Беглецы

— Прыгнул в одну из тележек с мусором? — предположил Чин. — Мне и самому такая мысль пару раз уже приходила.
— Кто его знает, — пожал плечами Хёк. — Но факт остается фактом: парень выбрался отсюда. — Он повернул голову в сторону окна в дальнем конце камеры. Через него было видно ночное небо, темное и пустое, без единой звезды.
— Темно сегодня. Хорошая ночь для побега. Надеюсь, нашему маленькому засранцу повезет.
На следующее утро всех работавших на фабрике заключенных повели на тюремный двор, откуда доносился собачий лай. В углу двора стояло несколько надзирателей, которые удерживали на натянутых поводках лаявших псов. В центре двора к столбу был привязан человек, и когда они подошли ближе, стало ясно, что это тот самый сбежавший накануне парень. Его руки и тело были прикручены к столбу, но голова безвольно свешивалась на грудь, а рубаха висела на теле свободно, поскольку все пуговицы были вырваны. Подойдя еще ближе, Чин увидел, что парень сильно избит и истекает кровью.
Как только заключенные выстроились во дворе, охранники спустили собак с поводков, и те набросились на пленника у столба. Человек корчился от боли и кричал, когда псы кусали его за ноги, впивались в живот и вырывали из него куски. Чин, Хёк, Пэ и остальные заключенные в безмолвном ужасе смотрели, как собаки наскакивают на несчастного снова и снова, вгрызаясь зубами в плоть. Ужасная пытка продолжалась двадцать долгих минут, до тех пор, пока беглец, испустив звук, похожий на визг, не потерял сознание.
Он умер на столбе, где его оставили еще на несколько дней. Каждый раз, когда надзиратели вели заключенных в столовую, они прогоняли их мимо мертвого тела.
Общий моральный дух был подорван. Хёк и Пэ перестали рассказывать Чину о Китае, а Чин отчаялся когда-либо выбраться на свободу. По ночам он щупал пальцами перчатки и думал о Судже, мечтая прикоснуться к ней. Чин снова и снова вспоминал тот момент, когда она сделала ему этот подарок. Это случилось в один из последних дней, которые они провели вместе.
Чин был на общей кухне и, как обычно, разогревал на угольном очаге пирожки дук, которыми собирался поужинать. Суджа пришла с улицы, принеся с собой волну холодного воздуха и зимний свежий румянец на щеках.
«А у меня для тебя сюрприз!» — Она просияла и вложила ему в ладони сверток.
Он увидел на оберточной бумаге логотип «Магазин № 12» и осторожно дотронулся до него. Ему редко доставались новые вещи, а тем более с государственной базы.
«Не стоило», — смущенно пробормотал он.
«Открывай же!» — им поторопила Суджа и опустилась на диван.
Чин снова осторожно коснулся бумаги, затем развернул сверток и обнаружил внутри пару перчаток. Он посмотрел на девушку, потом снова на подарок, все еще уютно лежавший в оберточной бумаге. Настоящие кожаные перчатки! Чин положил руки на них.
«Я не могу это принять. Это же слишком… Мне не надо».
«Надо! Примерь их, пожалуйста! Покажи, как они смотрятся».
«Нет». — Он протянул перчатки Судже.
Она уклонилась, засунув руки в карманы:
«Ну что ты, оппа? Это же подарок. Ты не можешь отдать его обратно. Что я буду с ними делать?»
«Верни в магазин. Это слишком».
«Ну, давай примерь их». — Суджа придвинула перчатки к Чину.
Он провел по ним кончиками пальцев, чувствуя твердую кожу снаружи и мягкую шерстяную подкладку внутри. Затем сунул одну руку в перчатку и согнул пальцы, чтобы натянуть ее потуже. Чин поворачивал руку ладонью вверх и вниз. Перчатка сидела великолепно.
«У меня никогда не было таких красивых вещей», — произнес он наконец хриплым от нахлынувших чувств голосом.
Суджа сконфуженно опустила глаза.
«Это всего лишь перчатки», — тихо пробормотала она.
«Всего лишь перчатки? — повторил Чин и принялся щекотать ее спину и бока. — Зато что эти перчатки могут делать», — поддразнивал он.
«Перестань! Я их забираю!»
«Ни за что! — Он продолжал щекотать. — Они будут преследовать тебя всю оставшуюся жизнь».
«Дурачок ты! — задыхаясь от смеха, вскричала Суджа. — Не надо было покупать их тебе!»
 
Чин перестал щекотать и рухнул рядом с ней, приобняв ее за плечи. Суджа повернулась к нему. Ее глаза старались поймать его взгляд, а рука скользнула по травмированной щеке. Чин поймал ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Он любил ее всю, до самых кончиков пальцев.
«У меня для тебя тоже кое-что есть, — сказал Чин и встал. Сунув руку в ранец, он выудил оттуда маленький бархатный мешочек и опустил его на ладонь девушки. Ощутив его тяжесть, Суджа медленно потянула за шнурок и обнаружила внутри нефритовое ожерелье в виде свернувшегося кольцом змееподобного дракона с золотой цепочкой, обвитой вокруг него. — Это от моей мамы».
Увидев ожерелье, Суджа ахнула: «Боже мой!» Она наклонилась, чтобы поближе рассмотреть витиеватую резьбу, и бриллиант засиял, поймав лучик света. Девушка рассмотрела чешуйки, выгравированные по всей длине драконьего тела, свернувшегося в идеальный круг, который замыкался в том месте, где дракон захватывал зубами собственный хвост.
«Это… это слишком! Это ведь фамильная ценность!» — запротестовала Суджа.
«Моя мама хотела бы, чтобы она была у тебя».
Девушка провела пальцем по гладкой поверхности нефрита, круглым бугоркам глаз и рельефному гребню на спине. Что это значит — дракон, поедающий собственный хвост?
«Это бабушкино ожерелье, — поведал Чин. — Им удалось сохранить его во время двух войн и даже во время государственных рейдов. Когда была японская оккупация, им приходилось зашивать драгоценности и деньги в одежду, чтобы пройти через контрольные пункты. А однажды им обеим, и маме и бабушке, пришлось пройти досмотр с полным раздеванием и снять с себя пальто, свитера, юбки и чулки. Мама снимала и складывала одежду очень аккуратно, потому что в ней было полно драгоценностей, которые могли звякнуть, если бы она ее просто уронила на пол! И солдаты не стали присматриваться к одежде. Маме было всего одиннадцать лет».
Суджа посмотрела на лежавшее на ладони ожерелье, ощутив заключенный в этом маленьком нефритовом украшении вес прошлого.
«Разреши, я надену его на тебя. — Чин взял ожерелье, надел его на шею любимой и, приложив некоторые усилия, застегнул замочек. — Вот так». Он отодвинулся и посмотрел на блестящего нефритового дракона, лежавшего на груди Суджи, а потом перевел взгляд на ее сверкающие глаза.
Чин залюбовался тем, как ожерелье смотрится на коже любимой, и его наполнила гордость оттого, что Суджа надела ценную для его семьи вещь. Чину никогда бы и в голову не пришло отдать это украшение, но, увидев ожерелье на ней, он почувствовал, что его прошлое и настоящее слились воедино, — перед ним была женщина, соединившая в себе эти две части его жизни и сделавшая цельным его самого.
«Теперь это ожерелье твое, — сказал Чин тихим, хриплым голосом. — Мое сердце принадлежит тебе, и я буду с тобой всегда».
Глаза Суджи наполнились слезами от переполнявших ее чувств:
«Я люблю тебя, Чин».
Вспоминая, как его щека прижималась к ее волосам, когда они обнимались, Чин перевернулся на другой бок. Он сунул руку под рубашку и нежно погладил теперь уже мягкую кожу. Хёк лежал на бетонном полу прямо перед Чином и наблюдал за ним, а потом протянул руку и похлопал его по рубашке.
Чин напряг руку:
— Отвали.
— Так вот почему ты все за живот держишься, — усмехнулся Хёк. — А я уж начал думать, не заболел ли. Ты знаешь, эти штуки, вообще-то, для рук, а не для живота.
— Закрой рот. Я не хочу их лишиться.
— Хорошо, я понял, — сказал Хёк, озадаченный тоном Чина. Он явно задел его за живое. — Они что, особенные? Кто их тебе подарил?
— Моя девушка.
— А, так у тебя была девушка.
— У меня есть девушка. — Чин бросил на него угрюмый взгляд.
— Только какая теперь ей от тебя польза?
— Я снова ее увижу. Выберусь отсюда и опять буду с ней.
Хёк сразу посерьезнел.
— Удачи тебе в этом, — сказал он и закрыл глаза.