Цена вздоха (СИ)
Старик, улыбаясь, медленно поворачивает к ней голову и открывает глаза.
— Потратишь еще десятилетия, чтобы вернуться? — Говорит он спокойным голосом. — Разве не тебе хотелось поскорее выбраться из леса?
Колдунья, сердясь, опять скрещивает на груди руки и отворачивает голову.
— На ветрах, — говорит она спокойнее, чуть подумав, — я быстро доберусь. И года не пройдет.
И лицо старика в тот же миг наполняется серьезностью, теряя все следы едва заметного довольства.
— И ты готова пробудить силу проклятого леса, только бы не потратить несколько месяцев на благое дело?
— А с какой стати? — Зло отвечает колдунья, начиная кривляться. — Вот ты после с этим носатым и разбирайся. Он, как ты там сказал, рассеет тьму? Вот и рассеивайте на здоровье. А мне надоело.
Но уйти колдунья не торопится, и это сердит ее саму только больше. Старик ничего не говорит, только смотрит, но женщина к нему не оборачивается, не желая выдерживать этот строгий взгляд на его лице.
— То не делай, это не делай, не колдуй…. — Бурчит она, еще не решив, как поступить. — Но вот интересный уродец и ему надо помочь, потому что я так сказал. Да иди ты в бездну!
— Странно. — Отвечает старик безмятежным, спокойным тоном, скрывая в выражении улыбку. — Я думал, мальчишка тебя заинтересовал.
— Ага. — Бросает колдунья сердито. — Коромыслом на лице!
— Ну, как бы там ни было, а в травах он больше твоего понимает.
Но колдунья продолжает сердиться.
— Так усынови его, и живите счастливо. — Буркает она.
Только старика ее слова все равно не трогают.
— Пламя твоей души буйное и капризное, как переменчивый ветер. Впрочем, как и обычно. — Говорит старик, и на этот раз колдунья ничего ему не отвечает, пытаясь игнорировать. — И странно видеть, что ты так безразлична к его злой судьбе.
Колдунья поворачивает голову, но только смотрит. А старик молчит, зная, что долго она не выдержит молчания.
— Это еще почему? — Спрашивает колдунья, пытаясь задавить в себе злобу.
— Взгляни на этот домик. — Говорит он тем же спокойным голосом. — Смерть готовится войти в него и забрать жизни тех двух несчастных. И мальчик вынужден смотреть и ждать, ничего не в силах поделать. Разве тебя это совсем не волнует?
Колдунья отворачивается, глядит в сторону с неприязнью, но отвечает спокойным, тихим голосом, похоже, растратив злобу.
— Все когда-то умирают.
Старик набирает воздуха, собираясь заговорить, но на этот раз ошибается, решив, что мысль колдуньи ограничивается этими словами.
— Оглянись вокруг. Сейчас осень. — Говорит она спокойно, неторопливо, медленно поводя кругом взглядом. — Все эти травы умирают. Животные, насекомые, деревья. Каждый день смерть приходит в тысячи домов, каждый день она царит почти всюду. И вернее сказать, что она никуда не пропадает. Она все время здесь, вокруг, подстерегает каждый миг.
Колдунья поворачивается к старику и находит на его лице изумление, пусть слабое, но заметное. Но только сейчас это не останавливает ее слов.
— Зачем жалеть одно существо из всех, что умрут сегодня? Или завтра? Чем один достойнее кого-то другого? — Продолжает колдунья говорить, увеличивая темп. — Тот, кто сам не может от нее сбежать, лишь этим не заслуживает внимания. Сотни… тысячи… даже, наверное, больше, каждый миг какое-то безвинное, как ты говоришь, существо, погибает лишь затем, что так вышло. И никто в этом не виноват. Так какой смысл вообще обращать внимание?
Старик задумывается. Не ожидав такого ответа, он молчит, уводя все дальше поток своих мыслей. А колдунья, видя его промедление, подходит ближе и продолжает говорить спокойно, больше не собираясь растрачивать силы на злобу.
— А теперь идем. — Говорит она, уверенная в своей победе. — Если тебе так хочется, то по дороге можем спасти десяток жуков. А жизнь мальчишки, как и любого другого жука, все равно ничего не стоит.
— Не сравнивай….
— Ладно. Хорошо. — Быстро перебивает Айва, снова ругаясь. — Накормим каких-нибудь оборванцев. Поумничаешь, поделишься с ними мудростью. И того пользы больше будет.
И она сразу разворачивается, собираясь сделать шаг. Но все же старик находит, что ответить.
— Ты права. Нет одной жизни, которая ценнее другой.
— О. — Довольно щурится колдунья. — Не ожидала, что ты….
— Но права ты лишь отчасти. — Сразу перебивает старик.
И колдунья тут же выдыхает, скривив лицо.
— Пф…. — Шипит она от неудовольствия. — Я снова не права, какая неожиданность.
Старик едва заметно улыбается.
— Все так, как ты сказала. — Продолжает он объяснять. — Но тот, кто не сочувствует чужой смерти, тот не может понять ценности своей. Эта печаль и наполняет осень ее загадочным великолепием. Все кругом умирает, но мы привыкаем думать, что оно лишь засыпает до весны. А тогда, когда рождаются новые травы и бесчисленные орды насекомых, когда все начинает кипеть жаром молодой, стремительной жизни, разгорающейся всего на одно лето, тогда в людские сердца проникает такая же неудержимая радость, какая тает в них молчаливой, серой осенью.
Колдунья выслушивает, скрещивает на груди руки, не отворачивает головы, но взгляд отводит в сторону.
— Какой прекрасный треп. — Ехидничает она. — Ну, а раз так, насладись этим печальным мгновением, и идем дальше. Мне уже тошно становится оттого, что это я должна тебе все объяснять.
Но старик все равно остается на месте.
— Неужели, тебя никак не уговорить?
Он странно улыбается, и колдунья сразу это распознает. В его выражении неожиданно проявляется хитрый прищур, который никогда почти нельзя отыскать на серьезном, усталом и почти неподвижном лице старика.
— О, вот как ты заговорил? — Всматривается колдунья в глаза собеседника. — И ты говоришь, что носатый меня заинтересовал?
— Как насчет спора? — Вдруг интересуется старик.
И колдунья, заинтригованная таким неожиданным предложением, мгновенно поддается чувствам и расплывается в хитрой улыбке, прищуриваясь и снова укладывая руки на груди.
— А? Я не ослышалась?
Старик улыбается.
— Я согласен принять спор на твоих условиях. — Объясняет он. — Попробуем выручить мальчишку, и если получится, то побеждаю я, а если нет, то выигрываешь ты.
Колдунья медлит, ничего не говорит, долго всматривается в лицо старика и вдруг рассмеивается.
— Ха-ха! — Не может она успокоиться. — Нет! Ха-ха! Так не пойдет!
Она продолжает смеяться, едва находя силы вставить несколько слов, но старик терпеливо дожидается, пока колдунья успокоится и не торопится ее разубеждать.
— Ха-ха! Ух! Фуф! — Вздыхает женщина. — Потрясающе! Просто восхитительно! Все-таки, умеешь ты меня позабавить, старик!
Но и теперь, когда колдунья почти успокоилась, старик терпеливо ждет и не спешит ее убеждать.
— Но… нет. — Постепенно успокаивается колдунья, начиная дышать спокойнее, но все еще справляясь с охватившим ее приступом хохота. — Так не пойдет! Ты сказал, что примешь мои условия, так слушай! Я сама помогу мальчишке избавиться от проклятия. И это будет означать твое поражение!
— Хо-хо. — Кряхтя, посмеивается старик. — И как же тогда выиграть мне? Или это в твою задумку не входит?
Колдунья глядит с улыбкой и задором, а ее приподнятое настроение легко отражается на лице в лучистой и радостной улыбке.
— Ты выиграешь в том случае, если сумеешь избавить его от проклятия раньше меня! И только так. — Говорит она. — Но это еще не все. Слушай внимательно, старик! Обещай мне, что когда ты проиграешь, ты будешь исполнять все мои прихоти, пока мы не доберемся до северных царств! Обещай, что будешь служить мне, как самый верный раб, и не посмеешь даже на лице выражать свое недовольство! Вот тогда, черт с тобой, я буду готова остаться!
Старик, вновь смотря на маленький домик, медленно опускает тяжелые веки, но не прячет за ними взгляд. А его лицо, неизменно безмятежное, теперь обретает совершенно необычное спокойствие. И даже колдунья, смотря на него, теряет довольную улыбку и быстро успокаивается.