Её (мой) ребенок (СИ)

Пролистываю паспорт, фотографирую страницы. Фотка новая. Паспорт сменила. Нашего штампа о браке нет. Страница девственно чиста! Тоже меня стёрла?
С трепетом открываю следующую страницу. «Дети» — Алёна Александровна Кошкина.
Не Львовна.
И не Германовна.
Марьяна тоже Александровна. По отцу записала?
Нда… Вот теперь у меня точно есть несколько вопросов!
Дата рождения… Закрывая глаза, представляю себе календарь, начиная отсчитывать назад месяцы.
Плюс-минус… Где-то там на границе нашего расставания.
Тихо матерюсь, качая головой.
— Зараза!.. Чтоб тебя!..
— Что?
— Это я не Вам.
Возвращаю все обратно, наскоро оформляю доверенность. Стаскиваю ручку.
Теперь любыми неправдами мне нужно получить её подпись.
Хочется влететь в палату и потрясти ее как следует, чтобы вытрясти из неё правду.
Но что там трясти-то?..
Замираю перед открытой дверью. Фоном тихий голос Лившица.
— Я не могу сейчас… с утра отправлю… моему заму скинь. Отчёты мне отправь. Я посмотрю. Рука? Вывих плечевого. Нет, ничего критичного. Все живы, тачка застрахована.
— Ничего критичного… — цокаю языком, осуждающе качая головой.
Вздрагиваю от грохота в палате. Всунув в руки Михе доверенность, решительно залетаю туда.
Присев на кушетке Марьяна, словно пьяная дезориентировано смотрит вокруг и под ноги, на осколки от стакана с водой, что стоял на тумбочке в изголовье. Поднимает на меня взгляд.
Неверяще заторможенно хмурится…
Подносит к глазам кисть. На запястье синие пятна то ли от капельницы, то ли от удара.
Снова смотрит мне в глаза, тяжёлые веки пытаются закрыться.
— Ян… — шепчу я, сам немного теряя ориентацию в пространстве от того, как неуверенно она взмахивает руками, словно ища равновесие.
Дергаюсь к ней ближе и растерянно замираю.
Встряхивает головой, как будто я глюк.
— Марьяна! — залетает следом Лившиц, видимо закончив разговор.
Она переводит взгляд с меня на него и обратно.
— Айдаров?… — беззвучно двигаются её губы.
— Врача позовите! — выскакивает Лившиц в коридор.
Марьяна слепо кладёт руку на капельницу, стойка откатывается. Пытается встать… босые ступни касаются пола, одна щиколотка перемотана. Под ногами всё в осколках.
— Стой! — выдыхаю я, срываясь к ней.
— Где… моя… дочь?
Успевает подняться, нога подламывается, глаза закатываются и…
Теряя равновесие, летит на пол.
Подхватываю её уже у самого пола.
Кровь бьёт мне в лицо, кружа голову. Держу ее на руках, прижимая к себе. Она снова в отключке. Касаюсь губами бледного лица, задыхаясь от бури чувств.
Ох, Кошкина…
Бережно укладываю обратно.
— Марьяна… — пошлепываю по щеке.
Мне кажется, что она не дышит и слишком бледная. Белая! В панике возвращаю ей на лицо кислородную маску. Растираю ледяные пальцы.
— Ты же Кошка… — бормочу я. — У тебя девять жизней, помнишь?
Нервно пытаюсь улыбнуться.
— А еще — такую заразу даже дустом не убить… — вспоминаю одну из наших шуток.
— А ну-ка, дыши! — рявкаю я испуганно, припечатывая ей по щеке.
Слепо отталкивает мою руку.
Выдохнув падаю на стул, закрывая руками лицо.
— Мать твою…
Напугала!
Стискиваю ее кисть, в эмоциях вжимая в губы. Мне хочется поласкаться об эти ладони, забыв о том, что между нами пропасть. Хочется ровно до тех пор, пока я не вспоминаю, что…
— Кошкина… — с горечью отстраняюсь я. — Аленка — моя дочь?
Непослушной рукой срывает маску.
— Исчезни… Айдаров… — хрипло. — Она только… моя.
— Да?.. — начинаю свирепеть я.
Если у тебя есть силы кусать, Кошкина, значит, ты уже в порядке. И мне есть, что сказать!
— Тогда, где твоя дочь, а?! Может этот твой Лившиц знает? Ты спроси!
Слышу в коридоре шаги, голоса…
— Где? — едва шепчет она, голос испуганно дрожит.
— Выходите, — недовольно смотрит на меня врач. За ней медсестра с подносом, там шприц.
— Марьяна… — подходит с другой стороны к ней её мужик.
— Где дочь?
— Я еще не успел решить этот вопрос.
— Что?! — шокированно смотрит на него.
Медсестра подходит со шприцом.
Марьяна, всхлипывая отталкивает её руку.
 
— Это успокоительное, — комментирует врач, оттесняя меня от кушетки, — у Вас травма головы, Вам нельзя волноваться и вставать.
— Где моя дочь?!
— Мы обязательно выясним.
Марьяна опять отталкивает шприц.
— Юра?.. — жалобно смотрит на него.
— Так надо, Яночка, пусть поставят. Это профилактика кровоизлияния. Мы же не хотим кровотечений и инсультов?
— Нет! — уворачивается от иглы, панически оглядываясь наши лица.
Медсестра уверенным движением фиксирует ее ослабшую руку за локоть и…
Кошкина растерянна и беспомощна, по лицу слезы. Ни разу не видел ее плачущей. Вообще никогда! И моё сердце сжимается. Перехватываю руку медсестры.
— Дайте мне минуту! Я знаю, где её дочь. Дайте нам вдвоем всего минуту поговорить.
— Да вызовите санитаров! — шипит Лившиц. — Пусть уберут этого…
— Я сейчас тебе карету вызову, — басит Медведев. — И санитаров в погонах.
Раскрывает корочки.
— Все на выход, со свидетелем работают опера! — рявкает он.
Врач, возмущаясь, что мы не имеем права, все же ретируется за дверь.
Медведев выводит препирающегося с ним Лившица.
— Кошкина… — набираю я воздуха в лёгкие. — Алёнка три дня в садике… ждёт тебя… — мой голос подрагивает. — Не ест… очень переживает! Подпиши доверенность… я ее заберу пока.
Отрицательно качает головой.
— Пожалуйста… — умоляю я.
Она словно не видит ничего. Меня начинает колотить от её разгорающегося взгляда, в котором расцветает презрение и ненависть. И это запускает во мне тоже злость и истерику.
Не подпишет!
— Если ты мне сейчас не подпишешь это… — качаю я головой. — Я не знаю!.. Я тебя через все суды протащу, клянусь! Ты меня знаешь!.. Так вот. Я стал гораздо хуже теперь! Подписывай!
Медведев вырывает у меня лист с доверенностью.
— Айдаров… — с досадой. — Иди, отдышись.
Вылетаю, сползая за дверью по стене на корточки.
Зачем она так со мной?! Да, я накосячил, может тогда, всплылил. Может, сказал гадости. Но мне было гадко!! Что я должен был говорить?! Но неужели за слова лишают права быть отцом. А моего ребенка — отца?! Причем здесь ребенок?…
Мои челюсти и кулаки сжимаются.
Слышу, как Медведев успокаивающе говорит с ней. Объясняет про Лену… Про то, что завтра суббота… И Аленка хорошо ладят с Леной, а если ее заберут службы, то это будет еще более сильный стресс для ребенка.
— А завтра, я обещаю, что Аленку привезут сюда. Снимать Вас с препаратов пока нельзя — это риск. А Вам нужно беречь себя ради дочери. Или, может, Вы хотите, чтобы Ваш… жених, — слышу по голосу, как Медведь морщится. — Забрал девочку? Мне показалось, он не особенно этим озабочен. Да и девочка с посторонним мужчиной… Нехорошо это.
— Не хочу… — всхлипывает она.
— А Лена — очень хорошая девушка. Внимательная, добрая. А на Айдарова не обижайтесь. Он просто очень переживает. И за Вас и за… — если сейчас скажет за «дочь» выхватит от неё. — Алёнку! — чуть притормозив выбирает Медведев правильную версию.
Медведев молодец. Так и нужно было, да. Но это ведь не его лишили права отцовства, и он может спокойно. А я не могу. Эта мысль выжигает из меня любую дипломатичность.
А мне нельзя…
Я должен держать равновесие.
Потому что Марьяна — жестокая принципиальная дрянь. Но она моя дрянь… Любимая. Другой мне не светит, я это уже понял и принял.
И я хочу дать нам еще один шанс. А помощи в этом от неё не будет. Мне придется плыть против течения и грести за двоих. Троих.
И я дышу глубже… Дышу, пытаясь отыскать в себе какие-то резервы для этого. Они есть… Нужно просто немного прийти в себя.
 
Медведь выходит из палаты, взмахивая бумажкой.
— Вуа-ля…
  
Глава 9. Яж бать
 
Подъехав с утра к детскому саду, отправляю Лене фотку с доверенностью. Кратко поясняю в сообщении, что я хочу от нее.