Изыди, Гоголь! (СИ)

Колдуну плевать на такие мелочи, он весь в работе. Мне, собственно, тоже. Все, чего я хочу, это поскорее закончить очередную пытку, которую колдун называет исследованием.
Я терплю. Когда мое тело усеивают ста восемью спицами. Когда мой магический источник раз за разом наполняют взахлеб и иссушают до смертельной жажды. Когда мою душу разрезают на куски и заново сшивают эфирными нитями. Я терплю.
Ради чего? Не знаю.
Не помню…
Когда боль становится невыносимой, сознание покидает тело.
В себя прихожу уже в нашей комнате. Ни кровати, ни стола, ни стула. Только грязная солома под спиной и вонючее ведро в углу. На деле это обычный хлев для свиней, но мы зовем это комнатой.
Мы… кто эти "мы"?
-- Ал… что он с тобой сделал, Ал?!
В груди предательски щемит.
Хочется протянуть руку и прижать к себе хозяйку этого звонкого голоса. Успокоить, сказать, что со мной все в порядке. Я не могу слышать ее такой испуганной. Но сил не хватает даже, чтобы вдохнуть.
Перед глазами кто-то мелькает.
Лохматая каштановая коса. Простое круглое лицо. Большие ореховые глаза. Усыпаный веснушками нос-кнопка. Пухлые губы. Никакой аристократической утонченности, никакого породистого лоска. Только природная красота здоровой невинной юности.
-- Прошу, не молчи… скажи, что-нибудь, Ал!
Девица падает на колени, в грязь, в колючую солому и тянет ко мне руки. Я не чувствую ничего, кроме холода. Девица одергивает руки, как ошпаренная. Ее ладони измазаны в крови.
В моей крови.
-- Ал… ты не можешь… только не из-за меня…
Девица всхлипывает. Наклоняется к моему лицу, бережно берет его в дрожащие ладони. По ее веснушчатым щекам бегут дорожки слез. Но девица не обращает на них внимания.
Она изо всех сил пытается поймать мой мутнеющий взгляд.
Когда мой разум проваливается в ледяной омут тьмы, последнее, что до меня доносится, это полный отчаяния крик:
-- Молю тебя, Ал, не умирай!
Распахнув глаза, я выбрасываю руку.
-- Довольно.
Оживший сгусток сублимированной ментальной энергии играюче уворачивается от моей ладони, делает насмешливый кульбит и растворяется в воздухе.
Я недовольно щелкаю языком. Хорош Король Кошмаров, которого пугают собственные подданные.
Хватит с меня снов.
Пытаюсь подняться, но меня тут же обвивает стройная ножка, а на грудь падает огненно-рыжая макушка.
-- Не уходи… -- бурчит полусонная Агата. -- Останься… молю…
Сердце колит болезненное воспоминание. Я послушно откидываюсь на подушку, но вместо сна пытаюсь восстановить по крупицам образ безымянной девушки.
Это про нее говорил Асмодей?
Почему я не помню ее?
Она мертва?
Кто она?
За попытками отследить ее лицо на извилистой тропинке собственной жизни я не замечаю, как проваливаюсь в дрему.
-- Ты хочешь заставить меня ревновать, Кроули?
Знакомый сладостно-бархатный голос заставляет меня резко сесть на кровати и продрать глаза.
К сожалению, это оказывается не очередной кошмар.
Мара в своем смертельно-сексуальном великолепии возвышается над изножьем кровати и презрительно оглядывает мою любовницу, позволяющую себе спать без задним ног в присутствии Богини Смерти и Тьмы.
  
Глава 25. В доме суета
 
Новость поразительная, поэтому Темный Отец спешит. Его жезл с распятой на вершине тряпичной куклой звонко стучит о пол. Послушник, которому положено проводить Настоятеля, сам едва за ним поспевает.
Оказавшись перед дверьми лазарета, Темный Отец распахивает их и заходит внутрь. Послушник проскальзывает следом.
Врачевальня, помещение в сорок с лишним квадратов с занавешанными окнами, насчитывает больше десятка коек. Рядом с ними стоят тумбы и шкафы с медицинскими и алхимическими принадлежностями. Воздух забит едкими запахами антисептиков, целебных мазей и разлагающейся плоти.
Искренние в своей вере, сильные плотью и духом, достойные, получают благословение Терны. Слабые в своей вере, в своих молитвах и плоти не выдерживают обращенной на них божественной благодати.
 
Их разум повреждается и плоть разлагается. Но душа остается нетронутой, поэтому у послушников все еще есть шанс исцелиться и вернуться к молитам с новыми силами и большим усердием. Великая Праматерь сурова к своим детям, но справедлива.
При появлении в лазарете Темного Отца немощные послушники начинают ворочаться на своих койках, пытаются встать, чтобы поприветствовать Настоятеля, как подобает.
-- Не утруждайте себя, -- Темный Отец делает жест рукой, и послушники не без облегчения замирают.
-- Прошу, -- провожатый показывает Настоятелю на одну из коек, на который лежит израненный экзорцист.
За больными в лазарете ухаживают юные человеческие монахини в кожанных платьях и с венцами Терны на головах. При приближении Темного Отца девушки рефлекторно облизывают губы и сглатывают слюну.
Последний ритуал "проверки веры" проходил недавно и воспоминания о нем еще свежи.
-- Оставьте нас, -- приказывает Настоятель, и монахини покорно удаляются.
На указанной послушником койке лежит тот самый дроу, что помог Романовым похитить единственную дочь Зиминых. С того времени он сильно изменился.
Лопнувшие синие капилляры в белесых глазах. Выпавшие зубы. Лицо бороздят старческие морщины, а тело высушено до состояния скелета.
Такова цена слабости экзорциста.
Послушники, которые выдерживают благословение Терны, получают от Верховного сан и переводятся на службу священником или экзорцистом.
Обязанности их различаются, но цель одна. Потому друг для друга они все братья.
В присутствии Темного Отца израненный экзорцист пытается встать. Но Настоятель останавливает его жестом.
Темный Отец отпускает свой жезл с распятым чучелом, который даже не думает падать, и присаживатся на край койки. Он заботливо берет в свои руки сухую ладонь экзорциста и говорит:
-- Я слушаю тебя, брат.
И экзорцист рассказывает.
Он сбивается, берет передышки, один раз даже теряет сознание от слабости. Но Темный Отец терпеливо выслушивает его и задает уточняющие вопросы.
Все они касаются только одного: человека, благословленного Праматерью.
-- Почему ты не рассказал раньше? -- задает Верховный последний вопрос.
-- Не мог… -- с трудом выдавливает увядающий экзорцист. -- Тот человек… был сильнее… -- сухие губы дроу презрительно кривятся. -- Мне пришлось… зачерпнуть слишком… глубоко… простите… Отец…
-- Ты решил испить больше положенного и захлебнулся, -- с суровым лицом кивает Настоятель. -- Если бы не воля Терны, ты бы вернулся в Ее лоно еще во время схватки, и мы могли бы узнать о том человеке слишком поздно. Глупцы недостойны благодати Праматери.
-- Прошу… Отец... дайте шанс… я искуплю…
-- Поздно.
Из рук Настоятеля, что держат ладонь экзорциста, вырывается поток тьмы. Он непроглядным саваном накрывает раненного дроу.
-- Нет… Темный Отец… молю…
Загораются алые, желтые и пурпурные огоньки. Разевается множество пастей с острыми зубами. Накрывающий дроу саван вздымается волнами и бурлит, внутри него свой пир начинают порождения Тьмы.
Истошные крики бывшего экзорциста быстро гаснут. Лазарет заполняет противное чавканье.
Темный Отец, отряхивая подол рясы, встает с койки. Все до единого послушники, немощные, проклятые темной силой, стоят на коленях и упираются лбами в пол.
-- Мы будем молиться усерднее, Темный Отец!
-- Мы станем достойными благословения Праматери!
-- Слава Терне! Слава Праматери!
Тряпичная кукла, висящая на вершине жезла, апплодирует мягкими лапами и заходится в беззвучном хохоте.
Когда Темный Отец покидает лазарет, он спрашивает увязавшегося следом послушника:
-- Ты слышал о человеке, который называет себя Вороном?
-- Немного, -- пожимает плечами послушник. -- Петроград стоит из-за него на ушах, но нас это мало касается.