Стоянка поезда – двадцать минут
— Это са
мое
главное.
Не заблудятся.
Кажись,
дверь в сенях
стукнула?
Васильич
идёт из магазина?
Ладно,
побегу
я, Анна.— Куда, со
седка,
заторопилась?
— спросил
Василий,
заходя
на кухню. —
Я конфет
купил.
Чаевать
будем.
— Да вот ма
ленько
проведала
Анну. Бежать
надо. Скоро
мой полдничать
запросит.
— Всё-то Дусе ин
тересно, —
слегка
поворчала
Анна после
ухода
соседки. —
Всё-то надо знать. Любопытная
шибко.
— Как же не ин
тересно?
Без любопытства
здесь никак.
Ты не сердись
на неё. Уеду, будет
с кем хоть словом
перемолвиться.
Евдокия
соседка
хорошая.
— Я и не го
ворю,
что плохая…
С чего ты взял?— Нер
вы,
мать, это нервы.
— Куды ж без них, этих нер
вов,
когда
здесь такие
события?
..* * *Вся
кий
раз, садясь
после
ужина
вечером
за печатную
машинку,
Генрих
всё чаще задумывался
о смысле
своих
воспоминаний
и рассуждений,
переносимых
на чистый
лист бумаги.
После
встречи
с Катериной,
рассказавшей
ему об открытии
Центров
по развитию
российско-
немецких
дружеских
отношений,
он почувствовал
прилив
творческих
сил. Вдруг
осознанно
понял
и пришёл
к убеждению,
что его, в частном
порядке,
работа
над печатным
словом
тоже как бы вносит
свою лепту
в общее
дело по укреплению
связей
между
немцами
и русскими.
Хотя бы для начала
в плане
развития
и укрепления
культурных
связей.
Одновременно
с этим Генрих
пришёл
к мысли
об оказании
какой-
то, может
быть, медицинской
помощи
русским
ветеранам.
Об этом вскользь
намекнула
в разговоре
и Катерина,
отметив
проблематичность
в лечении
у себя на родине.
Речь идёт прежде
всего
о дорогостоящих
недоступных
хирургических
операциях,
в которых
до сих пор нуждаются
многие
из фронтовиков,
имеющих
серьёзные
ранения,
полученные
ими в молодые
годы, и с этими
ранениями
сумевшие
дожить
до преклонного
возраста.
Ве
тераны
и те, и другие,
и проигравшие
солдаты
вермахта,
и победители —
бойцы
Советской
Армии —
ровесники.
И сегодня,
если разобраться,
их объединяет
гораздо
большее,
чем тогда,
в цветущем
45-м. Старость,
подступившие
болезни,
а ещё — как это ни странно —
прошлое.
Пусть
и по разные
стороны
фронта.
Не
которые
из моих знакомых
спрашивают:
«Зачем
ты хочешь
помочь
ветерану
из России?
Ведь ты воевал
против?
» И тогда
я вспомнил
про плен и про тех людей,
которые
протягивали
нам, бывшим
врагам,
кусок
чёрного
хлеба.
Тем, что я ещё живу, я обязан
русским.
И, кстати,
русский
язык я выучил
в советском
лагере
военнопленных.
Да, лагерь.
Это было такое
облегчение
после
сталинградского
ада. Никогда
не забыть,
как местные
жители
подкармливали
пленных.
И такое
бывало —
подходили
простые
люди и протягивали
кто сухарь,
кто варёную
картофелину.
Злобы
и ненависти
не было. Мы были такие же
безусые
мальчишки,
как и их не пришедшие
с фронта
сыновья.
Наверное,
благодаря
этим добрым
людям
я жив до сих пор.Раз
мышляя
о собственной
судьбе,
Генрих
считал,
что за всё, что выпало
на долю его молодости,
когда
он был мобилизован
и надел
военную
форму
связиста,
им оплачено
по высоким
счетам
сполна.
Высшие
силы вынесли-
таки суровый
приговор.
Умерла
от малокровия
жена, так и не сумев
родить
ребёнка.
Почти
вся семья Генриха
погибла
под бомбёжкой.
Осталась
племянница,
но и она ушла из жизни
в достаточно
ещё молодом
возрасте,
оставив
маленького
Вилли…
Дядя Ройзен
остался
жить на территории
Федеративной
Республики
Германии.
Упокоился
в середине
60-х.37
Сколь
ко
ковырялся
с трактором
Павел,
но своего
добился.
Завёлся
двигатель,
пахнуло
выхлопным
дымком.
Ожила
техника!
Павел,
сидя в кабине,
прибавил
оборотов.
Веселей
затарахтел
старенький,
но, оказывается,
ещё на что-то способный
«беларусь»!
— Счи
тай,
из соплей
собрал!
— восхищался
Петруха,
который,
зная, когда
Павел
будет
запускать
своего
стального
коня, пришёл
в гараж
заранее.
— Мо
лодец,
Павел!
— протянула
руку Николаевна. —
По правде
говоря,
я поначалу
сомневалась,
что сможешь
реанимировать
это старьё.— Да, я и сам не был уве
рен, —
признался
Павел,
радостно
глядя
на тарахтевший
трактор,
чувствуя,
как пульсируют
на висках
от волнения
жилки.
— Про
катимся,
что ли?! — перекрикивая
мотора,
спросил
Петруха.
— Ко
нечно!
Надо испытать!
— ответил
Павел.
Пет
руха
кинулся
распахивать
тяжёлые
ворота
гаража.
Сначала
отворил
одну створку,
затем
другую.
Клубы
морозного
пара ворвались
в помещение,
хотя и тепла
в нём хватало
лишь для того, чтобы
руки при ремонте
не мёрзли.
Всё-таки одной
железной
печкой,
иначе
говоря,
буржуйкой
бревенчатый
гараж
не натопишь.
Павел
выгнал
трактор
на улицу.
Прибавил
газу. «Беларусь»,
оживлённо
затарахтев,
ходко
покатился
по дороге,
а Петруха
и Николаевна,
не удержавшись,
от охватившего
внезапно
восторга
дружно
захлопали
в ладоши.
— Зо
лотые
всё-таки руки у Пашки,
а? Николаевна?
! Правда,
ведь?! — воскликнул
радостный
Петруха,
которую
неделю
трезвыми
глазами
глядевший
на мир.— Прав
да!
— согласилась та.
— Не зря поч
ти
всего
бычка
на запчасти
пустили?
— Не зря, Пет
руха,
не зря!Дома пос
ле
работы
у Павла
с Танюхой
и ребятишками
только
и разговоров
было, что о тракторе,
который
отец отремонтировал.
Самый
малой
заявил
даже во всеуслышание,
что, когда
вырастет,
станет,
как папка,
трактористом.
Переглянулись
Павел
и Танюха,
та даже ощутила
внезапно
выкатившуюся
к переносице
слезинку.
А Павел
схватил
малого
на руки и ну кидать
к потолку,
смеясь
и приговаривая: —
Конечно,
трактористом!
Как папка,
трактористом!
!!