Беглецы

Комиссар поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Товарищ Сим подалась вперед, встала со стула и осталась стоять, хлопая глазами, которые оказались примерно на уровне груди начальника. Она не знала, что делать дальше.
— Офицер Пэк запишет ваши показания, — буркнул комиссар.
Товарищ Сим качнулась и повернулась к стойке.
— Сюда, — позвал Пэк, который сидел, привалившись плечом к стене и широко расставив ноги. Он почесал ручкой голову и ручкой же указал на стул перед стойкой. — Присаживайтесь.
Поклонившись комиссару, товарищ Сим направилась к стойке офицера Пэка и уселась на стул. Этот стул оказался выше комиссарского, и она с легкостью на нем разместилась. Пэк постучал кончиком ручки по столу и достал листок бумаги, на две трети плотно исписанный. Покрутив ручкой над листком, он взглянул на женщину.
— Итак, — произнес он.
Товарищ Сим прокашлялась и начала свой рассказ, сначала робким тоном, но через считаные секунды снова вошла в раж, и ее гневные обличения зазвучали столь же громко и решительно, как и в первый раз.
Комиссар продолжал сидеть за столом, находившимся примерно в шести футах от посетительницы, и равнодушно слушал, перебирая ворох протоколов. Он прикрыл веки, пока женщина слово в слово повторяла то, что с минуту назад рассказывала ему. Четыре стены — куда можно скрыться в этих четырех стенах? Он был комиссаром, а своего кабинета у него не имелось.
Женщина продолжала объяснять, почему она решила, что кукурузный вор живет в ее доме. Об этом говорил тот факт, что к соседям приезжал сын из Пхеньяна как раз в то время, когда была совершена кража, и он внезапно исчез в тот же день. И непонятно, как в этой семье вообще оказалась кукурузная мука, хотя ни у кого больше ее не осталось после полицейской проверки (она не стала употреблять слово «рейд»). В заключение товарищ Сим заявила:
— Я могу отвести ваших людей в эту квартиру, если вы пойдете со мной прямо сейчас. Поймайте кукурузного вора, пока они не съели все улики!
Комиссар перестал ворошить бумаги на столе и посмотрел на женщину. В словах аджумы[10] что-то было. Если говорить откровенно, то время в этом расследовании играло не последнее значение, ведь, кроме замаранного имени и репутации, тут присутствовала еще одна проблема: вещественные доказательства были съедобными, и кто знает, сколько времени потребуется, чтобы их полностью уничтожить.
Приезжавший сын вызывал интерес. То, что он прибыл из Пхеньяна, могло сыграть им на руку: если удастся выяснить, что лицо, совершившее это преступление, находится в Пхеньяне, это смоет дурную славу с района, а заодно и с имени комиссара. Придется задействовать в расследовании силы национальной безопасности, и это станет достойным государственным делом, которое, возможно, поможет продвинуться по карьерной лестнице, вырваться из этого богом забытого региона и добиться выгодного положения в Пхеньяне.
Комиссар одернул манжеты и поправил перчатки.
— Пэк! — крикнул он помощнику.
Офицер Пэк, все еще записывавший показания, оторвал взгляд от показаний товарища Сим.
— Пусть Хван и Ли проверят ее информацию, — распорядился комиссар. — Скажите им, чтобы взяли с собой двоих констеблей.
— Есть… э-э, я еще не дописал протокол.
— Она может договорить по пути. Поезжайте вместе с ними. Сейчас же!
— Конечно, ваше комиссарство! — Пэк снова опустил взгляд на лист, а потом, будто опомнившись, расправил плечи и сказал: — Продолжим у вас в квартире.
Подхватив фуражку и китель, он проводил женщину до двери и уже сам готовился переступить порог, но, ударив рукой о дверной косяк, развернулся и побежал обратно к стойке. Схватив ручку и неоконченный протокол, Пэк сложил бумагу пополам и убрал в карман. Похоже, он знает, чем закончится эта история.
 ГЛАВА ШЕСТАЯ 
 
Профессор Ку отступил от доски и, собравшись зачитать написанную на ней цитату, бросил мел на свой стол. Тот прокатился по всей столешнице, упал на пол и разлетелся на несколько кусочков. Профессору пришлось прерваться на полуслове и наклониться, чтобы поднять кусочки мела. Не успел он это сделать, как дверь аудитории резко распахнулась. Вошел офицер военной полиции, а за ним следом четверо других полицейских в форме цвета хаки, с блестящими пистолетами и черными дубинками на поясе.
 
— Профессор Ку, — произнес офицер.
Полицейские прошагали по бледно-зеленому линолеуму, оставляя на нем черные метки, и остановились у стола профессора, широко расставив ноги, положив руки на кобуру. Их глаза, казалось, ничего не выражали.
Суджа метнула испуганный взгляд на Чина и быстро отвернулась.
— Профессор Ку, — повторил офицер.
Профессор все еще стоял в согнутом положении, не зная, следует ли ему выпрямиться или замереть как есть.
Чин сидел слева от стола профессора, на своем обычном месте, прямо у всех на виду. Как только полицейские начали оглядывать аудиторию, он наклонил голову, радуясь тому, что они стояли по правую сторону от него — так им не было видно синяка. Глаза полицейских изучали студентов, и Чину с трудом удавалось усидеть на месте. Ему хотелось содрать с себя лицо, сменить личность, спрятаться, оказаться где угодно, только не здесь, его ноги были напряжены и готовы к бегу. Но он, как прибитый, сидел на стуле. Обернуться и посмотреть на Суджу он не решался. Было слишком поздно, слишком поздно что-то предпринимать.
— Чин Ли Пак?! — выкрикнул офицер. — Отзовитесь, Чин Ли Пак!
Сердце Чина колотилось как бешеное, кровь шумела в ушах, а собственный голос прозвучал будто издалека.
— Да. — Ему не верилось в происходящее.
Офицер поднял голову и посмотрел на него:
— Чин Ли Пак? Пройдемте с нами.
Время замедлилось, и аудитория поплыла перед глазами Чина. Он поднялся со своего места, будто паря в воздухе, протянул руку за вещами. Книги соскользнули в сумку, одна за другой, и ударились о его бедро. «Какая глупость, — подумал Чин. — Там, куда они меня повезут, книги не нужны». Он не чувствовал ног, но видел, как передвигаются его ступни. Вот оттолкнулась от пола левая ступня, затем оторвалась от пола правая пятка, и вот мысок, словно в замедленном движении снова коснулся пола, — каждый шаг, казалось, занимал целую вечность. Офицер подскочил и схватил его за руку.
— Сэки! Думал, тебя не поймают?
Он ударил Чина в разбитую щеку и швырнул на пол так, чтобы тот оказался прижат к нему лицом. Офицер больно уперся коленом в спину Чина и отпустил его, только когда двое других полицейских схватили парня под руки и поволокли к двери, носки его ботинок заскребли по линолеуму.
У Суджи сердце билось где-то в горле, а ладони сжались в кулаки. Ее трясло от желания броситься за ними, закричать, сделать хоть что-нибудь, но она только крепко сжимала губы, пока сердце выпрыгивало из груди. Что случилось?! Почему за Чином пришли полицейские?! Что он сделал? Среди этих вопросов все отчетливее проступила одна жуткая мысль: те, кого арестовала государственная полиция, никогда не возвращались.
Суджа посмотрела на обмякшего на стуле профессора Ку. На его рубашке проступили пятна пота. Должно быть, здесь была какая-то чудовищная ошибка. Почему профессор Ку ничего не говорит? В чем бы ни обвиняли Чина, он наверняка невиновен! Они должны это сказать, прежде чем его заберут и прежде чем Чин станет одним из «сгинувших».
Но они уже скрылись за дверью, а Суджа так и не смогла пошевелить ни одним мускулом. Офицеры пробыли в аудитории не дольше пары минут и ушли так же внезапно, как и появились, а все присутствовавшие были просто парализованы страхом. Профессор Ку поднял трясущуюся руку и утер лоб, глядя в аудиторию со страдальческим выражением лица. Никто не проронил ни слова. Задыхаясь, профессор Ку в отчаянии посмотрел на студентов.
— Мы… — Он помедлил, подбирая слова. — Мы продолжим наше занятие, посвященное стилям репортажа, — сказал профессор, перебегая взглядом с одного студента на другого. Наконец он остановился на Кёнбок. — Кёнбок, вы… вы помните, на чем мы закончили?