Все лестницы ведут вниз (СИ)
— Выбирать не умеешь! — злилась Аня. — И вкусы у тебя поганые, такие же тупые, как и ты.
— Так и ты же выбирала, — недоумевала Настя. — Сама ж хотела идти на него.
— Слушай, — еще больше нервничала Аня. — Иди ты на хрен! Никогда больше не пойду с тобой.
И ходила, а всему виной была масса народа, неизменно сопутствующая каждому сеансу в кинотеатре. Нелюдимость слишком сказывалось на ней и не давало расслабиться при просмотре.
— Это я с тобой больше не пойду, — возмущенно реагировала Настя. — Сдвинутая!
И тоже ходила, потому что остальное время дружбы с Аней находила интересным и несколько «эксцентричным», а местами «фееричным».
5
Когда тепло, а вместе с тем грустно и одиноко, Аня, гуляя по городу с Астрой, заходила на кладбище посетить могилу матери. Всякий раз обязательно приберется на ней, а если и убирать нечего, то хоть маленькую веточку найдет, чтобы снести за ограду. Пока Аня молча сидела у каменного надгробия, Астра послушно лежала около и тоже молчала. Аня не ошиблась — Астра действительно очень умная собака. Так быстро научилась команде «сидеть» и подавать лапу! Аня нарадоваться не могла!
Дочь пока только молчала и за все время не сказала больше двух слов на могиле матери. Лишь жгучее ощущение вины обволакивало Аню, болью разрывало сердце на части, но теперь она понимала, что лучше так, чем совсем ничего не чувствовать. Она плакала, а Астра поскуливая зарывала нос между своих лап.
Два слова, которые Аня смогла сказать у надгробия матери, это: «Прости меня».
На могиле Лены, которую обязательно посещала, если ходила к матери, Аня тоже молчала, но по другой причине. Подруге то — «которая как и мама, на самом деле не умерла» — ей было что сказать — больше, чем когда Лена была жива. Аня писала ей письма — рассказывала все самое важное, для себя волнительное, раскрывая даже свои чувства и делясь сокровенными мыслями. Лена всегда умела хранить тайны!
Для писем Аня покупала разноцветную бумагу, из-за чего приходилось иногда ездить в Яргород, но это не было в тягость. Наоборот, для разнообразия можно погулять и там, пока «мамка» сидит дома с Астрой.
«Дурная она, как и ты», — порой надо было пожаловаться Ане на «неправильную» Настю. «Ты же знаешь, что мне на углу не продают сигареты, а на Каменную выходить в лом, да и долго. Говорю этой слабоумной: попробуй ты, ну может продадут, а она ни в какую. Хлопает, дурная, глазенками да мямлит что-то. Мне в последнее время кажется, что будь ты немного решительнее, могла бы ее побить. Она же размазня похлеще тебя!»
Старалась Аня писать красиво, хотя и без того ее почерк был не плох. Но когда пишешь подруге, которая на другом конце мира, или вообще за этим миром, надо выводить каждую букву. Тем более Ленка то ответить не может, а писать ей надо, и это налогает на Аню некоторую ответственность.
«Ты знаешь, что у нас этажку снесли? Это и моих рук дело, потому что Танька вопль подняла на всю администрацию нашего городишки. Постоянно доставала их. Говорила, что этажку просто так оставлять нельзя, потому что там или убийства, или кто вешается. Они в тот день — когда ты спала — труп этого здорового придурка нашли, который схватил тебя тогда за горло. Решили, что его убили. Вот Танька и начала. Когда в область обратилась, быстро решили снести этажку. Без этажки — честно говоря — гораздо лучше стало.
Кстати, Лен! Я же в один день пришла посмотреть, как они ее сносят. Как раз с Астрой тогда гуляла, вот и подумала завернуть. Тем более Астра еще не видела эту часть города. Так вот! Они по-моему как раз стену сносили, со стороны той комнаты… И знаешь что? По-моему я видела его. Что-то как взлетело — такое черное, расплывчатое; как силуэт какой-то. Только не смейся, иначе когда я вернусь на море, я тебя там побью! Поняла?»
Когда Аня писала Лене письма, она закрывалась у себя в комнате, удобно садилась за стол и создавала для «мамки» вид, что занята уроками. Исписав зеленый лист бумаги синим чернилом, она достанет голубой, а ручку поменяет на фиолетового или красного цвета.
«Интересно, ты сердишься, что тогда я твою работу прочитала? Думаю, что да, но как всегда скажешь, что нет. Угадала? А ведь тогда я прочитала не до конца. По-моему, я разозлилась на тебя. Ишь, старшенькой захотелось тебе стать! А вообще, спасибо тебе, Лен. Я тогда многое не понимала, и мне честно, очень жаль, что все так вышло, и что я была такой дурой. Если тебя это утешит, то я до сих пор не найду себе покоя, потому что не знаю, я ли виновата, что ты так рано отправилась на море, или сама — дуреха — сглупила.
Но я тебе это уже говорила. А ты так и не ответила! А могла бы! Говорят, с моря можно птиц посылать, а от тебя до сих ни одной! Зараза ты, Ленка! Вот точно, как отправлюсь к морю, больно побью тебя! Я не шучу!
Опять из-за тебя сбилась! Прочитала я твою работу, уже вместе с легендой, которую ты якобы слышала, а сама то оговорилась. Понятное дело, что сочинила. А вообще, мне понравилось. Хорошая легенда, только концовка не правдоподобная. Да ты и сама уже знаешь, что там море и песок, а не как у тебя. Мне пришлось переделать. Скажи спасибо! К письму прилагается, так что прочтешь. Птицы, конечно, от тебя не дождаться… Зараза ты!
Ладно, я заканчиваю. Я просто еще хотела сказать… Ну мы же обе понимаем, что я у тебя в долгу. Только попробуй кому-нибудь рассказать! Сама знаешь, что будет!
Так вот, я когда прочитала твою работу, то поняла, как могу отдать тебе долг. Я проживу жизнь за тебя! То, что ты не успела, подружка, то я за тебя сделаю, пока еще здесь живу. Ты же там приходишь к двум выводам. Вот, выписываю дословно: «Жить не только для себя, но и для других, а иногда больше для других, чем для себя; и жить не только будущим, но и настоящим, и настоящим иногда больше чем будущим». Подружка, я конечно не обещаю, что все легко у меня пойдет, да ты и сама знаешь, что у меня всегда все сложно получается, но я тебе слово даю, что буду стараться.
Все, не могу больше. Легенду пришлю с этим же письмом.
Увидимся. Обнимаю и скучаю. Не забывай!
PS. И птицу пришли, наконец. Дуреха!»
***
Благодаря постоянным письмам, Аня научилась делать довольно сложные оригами. Для того и нужна была цветная бумага. Сколько получалось исписать разного цвета листов, столько и выходило затейлевых птичек, которые Аня отправляла Лене на море. В этот раз их было много — желтых, зеленных, голубых, красных…
Отпускала она их с плоской крыши своего же нового дома. Когда Татьяны не было, Аня брала с собой бумажных птичек и выходила в подъезд, с которого и можно было подняться на крышу. Там она их по очереди поджигала зажигалкой и наблюдала, как каждая из них пеплом уносится на море. Если совсем не было ветра, Аня сама сдувала его — он приподнимется и улетит туда, где Лена прочитает письмо своей лучшей подруги.
Бывало, как сейчас, останется горка пепла, и как намеренно, словно желая поучаствовать гонцом между двумя разделенными обстоятельством подругами, поднимается ветер и прихватывает с собой весь пепел, на глазах Ани унося его вдаль, где убоюкивающее море и бескрайняя синева; где всегда теплый песок и красивые нежные волны.
Аня уже собралась уходить, как на край крыши села маленькая светлая птичка, словно с черной шапочкой на голове — похожая на славку. Птичка смотрела на Аню, а Аня замерла, в изумлении приоткрыв рот.
— Привет, — подрагивая голосом от волнения, сказала она.
А птичка все махала головой — посмотрит на Аню, потом налево, направо и снова на изумленную, с пеленой слез на глазах замеревшую Аню.
— А ты смешная, — сказала Аня, — и красивая.
Она даже боялась сделать глубокий вдох — только бы не спугнуть.
— Спасибо, — сказала Аня и птичка, вспорхнув верх, полетела вдаль — возможно к убаюкивающему морю, волны которого словно нежные руки заботливой матери.
Легенда о несчастном ангеле и маленькой девочке
Как-то, еще давно, я слышала одну легенду, а в последнее время все чаще о ней вспоминаю. Она о несчастном ангеле, который еще до сотворения мира таким, каким мы его знаем, был выгнан из рая за какую-то маленькую, незначительную провинность. Ведь Бог суров и мне кажется, он несправедлив и жесток. А выгнал он ангела, потому что рай — место идеальных существ, не совершивших ни единого проступка. Бог не мог простить несчастного ангела, хоть и был он его любимцем с самого его сотворения.