Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Несколькими днями позже Лансдейл пришел в кабинет Оппенгеймера в Лос-Аламосе для длительной беседы. Лансдейл предостерег Оппенгеймера от дальнейших попыток помощи Ломаницу, объявив, что молодой физик виновен в «нарушениях режима секретности, которые нельзя оставить без внимания или оправдать». Лансдейл утверждал, что Ломаниц не прекратил политической деятельности даже после начала работы в лаборатории радиации. «Я возмущен», — признался Оппенгеймер и объяснил, что Ломаниц обещал отказаться от партийной работы, если его возьмут на работу над проектом создания бомбы.
После этого между Лансдейлом и Оппенгеймером состоялась общая беседа о Коммунистической партии. Лансдейл заявил, что его, как офицера военной разведки, не интересуют политические убеждения человека. Он озабочен лишь предотвращением передачи засекреченной информации посторонним лицам. К удивлению Лансдейла, Оппенгеймер горячо возразил, что не потерпит, чтобы его подчиненные в рамках проекта состояли в Коммунистической партии. Согласно донесению Лансдейла о проведенной беседе, Оппенгеймер объяснил: «Член партии всегда сталкивается с конфликтом интересов». Партийная дисциплина «крайне сурова и несовместима с полной приверженностью проекту». Он дал понять, что имеет в виду только действительных членов Компартии. Бывшие члены — совсем другое дело, он знал нескольких бывших членов, ныне работающих в Лос-Аламосе.
Прежде чем Лансдейл успел попросить его назвать имена этих бывших членов, кто-то вошел в кабинет и помешал им. У Лансдейла сохранилось четкое впечатление, что Оппенгеймер «пытался рассказать о своем членстве в партии и о том, что, начав эту работу, разорвал все связи с партией». По мнению офицера, Оппенгеймер в целом «производил полную видимость искреннего человека». Ученый изъяснялся «едва уловимыми намеками», но в то же время «горел желанием» объяснить свое отношение. В последующие месяцы между ними иногда вспыхивали разногласия по поводу соблюдения режима секретности, однако Лансдейл всегда считал Оппенгеймера верным и преданным гражданином Америки.
Оппенгеймера, однако, разговор с Лансдейлом заставил беспокоиться. Тот факт, что Ломаница, невзирая на заступничество Оппи, убрали из лаборатории радиации, наводил на дурные мысли. Не зная сути «нарушений секретного режима», повлекших увольнение молодого ученого, Оппенгеймер подозревал, что причиной послужили попытки по созданию профсоюза под эгидой FAECT. В этой связи он вспомнил о Джордже Элтентоне, инженере «Шелл», попросившем Шевалье выйти на него с предложением о передаче проектной информации Советам, и о том, что Элтентон тоже активно работал в профсоюзе FAECT. Разговор с Шевалье на кухне о задумке Элтентона, от которой Роберт отмахнулся как от ребячества, теперь предстал в серьезном свете. Встреча с Лансдейлом послужила толчком для судьбоносного шага: Роберт решил рассказать властям о деятельности Элтентона.
Генерал Гровс позже сообщил ФБР, что Оппенгеймер впервые назвал ему фамилию Элтентона в начале или середине августа. Однако Оппенгеймер на этом не остановился. 25 августа 1943 года во время поездки по делам проекта в Беркли Роберт явился в кабинет лейтенанта Лайла Джонсона, офицера отдела безопасности, курировавшего лабораторию радиации. После короткого разговора о Ломанице Оппенгеймер сообщил, что в городе есть человек, работающий в «Шелл девелопмент корпорейшн», активный участник FAECT. Его фамилия — Элтентон, и к нему следует присмотреться. Роберт намекнул, не раскрывая подробностей, что Элтентон пытался получить сведения о работе лаборатории радиации. Когда Оппенгеймер ушел, лейтенант Джонсон немедленно позвонил своему начальнику, полковнику Пашу, и тот распорядился пригласить Оппенгеймера на следующий день для повторной беседы. Вечером под крышкой стола Джонсона был установлен маленький микрофон с проводом, ведущим к записывающему устройству, спрятанному в соседней комнате.
На следующий день Оппенгеймер явился на беседу, которая сыграет роковую роль в его жизни. Как только он переступил порог кабинета, его представили Пашу. До этого дня они не встречались, однако Оппи был наслышан о полковнике. Когда все трое сели за стол, Паш немедленно завладел инициативой.
 
Полковник начал издалека: «Рад вас видеть. <…> Генерал Гровс возложил на меня определенную ответственность — это все равно что присматривать за ребенком издали, не имея возможности наблюдать за ним воочию. Я не отниму у вас много времени».
— Ничего страшного, — ответил Оппенгеймер. — Время не играет роли.
Когда Паш начал задавать вопросы о вчерашней беседе с лейтенантом Джонсоном, Оппенгеймер перебил его и заговорил о том, ради чего пришел, — истории с Росси Ломаницем. Оппенгеймер спросил, следует ли ему поговорить с Росси, и выразил желание указать тому на неподобающее поведение.
Паш прервал его, заметив, что у него есть более серьезные заботы. Существуют ли «другие группы», проявляющие интерес к лаборатории радиации?
— А-а, я думаю, что это так, — ответил Оппенгеймер, — но у меня нет сведений о них из первых рук. После этого он добавил: «Мне кажется правдивой информация о человеке, связанном с советским консулом, чьего имени я не знаю, сообщившем через посредников людям, занятым в этом проекте, о имеющейся у него возможности передачи без риска утечки, скандала и тому подобных вещей любой информации, которой те пожелают поделиться». После этого он упомянул свою озабоченность возможностью «выдачи секретов» людьми, вращающимися в тех же кругах. Назвав попытку сотрудника советского консульства собирать сведения о лаборатории радиации «реальным фактом», Оппенгеймер тут же изложил внимательно слушающему Пашу свою позицию: «Если честно, я не против того, чтобы верховный главнокомандующий проинформировал русских о нашей работе. По меньшей мере, такой вариант заслуживает обсуждения, однако я против идеи передачи сведений с черного хода. Я считаю, что за этим не помешало бы проследить».
Паш, воспитанный на ненависти к большевикам, ровным голосом спросил: «Не могли бы вы объяснить поконкретнее, какой именно информацией вы располагаете? Вы, конечно, понимаете, что этот этап [передача секретной информации] для меня так же интересен, как и весь проект для вас».
— Могу лишь сказать, — ответил Оппенгеймер, — что контакты всегда устанавливались с другими людьми, и это их тревожило, поэтому они обсуждали их со мной.
Оппенгеймер употребил множественное число, как если бы рассуждал не об одном, а нескольких эпизодах. Он пришел на беседу плохо подготовленным, надеясь продолжить с лейтенантом Джонсоном разговор о Ломанице, а вместо этого столкнулся с Пашем. Направленность вопросов заставила его нервничать и говорить лишнее.
Память о коротком обмене словами с Шевалье на кухне в Беркли полгода назад успела потерять четкость. Возможно, Шевалье упоминал (как это сделал Элтентон на допросе ФБР), что Элтентон просил найти подход к трем ученым — Лоуренсу, Альваресу и Оппенгеймеру. А может, Оппи имел в виду какие-то другие разговоры о необходимости передачи Советам военных технологий. Почему бы и нет? Множество его учеников и соратников ежедневно одолевала тревога, что фашисты выиграют войну в Европе. Они прекрасно понимали, что только советская армия способна предотвратить катастрофу. Многие физики, работавшие в то время в лаборатории радиации, не записывались в армию лишь потому, что были убеждены — нередко самим Оппенгеймером, что их участие в особом проекте внесет весомый вклад в победу. И эти люди, естественно, обсуждали, все ли сделало их правительство, чтобы помочь тем, кто принял на себя главный удар фашистского нашествия. Оппенгеймер, несомненно, много раз слышал высказывания коллег и студентов в поддержку оказания помощи осажденным русским — не в последнюю очередь потому, что в то время американская пресса изображала Советы как героических союзников.
Оппенгеймер попытался объяснить Пашу, что люди, предлагавшие помогать СССР, приходили к нему с «кашей в голове, а не конкретными планами сотрудничества». Они положительно относились к идее помощи союзнику, но отшатывались от мысли передавать информацию, по выражению Оппенгеймера, «с черного хода». Роберт повторил то, что раньше говорил Гровсу и лейтенанту Джонсону: за Джорджем Элтентоном, сотрудником «Шелл девелопмент корпорейшн», следует проследить. «Его возможно просили, — предположил Оппенгеймер, — сделать для доставки информации все, что возможно». Элтентон упомянул об этом в разговоре с человеком, знакомым с одним из сотрудников проекта.