Стоянка поезда – двадцать минут
— Раз
ве?
Я не слышал.
— Зна
чит,
только
подумал, —
согласился
Валера. —
Последние
поездки
Самойлова
показали,
что с заключением
договоров
с тамошними
поставщиками
стали
возникать
проблемы.
Повысили
цену?— При
чины?
— При
чины
всегда
в таких
случаях
находятся
железобетонные.
— Нап
ример?
— Сам, на
верное,
Вячеслав,
знаешь,
что сегодня
рэкет
и крышевание —
это отдельные
статьи расходов
для предпринимателя.
— По себе лич
но
не знаю, но в целом,
конечно,
в курсе дел.
— По себе не зна
ешь,
поскольку
объёмы коммерции
у тебя, так сказать,
лишь бы ноги не протянуть.
Извини,
конечно.
— Не за что из
винять.
Всё так и есть.— Чем выше уро
вень
и объёмы, тем выше тарифы.
В чём самое
обидное,
так это в том, что порою
рэкет
просит
меньше
и скромнее,
чем крышеватели.
— Кры
шеватели —
тоже бандиты?
— Нет. Мен
тяры.
— По
нятно.
У этих завышенные
аппетиты.
— При
ходилось
иметь дело?— При
ходилось.
Ещё на заре коммерческой
юности.
Ещё тогда
они стригли
фарцовщиков.
— А-а. Ну, об этом я в кур
сах.
В Москве
приходилось
фарцой
как бы баловаться.
— Тебе?
— Нет, я пе
риферийный
товарищ.
Местные —
москвичи-
мажорики
этим делом
промышляли.
Парнишки
с элитных
семей,
со связями,
со входами
и выходами,
со всеми,
так сказать,
делами.
— Но ты ска
зал,
что приходилось
баловаться?
— В том смыс
ле,
что в качестве
посредника,
а точнее
сказать,
что-то вроде
курьера. Взять пакет
у одного,
куда-то съездить
на метро
и передать
в условленном
месте
другому.
Ни дать, ни взять, как разведчик
в тылу врага.
За фарцу
наказывали
в универе
строго.
Залетали
парни.
Не без того. Но обычно
отмазывали.
Я же говорю,
связи,
высокие
родственники.
Залетел бы
я, отмазывать
было некому,
и те, что пользовались
услугами
курьера, не заступились бы.
Их задача
в таком
случае —
моментально
отбояриться.
Мол, я не я, и фарца
не моя. Словом,
если лоханулся,
то твой косяк,
сам отвечаешь.
— Зна
чит,
рисковал?
— Рис
ковал.
А как быть? Выживать-
то надо. Любая
денежка
в радость.
Трудно,
Слава,
учиться.
Карман
большой
надо иметь. С толстым
кошельком.
Тебе, вероятно,
трудно
понять?
Согласись.
— Сог
лашусь.
В военном
училище
намного
проще.
Питание,
форма.
Но вот видишь,
сейчас
в одной
лодке.
— Да, в од
ной.
— Надо вып
лывать?
— Надо! — ут
вердительно
ответил
Валера. —
В общем,
детали
обсудим
позже.
Думаю,
что встреча
здесь, на нейтральной
территории,
пошла
на пользу, так?
— Так!
— Ну, что, за ус
пех
совместного
предприятия?
— Валерий
протянул
стакан
с минералкой.
— Я сов
сем
непротив, —
согласился
Вячеслав,
почувствовав,
что в его жизни
наступает
новый
этап. Хорошо,
если бы он означал
очередной
шаг по ступеньке
вверх.— Я ду
маю,
мы сработаемся!
— признался
Валерий.
— Я тоже так ду
маю.
— Ду
мать,
значит,
мыслить,
но от мысли
надо переходить
к делу.— Я с вами аб
солютно
согласен.
— Да
вайте
на ты, Вячеслав.
— Да
вайте.
Я только за.
— Тог
да
замечательно.
Я, пожалуй,
побегу.
— А я нем
ножко
посижу.
— Пока-пока!
— До сви
дания!
Ва
лерий
покинул
кафе, а Вячеслав,
не притрагиваясь
к налитой
очередной
рюмке,
потёр
виски
ладонями
и задумался…
26
В дип
ломных
работах
Вилли
и Густава
доминировала
практическая
направленность.
Её реализация
возможна
при условии:
если на это обратят
внимание
заинтересованные
фирмы
в лице перспективно
думающих,
толковых,
как говорят
русские,
специалистов.
Но со временем
и тот, и другой
пришли
к выводу,
что с русскими
трудно
делать
бизнес.
Они, русские,
умеют
только
сорить
деньгами
на фешенебельных
курортах
Европы.
Работы
куршавелевских
папарацци —
прямое
тому подтверждение.
Не случайно,
Вилли,
узнав
о намерениях
Катерининой
фирмы
посредничать
с немцами,
сильно
усомнился
в успешности
проекта
по разработке
недр и освоению
полезных
ископаемых
в Восточной
Сибири…
К тому же, недавнее
путешествие
показало,
что пьют везде
в России,
причём,
не только
пьют, но и воруют.
В немалой
степени
это относится
к чиновникам.
В России
выстраивалась
и укреплялась,
благодаря
абсолютной
безнаказанности,
вертикаль
воровской
власти.
Это становилось
менталитетом
чиновников.
Салтыков-
Щедрин
в свою бытность
говорил:
«Спросили бы
меня через
сто лет, я бы сказал:
в России
пьют и воруют»…
* * *Вил
ли,
помня
об интересе
дяди Генриха
к жизни
в современной
России,
собрал
информацию
о Владивостоке
периода
Великой
Отечественной
войны.
Оказывается,
в первые
дни войны
царила
настоящая
покупательская
паника.
«В городе
бродили
разные
слухи.
Кто-то говорил,
что японцы
скоро
нападут
на Владивосток,
кто-то рассказывал
о том, что они перерезали
линию
сообщения
с Хабаровском…
Люди начали
скупать
всё. Например,
моментально
был скуплен
весь запас
соли. Люди бросились
снимать
деньги
в сберегательных
кассах.
Из-за ажиотажа
было выпущено
постановление:
не более
200 рублей
в руки. Но это только
подлило
масла
в огонь. Люди потащили
в сберкассы
золотые
украшения,
царские
монеты,
которые
все это время
прятали», —
рассказала
исследовательница.
Вилли
узнал
об этом, посетив
краеведческий
музей,
где особое
внимание
привлёк
зал о военном
периоде.
Незаметно
для окружающих
включил
диктофон.
Экскурсовод,
седая
женщина
преклонных
лет, обратила
внимание
аудитории
на вклад
Дальнего
Востока
в победу.
К 1942 году на фронт ушло 136 тысяч
молодых
людей.
Цифра,
может,
и не самая
большая.
Но согласно
статистике,
парней
в возрасте
от 19 до 25 лет на тот момент
в крае осталось
около
четырех
процентов.
Вместо
них на Дальний
Восток
присылали
части
из других
военных
округов.
А в 1942 году стали
мобилизовывать
женщин:
25 тысяч
дальневосточниц
вышли
на замену
краснофлотцев.
Кроме
того, они занимались
противовоздушной
обороной
города».
Главной
проблемой
Владивостока
был не голод,
а дефицит
промышленных
товаров —
вплоть
до обуви
и носок.
«Была банальная
нехватка
чулок
и колготок.
Данные
есть в архивах,
там указано:
чулочно-
носочные
изделия
выдаются
из расчёта
1 пара на 5 человек.
Поэтому
ничего
удивительного,
что после
войны
женщины
радовались
появлению
в обиходе
таких
простых
вещей».
Дефицит
во Владивостоке
помогли
сократить
американцы —
на Дальний
Восток
был отправлен
пароход
с подарками
от граждан США.