Вдова Клико
— Черные пятна, кровотечение, — продолжал врач. — Очень заразная болезнь. Бывает, в мгновение выкашивает половину военного лагеря. Быстро распространяется в тесных и людных местах. К сожалению, мадам Клико, это всегда происходит внезапно и очень быстро. Ксавье доставит вас домой, а все прочее предоставьте мне. Я вам выпишу средство, чтобы вы могли уснуть.
— Но вы же не наш обычный доктор?
Почему теперь она обращает на это внимание, когда весь ее мир рассыпался в прах?
— Доктор Моро. Ксавье меня знает, и вы можете все предоставить мне. Боюсь, ваш семейный доктор сейчас в отъезде. Теперь отправляйтесь домой и попытайтесь поспать.
Сонный порошок лишил ее сил, но заснуть Николь все равно не могла, и слезы все не кончались. Чувствуя в руке холодную ручку Клементины, она что-то бормотала о небе, о посмертном воссоединении.
— Он вернется? — спросила девочка дрожащим голосом.
— Нет, милая, он не вернется.
— А почему ты так печальна? Мне страшно, я хочу, чтобы папа пришел!
— Иди ко мне, Ментина. Обними меня.
Николь прижала дочку к сердцу, но та все не успокаивалась, и ее маленькое тельце словно одеревенело.
Сон то приходил, то уходил. И каждый раз, просыпаясь, Николь вспоминала о Франсуа, и это убивало ее снова. Когда приехали родители, они отцепили от нее пальцы Ментины, унесли девочку и уложили Николь в кровать, подоткнув одеяло туго, как крышку гроба.
Николь проснулась на заре и в рассветном полумраке увидела Франсуа. Подалась к нему, но он исчез. Тени дышали одиночеством, и посреди всего этого тревожным набатом звенел в голове один вопрос.
Дождь лупил весь день, потом хлестал по окнам всю ночь. Сонный порошок Николь выбросила в мусор — бесполезен. Никакой порошок не изменит того, что произошло. Зажженная свеча разгоняла мрак — Николь ее задула: вдруг он здесь, в темноте, и она нужна ему?
Воспоминания о бале у Моэта стали кошмаром этой ночи. Николь так увлеклась, демонстрируя перед Наполеоном свои познания в виноделии, что не заметила главного: не увидела, как страдает Франсуа.
Бог не внимал ее мольбам о сне, и ночь тянулась мучительно долго.
Наступил рассвет, вытянул наверх неохотное слабое солнце, но дождь все еще падал струйками. Прочь отсюда, из большого городского дома — в маленький солнечный домик в Бузи, где они были так счастливы! Она сможет ускользнуть незамеченной и найти ответы на все свои пылающие вопросы. Она уйдет тихо, а дом будет спать дальше.
Николь нашарила в ящике черную вуаль и бесшумно ускользнула из дома. От дождя платье примерзало к коже, сердце стучало прямо в ушах. Она пробиралась знакомыми улицами, ставшими вдруг неузнаваемыми — как было в день революции. Чужой, опасный город.
Она вышла на окраину, где ютились по канавам человеческие отбросы, и высмотрела вывеску — череп и скрещенные кости. За прилавком сидела рябая в оспинах девушка, руки у нее были покрыты шрамами.
— Бутылку крысиного яда, а то к дочери в комнату повадились.
Девушка сочувственно хмыкнула и полезла на верхнюю полку.
— Вот это должно помочь, мадам. Пара капель возле лаза и еще несколько возле их помета. — Она оторвала клочок бумаги, послюнила карандаш. — Ваш адрес, чтобы мы их потом убрали! Все за два франка сверху, работа того стоит.
— Нет нужды, мой конюх отлично справится. Меня другое волнует: дочка моя еще очень маленькая. Что будет, если она по ошибке проглотит кусочек?
— Нив коем случае не допускайте этого, мадам! Это ужасно. Я видала такое: кровь из глаз, по всему телу синяки. Мы советуем перед тем, как травить, вывести всех из комнаты, мадам.
Николь положила на прилавок монету, взяла ад и вышла. На улице ее сразу же вырвало. Она вылила на рвоту пузырек и смотрела, как все это сползает в канаву. Нашарила пакет с лавандой, подавила желчный рвотный позыв, пошла прочь, неуверенно ступая, и оказалась на площади. Торговцев сегодня не было, собор стоял на месте — день как день.
Николь никак не могла избавиться от мысли, что у Франсуа были именно те симптомы. Если бы она не оставила его ночью, могло ли все сложиться иначе?
Глава шестая
ВОСКОВЫЕ СЛЕЗЫ
Декабрь 1805 года
По республиканскому календарю: фример, год XIV
Мраморные ступени городского дома тонули в ирисах. И Франсуа ждал ее там, держа в охапке новый ворох цветов, и дождь хлестал по окнам. Сердце ее бешено заколотилось от счастья, но Франсуа заплакал, и кровавые слезы потекли по впалым щекам…
Николь проснулась, как от толчка, перекатилась на его сторону кровати.
Четыре месяца со дня смерти. Сегодня его день рождения тридцать один год.
В соседней комнате слышался голос Ментины. Когда же Николь последний раз обнимала дочь? Не вспомнить.
Заставив себя встать, она заглянула в щелку. Ментина устраивала в детской чай с куклами, которые ей подарил Франсуа, и напротив отца стоял маленький пирог.
— Сдаем рождения, папа! — говорила кукла-дочка.
— Ты не забыла! Синие и золотые луковицы, м-м-м, мои любимые! Откуда ты узнала, что у них сахарный вкус? — спрашивала кукла-папа.
— Ты мне сам вчера сказал, глупенький! Я полетела в Россию и сорвала их на лиловом поле.
Ментина взяла куклу-маму и куклу-дочку и соединила их в объятии с куклой-папой, а потом налила им всем по чашке чаю.
Когда Николь вошла, Ментина задвинула папу под стол и принесла чашку чая для Николь. Лицо ее было очень сосредоточенно, чтобы не расплескать воображаемый чай.
— У нас тут чаепитие. Чашечку чаю, мадам?
Николь как будто пригубила напиток.
— Восхитительно! Хорошо, что я такая маленькая и смогу поместиться на стуле для мамы.
— Кусочек пирога, мадам?
— Merci, та petite [35], — ответила Николь. — У кого-то день рождения?
— Нет, мы с Жозеттой изготовили его просто так. Он шоколадный.
— А папе мы дадим кусочек?
— А он на чаепитие не пришел.
— Почему?
— Он в России, приедет на следующий год, — объяснила девочка.
Николь взяла куклу из-под стола и снова посадила на стул.
— Смотри, он вернулся!
— Нет! — Ментина бросила куклу через всю комнату. Игрушка развалилась пополам, а девочка топнула ногой: — Ты загрустишь и уйдешь, а я хочу, чтобы ты осталась играть со мной.
— Я останусь и не буду грустить, обещаю.
Но Николь почувствовала, что сердце у нее разрывается.
— И про папу не говори!
— Почему?
— Ты от этого огорчаешься. И мне нельзя.
— Конечно же, можно.
— Тебе намазать клубничного варенья или помидорного?
— Хм… наверное, помидорного. Садись ко мне на колени, будем есть вместе. Правда же, я не печальная. Когда я смотрю на тебя, мне радостно.
Ментина забралась к ней на колени. Было так приятно почувствовать ее теплое тельце, что у Николь опять чуть слезы на глазах не выступили.
— Ну вот, ты огорчилась. Все меня всегда обманывают!
— Я загрустила, что папы с нами нет, и ты оттого же грустишь, но это не страшно. Можно быть одновременно и радостной, и грустной. У нас с тобой есть прекрасные воспоминания о папе, и это хорошо. Давай-ка введем новое правило, ma petite: мы будем начинать и заканчивать каждый день разговорами о нем. Ты первая.
— Он понарошку хмурится и падает, и меня смешит, — начала Ментина, сразу ухватив суть новой игры.
— Он нам рассказал, как называются все звезды на небе.
— Он тебя целует, и это противно! — засмеялась Ментина.
— Он тебя катает на самой быстрой лошади.
— Он придумывает сказки про котят.
— Сегодня у него день рождения, — сказала Николь.
— А я ему пирог испекла.
— Его любимый, со сладкими синими и золотыми луковками?
— Откуда ты знаешь? — Глаза у Ментины стали такими круглыми от удивления, что сердце Николь растаяло.
— Мы обе знаем. Он твой папа и мой муж, и он наш с тобой. Мы будем его помнить и никогда не забудем. — Николь подняла игрушку, сложила две ее половинки и поставила у кукольного стола, проглотив застрявший в горле комок. — Видишь? Я не плачу. И про папу ты можешь говорить всегда, когда захочешь. Иногда мы будем радоваться, иногда грустить, но я больше никогда тебя не покину, Ментина. А теперь у меня есть идея: давай пойдем к Наташе и купим настоящий торт. Будем вместе праздновать и вспоминать, ты и я.