Волчий корень

Ты всех спас! Не зря великая княгиня тебя среди прочих почитает и завсегда другим в пример ставит.
Вот я давеча и Ивану, брату моему, говорю, — она показала сухенькой, точно птичья лапка, ручкой в сторону стоящего в дверях сына, — я брату говорю, не может такого быть, чтобы Волков своего слова не сдержал. Правда ведь, Ванятка? Ну, скажи, я ведь так и говорила.
— Истинный крест. — Хозяин кивнул матери и тут же полушепотом пояснил Волкову: — Это она меня за своего брата принимает. Слишком я на него похож потому что.
Но Волков уже и сам все понял.
— Все будет хорошо, Настенька. Соломония Юрьевна уже получила свой бисер. Целый сундучок. Скоро приступите к вышиванию.
— Слава Богу! Слава Богу!!! — Старушка захлопала в ладошки. — Покров вышьем в срок, всем миром возьмемся и вышьем, тогда Господь обратит наконец свой взор на рабу свою Соломонию и исполнит два ее заветных желания.
— Какие же это желания? — Волков склонился к Настасье, в дверях появились Брага и Хряк, но, понимая, что Старшой занят, побратимы застыли на пороге, не смея без разрешения слово молвить.
— Как какие? Чтобы чадо долгожданное наконец на свет появилось, наследник, Богом обещанный, и чтобы великий князь на нее за ослушание не злился.
— В чем же Соломония ослушалась государя? — удивился Волков.
Настасья прикусила край ленточки и какое-то время молчала.
— Ну, я ведь за морем-окияном был, — напомнил ей Волков. — Не могу знать, что тут без меня приключилось. Вдруг чем помочь могу великой княгине, может, на что пригожусь. Только сама ведь разумеешь: чтобы сообразить, чем помочь, нужно наперед знать, что без меня тут произошло, что стряслось.
— Ты прав. — Настасья вздохнула и опустила руки на колени. — Слушай. Я, правда, сама случайно узнала. Великий князь, когда предложил это Соломонии, не приметил, что я за шторкой сидела. Я с подругой своей поругалась и прибежала к великой княгине плакаться.
— С Танькой Кречетовой, — припомнил Волков.
— С ней, с подлюкой. Расплакалась, вот великая княгиня меня к себе и увела, велела ленты атласные разобрать в уголку, меня яркие цвета завсегда успокаивали. Только за дело принялись, тут великий князь и явился. Он со своего места меня увидать не мог, я же сначала устыдилась зареванной выходить, а потом уже не до того было.
— Что же хотел государь от Соломонии? — Волков затаил дыхание.
— Говорит, медик-немец, как его?.. Ну, ты должен знать, он и лекарь, и звездочет?
— Николаи Булев, его еще Немчином прозвали. Он, что ли?
— Точно, всех ты знаешь, не зря государыня тебе доверяет. Так вот, по высочайшему приказу немец сей произвел осмотр великого князя и великой княгини, а потом еще по звездам смотрел и постановил. — Она тяжело вздохнула. — Сказал, мол, не может государь супруге своей сына зачать, потому как семя его пустое, бесплодное, в то время как Соломония — кроткая голубица — способна рожать и много бы в этом деле преуспела, коли семя бы в нее плодное вошло. Государь сначала велел астролога за такие его слова в срубе сжечь, а потом рассудил, что коли Соломония для материнства годится, то… — Она неожиданно вскочила, спрятав морщинистое личико в ладошках. — Ой, страшно такое вслух произнести.
— То он ей приведет кого-то в опочивальню, — помог ей Волков.
— И та обязана с ним разделить ложе так же, как разделила бы его с мужем. А потом должна забыть о том, что меж ними произошло, и родить государю наследника престола. Василий Иванович говорил, что, будь у него братья, а не аспиды53 в человеческом обличье, он бы кого-нибудь из них попросил с женой своей возлечь, но, коли им тайна сия станет известна, тогда они точно его с трона сместят. Поэтому Соломония должна проявить покорность и сделать, как он велел, потому как никакой ее вины в измене не будет и весь невольный грех он возьмет на себя. И еще сказал, что, коли Соломония воле его не покорится, он с ней развенчается и женится на другой.
— И что же великая княгиня, не покорилась воле мужа?
— Не покорилась. Впервые норов проявила. Наотрез отказалась, — горько рассмеялась старушка. — Я потом другим девушкам и женщинам, что при великой княгине находились, рассказала, что промеж ними произошло, так они сочли, что государь-де Соломонию великому испытанию подверг. Хотел крепость ее веры в Господа и верности супружеской проверить. Так и порешили, что теперь он с ней еще дружнее, чем прежде, жить станет, но вышло-то… вышло… — Она всхлипнула.
 
Волков взглянул на побратимов, к Браге и Хряку добавились остальные. Все слышали страшную правду, все были свидетелями.
— Уведите детей, — одними губами прошептал Волков, и тут же Булыга с отцом похватали малышей, а Волков нежно взглянул на Настасью.
— Но ведь государь, когда женился во второй раз, обрел долгожданного наследника. Стало быть, Немчин ошибся.
— Ошибся ли? — сощурилась старушка. — По дворцу тогда слух ходил о семи языках, и все Василий Иванович велел отрезать. А Соломония, крепкая в вере, даже в застенках Богу молилась, вот тот ей чадо долгожданное и подарил. И вышло по слову ее. Не сына блуда, не выблюдка родила Соломония в святом месте, а чадо законное, сына государя, который явится однажды во блеске славы своей, и тогда начнется на Руси золотой век, и ангелы будут спускаться с небес и заходить в людские дома, и земля будет плодоносить по четыре раза в год, и цветы райские зацветут, и животные заговорят человеческим голосом.
Писала великая княгиня государю, слезно молила приехать да на чадо полюбоваться, но только он на ее письма не отвечал. А может, и не получал, может, похищал кто те письма, тогда она другим писать стала — тем, кто верным ей остался. Вот и я получила. Тогда уже замужем была за Яковом, что постельничим при дворе служил. Я наперво мужу все как на духу поведала, и вместе мы решили, что негоже-де государю о наследнике не знать. Пусть Елена и села теперь подле него, пусть и венчанная жена, и государыня. Да только наследника родила Соломония.
И тогда пала я в ноги государю. А он как затопает, как заорет. Думала, в землю меня втопчет, так разозлился. Кричал, откуда младенец, когда никакого ребенка двадцать лет не было. Не иначе как от полюбовника понесла стерва! Глаза бешеные, изо рта пена. Кричал, что он ей человека своего верного велел принять, а она по дороге в монастырь невесть с кем спуталась. Говорил-де, знает он, кто отец ребенка, потому как Соломония одному только человеку в целом свете доверяла. Он же ее и до монастыря провожал, он-де и отец. Яков ко мне кинулся, своим телом прикрыл, а царевы ближники меж тем к Василию Ивановичу бросились, стали его умолять успокоиться и подумать. Потому как к тому времени он уже полгода как с новой женой жил, но та все не беременела. Предлагали даже объявить наследником сына Соломонии, чьим бы на самом деле сыном он ни оказался, а то вдруг Елена не родит, а так хоть какой царевич появится.
Я же на полу лежала, смерти ждала. Когда Яков меня поднимать стал, я сделала вид, будто сомлела. Так что меня из царевых палат вынесли и в темнице заперли. Две недели на хлебе и воде сидела, думала, вообще замучают меня ироды, но нет, выпустили. Тогда же великий князь в монастырь своих людей отрядил, чтобы посмотрели на младенца и сказали, есть на нем отметина или нет. Нас же с мужем из Москвы выслали и велели в имении сидеть неотлучно, потому как показания мои могут понадобиться. — Она вздохнула. — Так что опоздал ты с бисером бирюзовым. Спеши в Покровский монастырь, там заточил изверг нашу Соломонию.
— Какая такая отметина? — Юрий Сигизмундович тронул бабушку за рукав, но та только плечами повела, и он был вынужден убрать руку.
— Ясно какая — волчья. — Она развела руками. — Коли человек от Бога отошел, коли отрекся, то спустись к нему с неба ангел, да хоть все небесное воинство, не увидит. Потому как, отрекшись, сам себе назначил видеть бесовское да дьявольское. — Не обращая более внимания на гостей, Настасья занялась своими нитками.