Отражение: Разбитое зеркало (СИ)

Это позже он поедет встречать своих детей, позже возьмет себя в руки, все будет позже, а сейчас он хотел просто забыться, заснуть и хоть на пару часов представить, что Себастьян рядом, что они вместе, и все хорошо. Но нужно было взять себя в руки сейчас.
— Цветов не надо, — глухо сказал Барнс, наконец взяв себя в руки и посмотрев то, что ему предлагали из каталога. — Вот этот гроб.
Он ткнул пальцев в средней цены гроб, который понравился ему потому, что был черный с внутренней отделкой цвета слоновой кости. Барнсу было плевать на материал, потому что все равно все сгорит.
— Хорошо, мистер Барнс, — агент чуть улыбнулась ему и протянула контракт. — Подпишите.
— Когда я могу?… — Барнс не договорил, его и так поняли.
— Завтра, мистер Барнс. В час дня приезжайте на церемонию прощания, — тихо сказала агент.
Барнс кивнул, подмахнул все нужные бумаги и уехал домой, где теперь было бесконечно пусто и одиноко. Через несколько часов прилетят дети, и Барнс с ужасом подумал, что ему придется пройти через кошмар еще дважды. Почему-то смерти друзей не так сильно по нему били, он был готов, тем более, они же не жили под одной крышей несколько десятилетий. Барнс практически не расставался с Себастьяном последние двадцать лет. А сегодня он даже не успел попрощаться. Он не услышал, не понял, не предотвратил, хотя и понимал, что ничего не смог бы сделать против остановки сердца.
Себастьян и так прожил гораздо дольше обычного человека, и он так и не постарел сообразно своему возрасту. Даже в сто двадцать был подтянутым красавцем, которому никто бы не дал и больше пятидесяти. Уже их дети выглядели старше.
Чертова сыворотка, которая продлевала Себастьяну жизнь, стала ненавистна Барнсу, потому что не могла подарить ему смерть, это все, что он сейчас хотел, потому что воскресить Себастьяна было невозможно.
Барнс помнил, как пошутил, что купит криоустановку, которые сейчас снова стали очень популярны, закажет прозрачную капсулу и, заморозив Себастьяна после смерти, будет, как маньяк, смотреть на него, веря, что тот просто спит, как принцесса из сказки. А Себастьян серьезно сказал, что Барнс должен будет отпустить его, кремировать и развеять прах над океаном.
Тогда Барнс отказался от своей затеи, потому что криокамера стоила очень дорого даже для него, а сейчас осознал всю правильность идеи Себастьяна, потому что он бы сидел и смотрел на него, не смыкая глаз, в тщетной надежде, что его лапушка проснется.
Дома было невыносимо, а Барнс не мог кормить себя иллюзиями о том, что Себастьян просто поехал в город, что он вернется вечером, потому что знал, что ничего этого не будет. Из Барнса вообще был плохой мечтатель, потому что он никогда не мечтал ни о чем недостижимом, а остальные мечты мог претворить в жизнь.
Захотелось уснуть и больше не просыпаться, просто спать и видеть сны. Может быть, к нему даже придет Стив, единственный человек, который сможет его понять. Его Конни была немного младше Себастьяна, и Барнс был уверен, что она все еще жива, что не случилось непоправимого, и Стив не остался один, как он сейчас. Закрыв глаза, Барнс свернулся на слишком большой для него одного и слишком пустой кровати, снова подгребя под себя обе подушки Себастьяна, которые еще хранили его запах. Он даже не стал убирать с них пару выпавших практически прозрачных длинных волосков.
Сон не шел, Барнс просто лежал, не шевелясь, не чувствуя, как катятся из глаз слезы, отрешенный от всего, один на один со своим горем. Он никогда не терял настолько близкого человека, и боль потери была просто невыносима, хотя они оба знали, что Себастьян умрет намного раньше. Барнсу даже казалось, что он смирился с этой мыслью, принял ее, но реальность расставила все на свои места, в очередной раз доказав, что она сильнее людей.
После пары часов бесплодных попыток заснуть Барнс, не выпуская из рук подушек, стащил с тумбочки свой телефон и принялся листать фотографии Себастьяна. У него их было не так много, как можно было бы подумать, и все исключительно домашние, ни одного профессионального кадра, зато на всех Себастьян был собой.
  
Нужно было ехать в Гонолулу, забирать из аэропорта детей, но Барнс не мог оторваться от медитативного рассматривания фотографий с улыбающимся Себастьяном. В конце концов он все же взял себя в руки, закрыл фото и пошел собираться.
Нужно было принять душ, одеться, позавтракать, но ничего этого делать не хотелось. Пришлось, потому что Барнс был уверен, стоит ему дать слабину, и это жуткое состояние апатии и безразличия ко всему навалится на него всем своим весом и просто раздавит. Закалывая косу заколкой, Барнс подумал, что теперь, когда Себастьяна больше нет, когда некому вручить гребень и уплыть в негу от аккуратных ласковых прикосновений, коса ему ни к чему. Это было ещё одним интимным моментом только для них двоих. Подумал, а потом вытащил из тумбочки живущий там нож и отрезал косу под корень. Тряхнул головой от непривычной легкости, отчего длинные пряди упали на лицо, и он привычно забрал их за уши.
Для Барнса начиналась новая, сложная жизнь, и он понял, что ему придется слишком много всего поменять, чтобы начать просто жить, а не оглядываться каждый раз назад, не ждать того, чему не суждено случиться.
========== 2 ==========
В аэропорту он первым заметил Мику и Лекса. Они тоже не выглядели на свой возраст, и больше пятидесяти им дать было очень сложно. Медицина и косметология шли вперед семимильными шагами, и никого уже не удивляло то, что семидесятилетние выглядели на двадцать лет моложе. Главное — плати, и будешь выглядеть хоть на восемнадцать.
Барнс махнул им рукой, и дети, заметив его, сразу же подошли. Мика, кинув взгляд на него, сразу же заключила в объятия, молча утешая. Барнс спрятал лицо на плече у дочери, обнимая ее почти до хруста ребер, физически ощущая эту немую поддержку, и становилось легче дышать, мир казался уже не таким возмутительным в своей жизни и яркости. Лекс тоже подошел и стиснул плечо, поддерживая также молча, как и Мика.
— Рара, поехали домой, — попросила Мика.
Барнс был уверен, что дети легче переносили потерю Себастьяна, ведь их жизнь не была завязана и подчинена ему целиком и полностью, как жизнь Барнса, который не видел себя отдельно от Себастьяна, не представлял, что будет делать дальше и как жить без единственно нужного на свете человека.
— Конечно, принцесса, — глухо ответил Барнс и разомкнул объятия.
Ехали домой молча. Барнсу это молчание не было в тягость, он просто рулил, оставаясь безучастным ко всему вокруг. Он не хотел возвращаться в дом, где все напоминало о Себастьяне, не хотел больше жить в одиночестве там, где они были счастливы вдвоем. Это было слишком. Дом полнился Себастьяном даже после его смерти, хотя Барнс догадывался, что прошло слишком мало времени, ведь все случилось этой ночью. Но сколько должно пройти времени, чтобы все в доме перестало резать по живому, он проверять не хотел. Проще было все продать, как только завещание вступит в законную силу, и дом окажется полностью его. Барнс знал, что Себастьян все завещал ему, а не детям, которые в жизни оказались очень успешными и сколотили себе состояние сами. Но чем заняться дальше, он пока не представлял.
Дома Барнс почувствовал, как на него накатывает черное отчаяние, которое немного отпустило, пока он ездил в аэропорт.
— Мы с Лексом обо всем позаботимся, иди ляг, попробуй поспать, — предложила Мика, когда они оказались дома.
Барнс окинул взглядом гостиную, увидел стоящий на столике ноутбук Себастьяна, оставленную им чашку с недопитым чаем и брошенный на спинку дивана его любимый плед, и позорно всхлипнул, зажав рот ладонью, чтобы не закричать снова. Казалось, что Себастьян просто вышел и сейчас вернется, что все будет хорошо, просто надо немного подождать.
Мика обняла Барнса, погладила его по непривычно коротким волосам. Он вцепился в дочь, как утопающий в соломинку, стараясь не дать захлестывающим его эмоциям выйти наружу. Всю жизнь Барнс был словно скала, за которой можно было укрыться от всего и вся, он никогда не позволял себе расклеиваться перед детьми, всегда находил способ поддержать, помочь, успокоить. Теперь настало их время поддерживать, утешать и успокаивать родителя.