязательно надо побывать на рынке и… и, пожалуй, где-нибудь на подмосковной станции, в Мытищах, к примеру, или в Люберцах.
— Зачем? — не понял Яхонтов.
— Съездишь — поймешь, — грустно усмехнулся Алексей Алексеевич.
Виктор Александрович воспользовался его советом и объездил несколько станций. Оказывается, всюду на запасных путях стояли сотни старых вагончиков, в которых жили тысячи и тысячи людей. Жили! Сушилось белье, играли дети, женщины стирали, готовили пищу на керосинках. Был август. А этим людям предстояло пережить в вагончиках и лютую зиму. А на рынках, видел он, шел обмен. Целые буханки хлеба, а чаще нарезанные на крупные ломти менялись на одежду, обувь, мыло. Он разговорился с женщиной, она продавала пальто для подростка — совсем новое. Оказалось, сын-школьник получил за хорошую учебу так называемый «ордер», взял дома деньги, пошел и «отоварил» ордер, но жулик-продавец всучил мальчишке пальто, которое на него не налезало, а потом нагло уверял, что это был не он. Женщина, видно, была не настырной — и вот продает пальто…
Страсть советских людей к чтению поражала Яхонтова и в его довоенные приезды. Но сейчас она поразила его еще больше. По западным меркам, размышлял он, люди, живущие на столь низком материальном уровне, политикой, как правило, не интересуются. Здесь все было не так. В этом мнении его утвердил и Курнаков, реэмигрировавший сразу после войны, но продолжающий активно писать в «Русский голос» (он давал серию материалов под рубрикой «Письма с Родины»). Непоседливый, активный, он и в Москве развернул бурную деятельность — выступал с лекциями о жизни в Америке, о борьбе за открытие второго фронта.
— Трудно было приспособиться? — спросил его Яхонтов, старательно скрывая зависть.
— К быту — трудно. К людям — легко. Понимаете, Виктор Александрович, здесь, по-моему, годы лишении, трудностей, ну и конечно, ужасы войны выработали в людях поразительную способность чувствовать фальшь. Если я говорю честно, откровенно — я свой. Свой в доску, как здесь теперь говорят. Но если я что-то недоговариваю или обхожу — чувствуют сразу, теряют ко мне интерес, и я ощущаю себя чужаком, пришельцем… Но и они, доложу вам, генерал, поразительно откровенны.
Помолчав, бывший ротмистр Дикой дивизии добавил:
— Я влюбился в свой народ. Нельзя не влюбиться в народ, который чем горше были испытания, тем дружнее и человечнее становился. Человечнее, генерал…
Яхонтов спросил, чтобы удостовериться, и Курнаков подтвердил, что в СССР действительно самые обычные люди исправно читают газеты — и прежде всего внешнеполитические разделы. По американским меркам это было совершенно невероятно.
Что касается самого Виктора Александровича, его в то время больше всего интересовали в газетах отчеты о процессе в Хабаровске. Судили военных преступников, в том числе попавшего-таки в руки правосудия атамана Семенова. Вместе с бандитом было повешено несколько его сообщников, в том числе Тарханов Е. И. Виктор Александрович испытал глубокое удовлетворение. Как будто были дописаны последние строки в одной из давних глав его жизни…
Радостной, сердечной была встреча с Сергеем Тимофеевичем Коненковым. Знаменитый скульптор вернулся на Родину после четвертьвековой жизни в США. Он приехал в декабре прошлого, сорок пятого года, но до сих пор жил в гостинице «Москва»— подобрать ему квартиру с мастерской в послевоенной Москве было не так-то просто. Номер, однако, был такой, что позволял работать.
Маргарита Ивановна Коненкова была очень рада встретить старого нью-йоркского знакомого:
— Дорогой мой генерал, давно ли вы провожали нас, а ведь почти год прошел.
— Неужели почти год?
— Я помню четко — банкет был 25 сентября.
25 сентября 1945 года в нью-йоркском ресторане «Три Крауне» друзья провожали Коненковых на Родину. Справедливости ради следует сказать, что Маргарита Ивановна была на этом банкете, пожалуй, большим героем, нежели ее знаменитый супруг. Русские американцы, конечно, гордились тем, что среди них есть такой знаменитый на весь мир ваятель, как Коненков. Но такие люди, как Федор Плотников, как правило, не ходили на выставки и в искусстве разбирались мало. А Маргарита Ивановна всю войну была ответственным секретарем комитета по оказанию помощи Родине. В США было сорок местных отделений комитета, и миссис Коненкова беспрерывно разъезжала между ними помогать, проверять, агитировать. Иногда выступать приходилось по два-три раза в день. Маргариту Ивановну в годы войны знали все русские американцы — те, что не перестали быть русскими, конечно…
Первой работой Коненкова на Родине стал вырубленный из дерева портрет Ленина. Владимир Ильич был изображен выступающим на Красной площади 7 ноября 1918 года. Тогда Коненков слышал и видел Ленина…
— А над чем работаете сейчас? — спросил Яхонтов скульптора.
Коненов показал ему папку эскизов.
— Хочу, — сказал Сергей Тимофеевич, — этим поклониться нашему народу. Богатырю. Победителю. Спасителю мира.
Это были эскизы Самсона — Освобожденного человека.
…Яхонтов был популярным лектором. Но когда в Русском народном доме в Нью-Йорке он выступил с лекцией «Что я видел и слышал в СССР», в зале, как говорится, яблоку было негде упасть. Агент ФБР Джо Форлау составил подробное донесение, указав, что генерал делал упор на колоссальных потерях, которые понесла Россия в войну, и строил на этом идущее вразрез с официальной точкой зрения мнение, что русские не хотят войны.
Стахановец из ООН
Когда-то в далекое довоенное время, засидевшись в публичной библиотеке на углу Пятой авеню и Сорок второй улицы, Яхонтов любил пройтись, чтобы размять ноги и развеяться, в сторону Ист-ривер. Ни он, ни кто другой не ведал тогда, что здесь со временем взметнется штаб-квартира ООН. Да и не только тогда, но и много позже, когда на конференции в Сан-Франциско уже был подписан устав новой международной организации и было решено, что она расположится в Нью-Йорке. Где именно — каким-то образом об этом пронюхал предприимчивый делец Краун. Он купил участок на берегу Ист-ривер, владел им несколько недель и перепродал ООН, «заработав» на этом 600 тысяч долларов. Газеты взахлеб восхищались удачей мистера Крауна. (Спустя несколько лет он купил и перепродал с прибылью в 15 миллионов долларов небоскреб «Эмпайр стейт билдинг», я затем пробился к рулю воеиной-промышленной корпорации «Джеперал дайнэмикс». Такая вот американская знаменитость.) А пока Краун не провернул свое дельце, штаб-квартира ООН временно располагалась в местечкс Лейк-Саксесс, одном из пригородов Нью-Йорка. В тс времена публику без боязни допускали в зал заседаний вместе с делегатами. Не мог не поехать туда и по-мальчишески любознательный Яхонтов. Но для него экскурсия имела важные последствия.
В здании ООН Виктор Александрович встретил одного из старых знакомых, который, как оказалось, там служит.