Прощание

Удовлетворившись этим объяснением, Эма, Тибо и мировой судья больше не стали ломать голову по поводу ключа от больницы. Он был красивый, медный, с тисненым цветком бузины – знаменитым символом врачебного дела. Что до доктора Корбьера, то с тех пор он, встречаясь с Манфредом, всегда задерживал взгляд на его огромной связке. Он был совершенно уверен, что запирал дверь перед концертом.
Однако в ту минуту он еще нежился в кровати, в прекрасной компании. Утром понедельника – невиданное дело. В постели Эсме – невероятно. Вид у него был помятый, но на сердце еще хуже. Он ужасно себя корил. Почему не поцеловал ее прежде? Теперь она должна будет посылать его подальше, а сам он – глупо кочевать от барышни к барышне.
Он с сожалением вернулся в свои покои. Там его ждал верный Сильвен Удача, как всегда на посту. Лакей поклонился, восторженно улыбаясь, хотя всегда был так сдержан. Его темные живые глаза блестели особенным блеском.
– Ваш концерт, сударь… Поздно я осознал, что состою на службе у гения…
В ответ Лукас только кивнул. Ему нравился Сильвен, и он ценил его похвалу, но ему нужно было побыть одному. К тому же он не хотел привлекать внимание к тому, что ночевал не у себя.
– Приготовить вам платье, сударь?
– Нет, Сильвен, благодарю. Сегодня не трать на меня время. Я сам справлюсь.
Лукас прошел в спальню, где невероятно долго не мог переодеться. В каждом своем движении он чувствовал жесты Эсме. Кожа горела, он весь горел под кожей. Он окатил себя холодной водой, побрился с неистовой тщательностью и натянул синий костюм. Но, выйдя из спальни, обнаружил, что Сильвен не сдвинулся ни на волос.
– Ну же, Сильвен, уверен, у вас есть дела получше, чем стоять здесь столбом.
Лакей кивнул, но в глазах его вместо прежнего блеска читалось смущение.
– Сударь, если у вас найдется минута, я хотел бы поговорить с вами кое о чем.
– Да?
– Меня вызывал король, сударь, и я решил сам сказать вам причину, а не ждать, пока до вас дойдут слухи из кухни. Это из-за пчелы.
– Ты меня заинтриговал, – сказал Лукас, поправляя рукава шерстяного костюма.
– По неизвестной мне причине король убежден, что это я подал шоколад охраннику господина Лисандра, но я клянусь головой своей матушки, что это совершенно не так. Я стоял в двух шагах, заметьте, в руках у меня был поднос, это правда, но не я обслуживал стражу. Между прочим, я люблю свою матушку, сударь, и трижды подумаю, прежде чем клясться ее головой.
Сильвен волновался. И хоть стоял неподвижно, казалось, будто он так и подпрыгивает от волнения внутри ливреи. Лукас долго глядел ему в глаза.
– Я верю тебе, Сильвен, – решил он наконец.
Казалось, у лакея гора упала с плеч.
– А король мне, кажется, не поверил, сударь. Если бы вы смогли как-нибудь замолвить за меня слово, вы, я знаю, в хороших отношениях…
– Я с ним поговорю. Обещаю.
Лукас бросил вытягивать рукава рубашки, по-прежнему перекрученные внутри узких рукавов камзола. Он думал, что разговор окончен, но Сильвен все еще как будто подпрыгивал на месте. С самым неловким видом.
– Что-то еще?
– Сударь, да. Боюсь рассердить вас, сударь, но я стал свидетелем разговора, о котором не могу промолчать. После того, что вчера случилось.
Лукас кончил бороться с костюмом.
– Говори.
– Дело было в прошлый четверг, сударь, в портовом трактире. Как вы знаете, четверг – мой выходной, и я ужинал там. Знаю, сударь, тот трактир – не самое благопристойное место, но готовят там вкусно и берут недорого.
Портовый трактир действительно считался излюбленным местом для мутных делишек. Там всегда было полным-полно посетителей самого разного – если не сказать безобразного – рода, как местных завсегдатаев, так и чужестранцев.
– Я сам туда частенько захаживаю, – подбодрил его Лукас.
– Да? Вот как, сударь… Так, значит, в тот вечер за соседним столом сидел Проказа, конюх из королевской конюшни. Он пил много и потому говорил громко, так что я, даже не желая подслушивать, слышал всё. Он жаловался на двадцать четыре месяца каторги на борту королевского судна, но и хвастался тоже. Говорил, что зато разузнал об экипаже «Изабеллы» много такого, благодаря чему имеет теперь разные мыслишки, за которые неплохо платят. И так выпячивал при этом грудь, будто богат, как Инферналь. Ну и упомянул среди прочего что-то про пчелу.
 
Лукас кивнул. Сильвен лишь подтвердил его собственные подозрения: Проказа был единственным членом экипажа, способным извлечь выгоду из аллергии Феликса. Во время вспышки холеры он сделал вид, будто стал человечнее, и король нашел ему честную работу, чтобы окончательно перевоспитать, однако это было заведомо гиблым делом.
– Он еще кое о чем говорил, сударь. Про кого-то, кто не умеет плавать. Странно, на мой взгляд, не находите? Вы знаете кого-нибудь в Краеугольном Камне, кто не умеет плавать? И еще к тому же отправляется в морскую экспедицию? Но раз известно, что случилось с пчелой, думаю, стоит и об этом задуматься. Потому что утопление, сударь, – это дело серьезное.
– Ты прав, Сильвен. Он не упомянул, кто покупает у него идеи?
– Увы, нет. Для этого, я думаю, он был недостаточно пьян, но деньги, чтобы пить дальше, у него кончились, а в долг ему никто не хотел давать. Тогда он стал жаловаться, что в отличие от пчелы, идею с утоплением у него не купили. Видимо, тот, кто за них платит, подумал об этом и сам. Это вам о чем-то говорит?
Лукас тщетно покопался в памяти.
– Нет, не думаю. Но все равно спасибо, Сильвен. Все зацепки полезны.
– К вашим услугам, сударь.
– Ты уже кому-то говорил об этом, или я первый?
– Вы первый, – ответил Сильвен, который успел по обыкновению немного посплетничать с утра в крыле слуг.
– Прекрасно. Еще раз спасибо.
Сильвен поклонился, явно довольный собой и преисполненный уважения к доктору Корбьеру, который так внимательно его выслушал. На самом деле его сведения лишь прибавляли загадок.
  
43
 
– «Кто не умеет плавать»? – повторил Тибо, постукивая скипетром по яшмовому подлокотнику. – Из экипажа?
Король принял Лукаса в Тронном зале между двух аудиенций, истекая под мантией потом. Он бросил вопросительный взгляд на Гийома, который пошел с ним, потому что решил больше не оставлять короля одного.
– Знаю, сир, звучит странно, – согласился Лукас.
– Я брал на судно только тех парней, кто умеет плавать: все-таки я не настолько импульсивен, как толкуют…
– Заметьте, вы взяли на судно не только парней, сир, – вставил капитан.
– Не только, вы правы. Но она плавает как рыба.
– Да, сир, мы все видели.
Тибо задумался, почесывая подбородок и рассеянно глядя в белое окно. Шрам на лбу от меча Жакара будто раскалился. И вдруг он понял. Лукас с Гийомом увидели, как Тибо разом побледнел, потом вскочил на ноги и спрыгнул с помоста.
– Ох, нет! НЕТ-НЕТ-НЕТ! Лукас, срочно найди мне Феликса. Скажи ему, что Лисандр сегодня не пойдет на рыбалку. Гулять возле речки тоже. И завтра, и послезавтра, и вообще в ближайшее время. И повтори ему, чтобы не отставал от него ни на шаг, хочет он того или нет. И, кстати, Сильвен Удача, твой лакей – это он подал шоколад Феликсу, ты в курсе?
– Он это отрицает, и я склонен ему верить.
– Хм-м, – только и ответил Тибо, принимаясь ходить от колонны к колонне.
Лисандр был его слабым местом, но как ни защищал он его, все было мало. Еще чуть-чуть, и Тибо запретил бы ему принимать ванну. Гийом слишком хорошо его знал, и потому следил за ним с беспокойством. Быстрый шаг, напряженные плечи: Тибо готов был сам прыгнуть за борт.
Последовавшие за тем аудиенции, казалось, тянулись вечность. Король закипал под мантией. Больше он так не мог. Ему нужно было схватить хоть кого-то, хоть что-то, хоть где-то.
Пока что Проказа был его единственной зацепкой. Подумать только, и он поверил ему! Сам подыскал работу при дворце! Теперь он должен ему помешать, не дать натворить других бед и выяснить, кто ему платит. Этот болван смеялся над его милосердием. Это личное оскорбление, и Тибо лично им займется.