Вдова Клико

— Не будет никаких драматических падений, как бы вам этого ни хотелось. И я не иду на попятный: я ведь говорила вам, что еще не приняла решения. Так вот, я его приняла: не продаю. И мои родители это решение полностью поддерживают.
— Это верно. Они не придерживались должных правил, когда вас воспитывали, — я уже имел возможность им это заметить. Неудивительно, что вы такая целеустремленная, но это не слишком подходящее качество для женщины! Но я дам вам еще время. До сих пор я защищал вас от слухов о вашем муже, но вам следует знать: говорят, что у Клико — дурная кровь. Может быть, я на это и ссылался раньше, в раздражении, но разговоры идут. Глупые предрассудки, но вы знаете этот город не хуже меня. Вести с вами дела никто не станет.
— Думать им больше не о чем! — отрезала она в запале. — Вам нет смысла ждать. У меня в крови виноградные лозы и ничего другого. Я им всем докажу, что они ошиблись.
Жан-Реми прищурился и несколько долгих секунд смотрел на Николь. Когда он заговорил снова, голос его звучал холодно:
— Это город вина, и он принадлежит мне. Когда вы потерпите крах, приходите, и я куплю у вас виноградники за ту малость, которую они тогда будут стоить. А тем временем я буду внимательно наблюдать за всеми глупостями, которые вы будете творить. В добрый путь.
Он зажег чек от пламени свечи и бросил пылающий лист в ее сторону. Бумага повисла в воздухе, подхваченная жаром, пеплом упала на пол между Николь и Моэ-том и рассыпалась.
Слава богу, что она попросила карету подождать. Только что она сделала своим врагом самого могущественного виноградаря Шампани, и нельзя было терять время попусту.
Все удалось организовать меньше чем за неделю. Ночь выдалась волшебная: чернильно-темная, усыпанная звездами, бархатная, с морозцем, покусывавшим за щеки и подгонявшим людей. Конюшни тонули в темноте, но лошади все-таки были в наглазниках, чтобы не пугались, пока Эмиль запрягал их в телеги — самых быстрых коней, которых сумела раздобыть Николь. Копыта у них были замотаны мешковиной, как было велено. «Отлично. Все идет как надо».
Она выскользнула в боковую дверь конюшни. Фонарь ей был не нужен: на пути к давильне и погребам Бузи она знала каждую ступеньку.
Бледные дорожки виноградников выступали на фоне темных лоз. Если бы кто-нибудь приблизился, его легко было бы заметить. Прямо впереди стояла деревушка — несколько домов вдоль дороги. Полно мест, где укрыться соглядатаю, но сельчане вряд ли проснутся. Эти люди предсказуемы, как закат и рассвет, и точно таким же природным ритмом определяется вся их жизнь.
В погребах при виде бутылок Николь успокоилась. Она помнила каждую — сосчитала и отметила их для сборщика налогов. Николь уже забыла, как много значат для нее эти неподвижные зеленые куколки, наполненные золотистой жидкостью, такой же нежной и недолговечной, как вылупляющиеся бабочки. Где закончится их путь? В сверкающем бальном зале в Москве? На тайном свидании любовников? На свадебном торжестве под деревьями у моря, где привкус соли обостряет чувства?
Николь провела руками по гладкому стеклу бутылок. Некоторым, как Франсуа, никогда не суждено будет достигнуть зрелости. В других уже развивается рак: осадок, ждущий момента испортить вино.
Пятьдесят тысяч бутылок, и все должны быть погружены в эту ночь под покровом темноты. Антуан, Клодина, Ксавье и Наташа паковали ящики со всей быстротой, на которую были способны.
Пробил час, и Николь подбежала к Ксавье:
— Не справимся.
— Сколько надо, столько и будем работать, — упрямо ответил тот. — Все должно получиться. Иначе нас обдерут как липку. Эти голландские таможенники под любым предлогом конфискуют вино и потащат в ближайший бордель спаивать своих девок, лить им в глотки, как помои. А теперь пойди кому-нибудь другому сядь на уши, пока я не сбился со счета и не запорол всю партию.
Он закрыл бутылки мешками, и запах кофейных зерен поплыл в воздухе, когда крышка ящика захлопнулась. Николь при свете огарка прочла надпись: «Cafe. Pays d’origine, Reunion» [38]
 
Французские вина таможня задерживала, но кофе пропускала.
— Прошу прощения, мадам!
Николь отступила в сторону, давая работнику возможность поставить ящик на приготовленную телегу. Рабочий этот был тощ подобно скелету, но тяжелый ящик ворочал как пустой.
Ксавье поднял фонарь, чтобы ему посветить.
— Урони только, и я тебя за яйца подвешу.
Человек добродушно улыбнулся.
— Я с ними осторожно, camarade [39], — сказал он, аккуратно ставя ящик на телегу.
Николь обернулась к Ксавье, обеспокоенная присутствием незнакомца:
— Ты не представил своего друга.
— Нам ведь нужны крепкие рабочие руки, а у мсье Шатле хоть вид и чахоточный, зато сил как у быка, — усмехнулся Ксавье. — Ты не волнуйся, я с ним в поле работал не один год. Разговаривает как хлыщ, зато работает как зверь. Он упакует и погрузит эту партию за то время, что другой успеет только отлить. Ты же просила меня найти кучера, которому можно доверять? — Он хлопнул работника по спине. — Чистое золото!
— К вашим услугам, — мсье Шатле поклонился. — Ксавье отвечает за всю стратегию, а я всего лишь исполнитель, и так как он только что предупредил меня о последствиях, которые наступят, если я вовремя не погружу все бутылки, то прошу прощения… — он криво улыбнулся.
Николь пристально наблюдала за ним, пока он работал, — просто чтобы унять беспокойство. Было что-то подозрительное в этом мсье Шатле, держался он прямо и уверенно, и кожа слишком светлая, и руки без мозолей. Слово camarade прозвучало четко, не реймсский говор. И одет тоже иначе. В заплатах, но штаны из чистого сукна. После революции множество состояний сменили хозяев. Этот человек наверняка знавал лучшие времена, но что он умеет работать — несомненно.
Наташа перестала паковать бутылки и сидела в углу, уставившись на расстеленный перед ней пергамент.
— Всего три часа до отъезда! — разозлилась Николь, заметив, что подруга сидит без дела.
Сейчас ей нужна была работа от всех, даже от нее, иначе ни за что не успеть.
Подруга не подняла глаз.
— Ты хочешь, чтобы я пошла вместе со всеми паковать бутылки? Не сейчас. Я смотрю расположение звезд для нашего путешествия. Нам следует день выждать, — сказала она с убеждением.
— Не получится. Есть только один голландский морской капитан в Амстердаме, готовый нас взять, и этот корсар отплывает через три недели. Один только путь на барже обычно занимает три с половиной недели, а еще надо добавить два дня по суше до Шарлевиль-Мезьера. Нам и так придется плыть день и ночь.
— Вечно спешишь, Бабушетта. Ты, как всегда, пропускаешь мои советы мимо ушей, но если слишком торопиться, может случиться беда. — Наташа достала из какого-то мешочка красный порошок и начертила им на мокрой земле узкую линию вокруг телеги. — Это должно помочь, но ничего не обещаю.
— Если так тебе легче. У меня все продумано до мельчайших деталей.
— Все мы считаем себя хозяевами собственной судьбы, — нахмурилась подруга. — Так нам легче.
Пробило полчетвертого. В предрассветные часы время иногда кажется нескончаемым, но не в эту ночь. Часы сжались и побежали быстрее, один за другим, высасывая нужное людям время. Николь снова вышла наружу посмотреть, нет ли шпионов Моэта. Эта поставка может создать ей репутацию, заткнуть глотки всем городским злопыхателям. Но если она провалится, Николь станет посмешищем, Филипп Клико потеряет свои вложения, а Моэт снова будет заставлять ее продать виноградники — на этот раз за гроши, как он и грозился.
Преодолевая страх, она двинулась к виноградникам. Стоило ей выйти из уютного помещения, как вокруг сгустилась тьма. Звезды погасли, скрывшись за тучами, а впереди маячил силуэт человека — или зверя? Николь подобрала лопату и двинулась вперед, сжимая черенок.