Белая роза

— Но, Патрик, разве для того нужна моя ловкость, чтобы терпеть, как кто-то подвергает сомнению мое происхождение? Разве в том смысл моих способностей, чтобы наблюдать, как оскорбительные сомнения разъедают, словно ржавчина, всеобщий энтузиазм, порожденный моим именем?
— До сих пор вам все удавалось, потому что вы покорно выполняли все блестящие планы, составленные нашей герцогиней.
— И при этом меня ежедневно оскорбляют, и даже моя мать сомневается во мне, потому что я не еду к ней. И чтобы выпросить толику доверия, которое тает на глазах, я вынужден клянчить разрешение на брак с неведомой принцессой, против которого протестует мое сердце и бунтует моя гордость. Вот, до чего я дошел, и это ты называешь успехом? Повторяю, если бы герцогиня вела себя более благородно в отношении меня, не предоставляла бы помощи, но и не ставила бы условий, позволила бы мне расправить крылья, то я бы уже давно встретился с королевой Елизаветой, моей благородной, но несчастной матерью. А в ее руках я уже либо был бы мертв, либо стал победителем. Англия не поверила Маргарите, когда та поддержала Симнела. Но она всегда поверит Елизавете, если та воскликнет: "Вот мой сын!", даже если вслед за этими словами последует последний вздох королевы, после которого раздастся и мой последний вздох. Что же касается моего счастья и моего триумфа, то откуда, скажи мне, Патрик, они возьмутся? Поверь, сердце меня не обманывает: лишь в смерти на руках матери, и нигде более, заключены для меня и счастье, и триумф!
Старый лорд поник головой. Казалось, что его, старого мудрого вельможу, удивляют мысли этого молодого человека. После долгого молчания он заявил:
— Пусть кто угодно позволяет вам не выполнять указания госпожи герцогини Бургундской, но только не я. От меня вы этого не дождетесь.
Затем он обратился к упрямцу со следующими словами:
— Вы говорите, что вдовствующая королева Елизавета стенает, оплакивая вашу участь. А почему вы так решили? Она ничего не знает о вас, это точно… Король Генрих VII сумел так надежно упрятать ее, что никакие слухи о вашем появлении не доходят до ее ушей. Я знаю этот монастырь в Бермондси, где он ее держит. Это настоящая крепость, и она надежно защищена, поверьте мне. И если туда не проникают никакие слухи, то и вы, наверняка, туда не попадете, либо же для вас предусмотрительно оставят открытой какую-нибудь дверь, за которой вас будет ждать ловушка, поставленная умелым охотником. Что же касается ваших иллюзий относительно того, что на крики матери отзовется вся Англия, то по этому поводу я, хитрый старик, только грустно пожму плечами. Вы, ваша светлость, пока еще мало разбираетесь в людях. Вы забываете, что Генрих VII уже успел распространить слухи о вашем самозванстве. Он опередил любые ваши поползновения. Мало того, он заранее объявляет о том, что они возможны, обрекая их тем самым на неминуемый крах. Если вас схватят в Бермондси или где-то рядом, то вам конец, считайте, что вы уже мертвы. Подумайте лучше о том, что вас и так в любой момент могут схватить, и не в Англии, а прямо здесь, в вашей комнате, в вашей постели, причем схватит вас ваш самый надежный слуга, и вполне вероятно, что таковым могу оказаться и я сам. Ведь уже столько раз ловкие искусители испытывали мою преданность и верность вам. В общем, давайте так, принц, во-первых, успокойтесь, усмирите ваше пылкое сердце, которое еще так плохо подготовлено и к исполнению долга, и к превратностям королевской власти. Воспользуйтесь тем же оружием, что и Генрих VII, и ответьте ему ударом на удар. Он обвиняет вас в самозванстве, а вы докажите, что он лжет. Он утверждает, что вас все презирают, что никто вас не поддерживает, и вы не ставите перед собой никаких целей, а вы продемонстрируйте своих союзников, сделайте их более многочисленными и мощными, пусть они станут для вас чем-то вроде непробиваемых доспехов. Но хорошенько запомните, сын мой, что воин часто гибнет именно из-за того, что неверно выбрал для себя доспехи. Я помню, как король, ваш отец, однажды приобрел доспехи. Их выковали в Азии, они многократно были испытаны, но просили за них неслыханные деньги, да еще сверх того продавец потребовал, чтобы ваш отец отдал за них свою лучшую собаку и своего лучшего боевого коня. Король любил свою собаку и обожал коня, да и деньгам он вел счет. Тем не менее, он отдал требуемую сумму, вздыхая, отдал коня и со слезами на глазах отдал собаку, но взамен получил доспехи. Эти доспехи трижды спасли ему жизнь: в битвах при Таунтоне, Барнете и Тьюксбери. От вас же принц я жду того же, что ждет король Яков и все ваши друзья: вступите в рекомендованные вам союзы. Наверняка, чем-то при этом придется пожертвовать: какими-то воспоминаниями… а то и любовью, кто знает! Уж простите, что я позволяю себе столь вольные речи, но я говорю то, что думаю.
 
Так что, Ричард, можете вздыхать, как король Эдуард. Если хотите, то поплачьте, ведь все-таки пожертвовать любовью, наверное, не легче, чем расстаться с любимой собакой. Вздыхайте и плачьте, сколько хотите, но, чтобы бороться с Генрихом VII, необходимы непробиваемые доспехи. Послушайте меня, не торгуйтесь и берите их!
Выслушав эти слова, Ричард задумчиво склонил голову. Выражение его лица было одновременно смущенным и мечтательным.
— Интересно, что за принцессу мне уже приготовили, — прошептал он. — Ее знают все, кроме меня. Если бы я только знал…
Он взглянул на Килдара. Тот улыбался, охваченный наивной радостью от того, что принц, еще недавно столь уверенный в себе, кажется, проявил нерешительность. Ричард испугался, что лорд радуется своей победе в споре, и поспешно добавил:
— Я еще подумаю, но, не переговорив с матерью, я точно не буду жениться.
— Госпожа герцогиня… — начал было Килдар.
— Я говорю о своей матери! — воскликнул Ричард, и его крик был так резок, что разговор прервался, словно разрезанный кинжалом.
Старый Патрик грустно посмотрел на принца, с глубоким почтением поклонился и медленно покинул помещение.
XIV
Время проходило в непрерывных развлечениях, придворные неизменно выказывали принцу глубокое почтение, а Яков IV всячески стремился продемонстрировать ему свое дружеское расположение. Но Ричард не чувствовал себя счастливым. Мало того, он понимал, что его мучительное пребывание во дворце может затянуться. Он уже привык к своему затравленному состоянию и раздирающим сомнениям, а необходимость постоянно скрывать свои истинные чувства стала вызывать у него нервные срывы, которые, как известно, способны принести облегчение любой страдающей душе. Ричард перестал кому бы то ни было доверять. Будучи от природы человеком общительным и симпатичным, он упрямо подавлял в себе свои лучшие качества. Никто так и не проник в тайну его любви к прекрасной даме. Больше всего он опасался, что о его чувствах узнает сама Кэтрин, которой, как он считал, достаточно было лишь направить на него проницательный взгляд своих прекрасных глаз.
Результатом такой сдержанности стало охлаждение к нему его друзей. Да он и сам воздерживался от общения с ними, полагая, что его в чем-то подозревают. Во дворце короля Шотландии по-прежнему не происходило никаких важных событий. Лишь продолжались праздники, устраивалась охота в горах, да обсуждали разные проекты, которые так и оставались на бумаге.
Некоторые бароны, из тех что с большим энтузиазмом встретили появление Ричарда, теперь собирались покинуть королевский дворец и готовились к отъезду. Поговаривали, что бароны очень недовольны. Они не нуждались в поддержке со стороны Бургундии или Франции. Они хотели одного: союза между Англией, Шотландией и Ирландией, который поддержал бы претендента в его борьбе за английский престол. Стало также заметно, что из-за интриг Генриха VII Ричард начал терять доверие шотландских кланов. Обвинения в самозванстве стали доходить и до простого народа, и когда герцог Йоркский выходил на улицы Эдинбурга, многие подходили к нему и внимательно вглядывались в черты его лица.
В политике, если не продвигаться со всей решительностью вперед, тогда обязательно начнешь быстро откатываться назад. Но даже герцогиня Бургундская, известная своим мужеством, не решалась бросить вызов холодному презрению Генриха VII, который, как и обещал, не отправил на борьбу с противником ни одного солдата. Было ясно, что уже наступил переломный момент, что именно сейчас решается судьба победы и поражения. Но Ричард не предпринимал никаких действий, и никто вокруг не решался надоумить его, открыть ему глаза на новые обстоятельства, даже король Яков, который теперь лишь наблюдал, как тают последние надежды, словно снег на солнце.