Отражение: Разбитое зеркало (СИ)

— Можно… в … тебя? — выдохнул он на ухо Франсуа.
— Да! — хрипло крикнул Франсуа.
Обхватив Франсуа руками и сжав в объятиях, Барнс еще несколько раз толкнулся, загнал член по самые яйца и кончил глубоко внутри, протяжно, почти жалобно застонав. Его всего трясло, но он нашел в себе силы аккуратно выйти из Франсуа, резко развернул его и, рухнув на колени, обхватил губами его член, принимаясь сосать, словно мозг хотел высосать, поигрывая с поджавшимися яйцами.
Франсуа кончил с долгим протяжным стоном почти сразу и откинулся на стену. У него подгибались колени, по внутренней стороне бедра сбегала струйка семени.
Сглотнув и пошло облизнувшись, Барнс уселся, облокотившись на стену, потому что встать сейчас был не способен в принципе, и усадил на себя Франсуа, прижал к себе, поцеловав в плечо.
— Охуеть, — более точного определения своему состоянию он найти сейчас был не способен.
— Ага! — радостно отозвался Франсуа, обнимая его.
— Я завтра в город поеду, — сказал Барнс, прикидывая, сможет ли встать в принципе, не говоря уже о том, чтобы подняться вместе с Франсуа, которого из рук выпускать не хотелось. — Тебе что-нибудь купить? Принимаю любые заказы.
— Желейных осьминогов, — смущенно сказал Франсуа. — Знаешь, такие красно-черные, со вкусом винограда? Их в деревню не привозят.
— И все? — улыбнулся Барнс
Сидеть на полу было не так удобно, как хотелось бы, и Барнс все же провернул финт с тасканием любовника на руках. Он легко поднялся из в общем-то неудобного положения, держа Франсуа так же, как любил носить Себастьяна, но ощущения при этом испытывал совершенно другие, причем какие именно, сказать бы не взялся.
— Куда тебя отнести? — спросил он.
— Давай в спальню, — предложил Франсуа. — Я с пяти утра на ногах, меня сейчас… — он зевнул, — просто вырубит. Обожаю с тобой трахаться.
В спальне Барнс уложил Франсуа в кровать и, пристроившись рядом, укрыл их обоих одеялом, прижал любовника к себе, укладывая его голову себе на плечо. Ему было хорошо, спокойно и тепло, и рядом был человек, с которым хотелось быть вместе, о котором хотелось заботиться.
Устраиваясь рядом, Барнс не стал говорить, что уйдет задолго до подъема, потому что быть рядом с другим — это одно, а заснуть и остаться совершенно беззащитным, открыть свои кошмары, и не те, где падаешь в снежную круговерть, а те, где снова и снова пытаешься разбудить умершего мужа, — другое. Барнс не хотел такого для Франсуа.
Франсуа действительно уснул практически сразу, оплетя Барнса руками и ногами. А Барнс остался лежать без сна, хоть и закрыл глаза.
Он слушал мерное дыхание Франсуа, биение его сердца, шелест листвы на ветру, и думал о том, что надо находить для Франсуа время. В принципе находить, не забывать про него, вспоминая только по случаю того, что стало вдруг одиноко, он не заслужил подобного отношения.
Лежать в темной почти тишине ночи, обнимая теплого, льнущего к нему любовника было приятно, и Барнс уплыл в негу, не замечая бега времени и ни о чем не думая. Совсем ни о чем, он умел.
Франсуа так и прообнимал его все то время, что у него оставалось на сон, даже не шелохнувшись, и Барнсу очень не хотелось выбираться из теплой кровати, тревожить сон Франсуа и уходить, но пока что утро вместе для него было слишком. Когда за окном забрезжил рассвет, только-только обозначившийся серыми сумерками, Барнс аккуратно выбрался из объятий, пихнув вместо себя подушку, на которой Франсуа почему-то не спал. Тот сразу сграбастал ее, подтянув под себя и нахмурился во сне. Барнс погладил его по плечу и поцеловал в висок, складочка на лбу сразу разгладилась, и Франсуа улыбнулся чему-то во сне.
Быстро одевшись, Барнс выскользнул из дома и пошел к себе. Он собирался съездить в город за маленькой безделицей — подарком на день рождения Себастьяну. Он покупал такие штуки каждый год и складывал в коробку, в которой лежала его бумажная фотография. До дня рождения было еще чуть больше недели, но Барнс опасался, что у него может не найтись времени, хотя он мог устроить себе выходной в совершенно любой день, но не любил этого.
  
Приняв душ и собравшись, Барнс прыгнул в машину и поехал с базы на материк. Он построил мост между материком и островом еще лет двадцать назад, а медчасть была оснащена, как не оснащали иные мелкие больницы, что привело к тому, что жители нескольких близлежащих деревень стали обращаться за медицинской помощью к Чарли, которая, с разрешения Барнса, установила для местных прейскурант, отдавая процент и Барнсу.
Сначала Барнс думал, что съездит в Ярмут, но потом решил купить шоколадных пирожных, а в Ярмуте их продавали по неприлично завышенной даже для шоколада цене, и он решил убить шесть часов на дорогу, но съездить в Галифакс. Там было полно всего, как-никак административный центр провинции.
В Галифаксе Барнс потратил безумно много времени, гуляя по самому здоровенному торговому центру в поисках подарка для Себастьяна. То, что муж давно умер, не мешало Барнсу каждый год покупать ему подарки. Даже сейчас, когда он позволил себе быть не одному, Барнс все равно помнил о Себастьяне, думал о нем, но теперь он думал о нем несколько иначе, он принял, что тот умер, что они больше никогда не смогут быть вместе, и что он все еще жив, а значит надо жить дальше. Теперь он иногда разговаривал с Себастьяном мысленно и вслух, совершенно не считая себя при этом психом.
Он нашел, что искал спустя полдня, в процессе купив себе пару лонгсливов, нашел желейных осьминогов, именно таких, про которые говорил Франсуа, и купил коробку, не представляя, бывают ли они в Ярмуте, но подумал, что надо будет озадачить Оливера, чтобы покупал, раз они нравятся Франсуа.
Теперь, когда у него снова появился человек, о котором можно заботиться, Барнс хотел заботиться и радовать его, только пока не очень представлял как.
Купив все, что ему было нужно в торговом центре, Барнс поехал искать кондитерскую, которую нашел в сети и специально заказал там две коробки шоколадных пирожных с разными орехами. Он точно помнил, что аллергии на них у Франсуа нет, он вообще был полностью здоров, даже кариеса не было. Забрав заказ, Барнс поехал на базу, хотя для него это было домой. Поначалу он подумывал купить себе дом в ближайшей к своему архипелагу деревне, но потом отказался от этой мысли, здраво рассудив, что жить он там не будет.
Вернулся Барнс уже под вечер, когда Франсуа был еще занят, потому что все теоретические занятия проходили после обязательных физических тренировок, и выбирая между зайти послушать и подождать у себя, он выбрал второе. Найти Франсуа он всегда успеет, а пока можно было ополоснуться и переодеться.
Франсуа постучался в дверь, когда Барнс как раз заканчивал одеваться.
— Открыто, — крикнул Барнс, выходя из спальни и закрывая дверь.
Все Зимние снова сидели на диване, занимая добрую его половину, но в этот раз Барнс не стал их убирать, прикинув, что половины дивана им должно было хватить.
Франсуа с порога улыбнулся Барнсу, а потом Зимним Солдатам.
— Привет! — сказал он. — Как съездил? — И снова посмотрел на игрушки. — Они такие уютные.
— Да, — кивнул Барнс, — мне они тоже нравятся.
И улыбнулся, вспомнив, как утащил на тот момент единственного плюшевого Зимнего с собой спать, когда Себастьян уехал на съемки, а он остался один в его квартире. Воспоминание было и радостно, и грустное одновременно.
— Ты ужинал? — спросил Барнс, прикидывая, что у него ничего нет приготовить по-быстрому, но ужин для них точно должна была оставить Чарли.
— Да, — кивнул Франсуа, подошел к Барнсу и обнял его. — Джеймс, а мне с тобой кошмары не снятся.
— Я очень рад, — улыбнулся Барнс, тоже обнимая Франсуа и коротко целуя. — Надо чаще оставаться на ночь. Я привез тебе осьминогов. А еще шоколадных пирожных. Будешь?
Выпустив Франсуа из рук, Барнс потащил его на кухню, где на стойке лежали три коробки: две с пирожными и одна с осьминогами, которую он пододвинул поближе к Франсуа.