Вдова Клико

Наташа досадливо мотнула головой:
И ты захочешь уйти, когда узнаешь, что Моэт намеревается засадить в тюрьму Мари за, как он выражается, «содержание дома терпимости»? Она ведь от тебя зависит. Или что он хочет построить дом на твоих лучших виноградниках в Бузи — там, где была ваша с Франсуа пастушья хижина, где растет виноград с кислыми багряными гроздьями? Или что все рабочие, которых он получит по сделке, станут трудится больше и за меньшую плату, а многие и вовсе останутся без работы? Пусть на себя тебе наплевать, но ты не свободна. В этом городе многие зависят от тебя.
— Моя жизнь теперь — Париж, балы и вечеринки.
— Она уже начала тебе надоедать. Я тебя знаю, и я вижу.
Поехать в Россию с Наташей, чтобы сопровождать пятьдесят тысяч бутылок ее лучшего вина? В одиночку прорвать торговую блокаду? Николь глубоко задумалась, вспоминая последнюю неделю в Париже, ее суету и блеск. Да, блеск, но так блестит лак на гнилых досках. Наташа права, она понимает Николь лучше, чем любой из ее парижских знакомых. Они все в глубине души считали ее диковинкой из провинции, деревенской девушкой в Париже, которая стоит лишь столько, сколько заплатила за выбранные ею модные туалеты. Тереза вряд ли заметила ее отсутствие, когда они попрощались. А Ментина сейчас вполне прижилась в дружной стайке детей на Рю-де-Вабилон.
— Ладно. Ради тебя, ради твоей матери — попробуем;
Наташа прищурилась:
— И ради тебя тоже, Бабушетта. Ради нас обеих. И я нашла для тебя менее требовательного партнера, чем мсье Моэт. Кажется, весь город думает, что ты ко мне прислушиваешься, и милый Филипп Клико просил меня замолвить за него словечко. Я знаю, что ты всегда отказывалась от его денег, но сейчас позволь ему помочь. Твой свекор отчаянно хочет получить долю в твоем деле ради памяти своего сына и ради будущего, с твоей стороны неправильно было бы ему отказать. Так что, как видишь, решение не в твоих руках.
— Похоже, что и вправду не в моих. Выходит, я должна сдаться не Моэту, а тебе.
Можно было решить, что Наташа ее уговорила. Или убедить себя, что так будет правильно по отношению к Филиппу Клико и наследству его сына. Либо считать, что чашу весов перевесило искушение продать пятьдесят тысяч бутылок. Но Николь знала, что все решилось на фестивале виноградарей, когда она заняла свое место среди лучших производителей Шампани. В ее душе снова пустили побеги надежда и честолюбие, каковы бы ни были шансы на успех. Азарт торговли, перспектива победить конкурентов, возможность дать оценить новым покупателям все тонкие нюансы ее лучших творений.
Николь снова взяла счет и стала искать имя покупателя на листке заказа, мысленно перебирая свои бухгалтерские книги — убедиться, что имеет дело с надежными плательщиками и дело стоит усилий.
Наташа перехватила ее голодный взгляд:
— Наконец-то ты снова в разуме.
Вошла Клодина, неся на подносе кофе.
Все устроилось?
Это был заговор доброты.
  
Глава восьмая
 
КОНТРАБАНДА
 
Февраль 1806 года
По республиканскому календарю: революционный календарь отменен
Николь поехала к Моэту той же дорогой, что и в тот день, когда впервые встретила Франсуа. Как же приятно снова оказаться среди лоз, даже в это тусклое февральское утро. Трясясь в повозке, она мысленным взором видела рядом с собой Франсуа, тогда еще совсем чужого. Он показывал ей жаворонков, парящих над маками. Трудно было сосредоточиться на его словах, глядя в его улыбающиеся сине-зеленые глаза под ласковым солнцем жатвы, плавящим воздух. Он говорил тогда о терруаре и сортах ягод, спелых и тяжелых. Сегодня все лозы почернели и уснули до весны, жаворонки давно улетели, а предчувствие встречи с Моэтом наполняло душу страхом и одиночеством.
Николь вдохнула затхлый запах мокрой земли. Ничего, и черные лозы тоже скоро выпустят свежие побеги.
Встреча происходила в собственном Малом Трианоне Моэта — копии версальского летнего дворца, построенной специально для посещений Наполеона — этакий свадебный торт-переросток. Даже дрожащее отражение Николь в зеркале пруда выглядело куда уверенней, чем она себя чувствовала, пока шла по дорожке, глотая прохладный воздух, свежий, как винью-верде.
 
Моэт ждал ее в дверях, нетерпеливо маня за собой.
— Идемте, ma chere, все уже устроено. Вы приняли правильное решение. Оно пойдет на пользу всей вашей семье.
Он вел ее под локоток, целеустремленно, как овчарка ведет овцу, но все-таки остановился похвастаться своей галереей.
— Всего несколько миниатюр Изабе, — заметил он нарочито небрежно.
Изабе был любимцем модного Парижа. Он писал портреты-миниатюры за отнюдь не миниатюрные гонорары, и у Моэта этих работ была полная стена. В основном на портретах был он, его семья, Жозефина, Наполеон — самый влиятельный человек в Шампани, в винодельческой отрасли, да и во всей Европе. Слово Наполеона означало продажи на тысячи франков. Мсье Моэт хотел показать, что у него хватит глубины карманов, чтобы совсем уничтожить виноградники Клико, но Николь не собиралась добавлять к его богатствам свои виноградники.
Сейчас она ответила так, как он и ожидал.
— Весьма впечатляет, — согласилась Николь. — Но перед тем как мы двинемся дальше, я…
— Вам достаточно много пришлось перенести, Николь. Я заранее продумал все детали, — сказал Жан-Реми, подавая ей какой-то пакет. — Пожалуйста, ни слова, пока вы его не откроете.
Она из вежливости развязала ленту. В пакете лежали толстые луковицы.
— Виноград — огромная морока и требует массы умений, а это — ирисы, очень ароматные. Я слыхал, вы их обожаете. Вы увлекаетесь выращиванием растений?
Сажайте их сами, цените, что у вас под ногтями земля, и увидите, что возиться с цветами куда женственней, чем с лозами.
Она затолкала луковицы обратно в пакет и отдала ему. Он абсолютно никогда ее не понимал. Как он мог подумать, что она удовлетворится такой ерундой?! О чем она вообще думала, когда рассматривала возможность выйти за него или вот сейчас, когда собралась продать ему виноградники?
— Как ни печально, Жан-Реми, но я приехала сообщить, что все-таки ничего не продаю.
— Я ничего не ожидаю взамен. Вы ведь уже давно разъяснили мне свои чувства в этом смысле, но я настоятельно хотел бы помочь умной молодой вдове в час нужды. Еще только одно, и вы свободны. Откройте конверт, и я не сомневаюсь, что это вас убедит.
Он протянул ей конверт, и Николь его вскрыла. Это был чек за винодельню и виноградники — вдвое больше против того, что они стоили.
— Я не продаю, — повторила она, сомневаясь, то ли он действительно ее не услышал, то ли просто притворяется.
— Виноградники завянут и погибнут, это будет ужасная потеря — а ради чего? Поиграть в настоящее дело, для которого у вас не хватит мозгов? Вы найдете другие способы отвлечься от ужасной трагедии — потери мужа. Эта сумма сделает вас независимой женщиной со средствами. Я преподношу вам свободу! — заявил он с пафосом.
— Жан-Реми, мне кажется, вы меня не понимаете…
Этот человек был таким надутым индюком, что не слышал никого кроме себя.
— Берите, и ни слова больше.
— Нет. Я не продаю виноградники. И вернулась в Реймс, чтобы управлять ими самостоятельно.
Взгляд Моэта затвердел.
— Продаете, продаете. Вы уже дали согласие и должны понимать, что порядочный человек назад не пятится. Тут вам не салонная игра, мадам, где можно закапризничать и передумать. Никогда виноградниками в Реймсе не управляла женщина. Так просто не бывает. Мне, конечно, не стоило предлагать вам лишнее: вы горды и в этом не нуждаетесь. Я выпишу вам чек на ту сумму, которую мы оговорили, чтобы никогда не возникала мысль, будто вы мне обязаны, — раз она вам так ненавистна. — Он подошел к письменному столу и поспешно выписал новый чек. — Возьмите. Я о ваших же интересах забочусь: я уже не буду так щедр, когда ваши виноградники прогорят и вам нечем будет платить работникам. Придется жить с долгами, которых вам никогда не выплатить. И своих несчастных родителей вы, падая, увлечете за собой.