Все лестницы ведут вниз (СИ)
С каждой минутой горизонт все отчетливее окрашивался в золотистый цвет. Загоревшиеся снизу нависшие над землей облака, верхушками своими угрюмо потемнели; и плыли они медленно, не торопясь. Они будто живут сегодняшним днем — помнят о завтра и никогда не забывают о вчера, но живут этим часом, этой минутой. «А разве не так надо?», — задалась над вопросом Аня, делая последнюю затяжку последней сигареты. Дым, светясь темно-золотым оттенком в лучах уходящего солнца, унеся вдаль — там и растворился. Растворился в свой черед, когда на то пришло время. «Так и всё», — думала Аня.
Поток мысли приподнял и унес ее — мечтательную; поглотил Аню как то массивное облако вбирает в себя живую влагу рек и озер и уносит ее с собой, туда, где вода больше всех нужна; где земля истощилась и уже вопиет к небесам. Века может изнывать голодом потрескавшаяся земля, но настанет время, и терпение ее будет оплачено сполна. Во всяком случае, это вера и надежда истощенной, уставшей земли.
Аня не заметила как стало тихо: ни стуков, ни «девочки Агни» — ничего. Тихо, будто бы тьма пожрала рослого. С ним это может случиться! Может быть его сердце уже давно отмерло и он с легкостью растворился в сумрачной тишине. «Неужели ушел?» — подумала Аня и решила проверить, уже готовая приподняться, но остановилась — одумалась. Может быть он только этого и ждет. Сам, как и она, сидит тихо и хочет взять обманом.
— Да где же она? — нетерпеливо проговорила Аня. Уже явно миновало с пол часа.
Но только она окончила фразу, как раздался крик. Аня и не знала, что Ленка может так кричать. Через дверь слышно, будто бы под самое ухо. Кричит не останавливаясь — пискляво до отвращения. Ане самой захотелось быстрее открыть дверь и заткнуть глотку подруге, но крик резко оборвался.
Руки снова затряслись — от волнения, но уже не за себя. Попав ключом в замочную скважину только с третьего раза, Аня, разомкнув замок и выдернув с петель, отбросила его в сторону. Распахнув дверь, в тусклом свете заката она осветила площадку лестницы. Рослый стоял внизу, спиной к Ане. Было видно, что он прижав Лену к стене — одной рукой сжал ее шею, а второй ухватился за правую руку. Он не сразу сообразил откуда свет. Зато Аня соображала быстро. Пока рослый не обернулся, торопясь, почти спрыгнув с лестницы, и уже держа в руке нож с обнажённым лезвием, Аня с силой ударила им в плечо обидчика. Лезвие зашло на несколько сантиметров, но Аня скоро выдернула его и ударила снова — в спину, стараясь делать это с силой, с размахом, втыкая лезвие как можно глубже. Ударит — вытащит, поднимет — опустит. Снова и снова.
— Девочка моя, ты чего? — будто удивляясь сказал рослый, медленно поворачиваясь к Ане. Он не понимал, что происходит; еще не успел прочувствовать боль в теле. Аня, не теряясь, следовала за его спиной, убегая из виду рослого. Воскресенская продолжала наносить удары — снова и снова, — почти забыв себя, как тогда, когда с палкой расправлялась с Котовой. Рука уже устала, но было страшно. Останавливаться нельзя. Аня била ножом без разбора.
— Да отвяжись, бешеная! — взревел рослый. Резкая боль пронзила спину, отупляюще ударив в мозг. Пошел второй десяток ударов.
Лицо Ани замерло. Перед ней была только спина, изорванная, промокшая в крови рубашка и лезвие ножа, прыгающее перед глазами. Гнев, отвращение и страх слились в одну точку, став единым и неотделимым.
Подстигаемый болью, в сильном раздражении от привязавшейся Ани, словно бешеной пчелы, рослый, не оглядываясь сделал широкий шаг в сторону, но нога его зашла за ступеньку и он не смог удержаться. Всей своей массой повалившись вниз, он успел вскрикнуть до падения, но упав на площадку, умолк. Настала тишина — мертвая, какая и должна быть среди этих мрачных стен.
— Шею сломал, — произнесла Аня мысль вслух. — Жаль, а я уже собралась тебе кое-что отрезать, — добавила она, не замечая, что говорит в голос.
Аня повернулась к подруге. Лена стояла неподвижно, прильнув спиной и затылком к стене, бледная как бумага, дрожа всеми до единого мускулами тела; дыхание ее сотрясалось и обрывалось вместе с громкими ударами потрясенного сердца. В мокрых, переливающихся в тусклом свете глазах читалось море пережитого ужаса и невообразимого страха. В свете уходящего солнца на ее лице виднелись ручейки блестящих слез. Она что-то хотела сказать Ане, но дрожащие губы не слушались Лены.
Увидев такой подругу, от сердца Ани отхлынула кровь, а тело обдало холодом. Ей стало очень жалко Ленку — она была такой напуганной, несчастной, такой беззащитной, как какая-та серая мышка, зажатая в углу. Аня сама чуть не расплакалась, но сумела сдержать себя.
— Все хорошо, — щелкнув лезвием, убрала она окровавленный нож в карман. Подошла, обняла подругу и сама затряслась от сильной дрожи в теле Лены. — Ну все-все. Успокойся. Все хорошо. Теперь никто не обидит. Успокойся, пожалуйста, Ленусь, — поглаживая по спине, говорила Аня. Неожиданно она очень разозлилась на себя — сама себе стала противной.
— Ну ладно тебе, Лен. Давай, спускайся вниз. Я сейчас. Сразу за тобой. Хорошо? Ну-ну, не плач, подружка, — гладила ее по волосам. — Все прошло. Теперь ничего не случится. — Аня огляделась. — Где твой телефон? — Он лежал на полу; экран пошел трещинами. — Вот, держи. Ну прости. Все, спускайся. Я сейчас.
Лена пошла, так пока толком и не поняв, что случилось. Она обернулась, открыла рот, что-то хотела сказать, но Аня ее опередила.
— Лена! — повысив тон, властно сказала Аня. — Иди вниз и жди меня на улице! — Так, с открытыми ртом она и ушла, спускаясь вниз в темноте. Не сразу Лена сообразила, что идет вслепую.
Когда подруга пропала из виду, Аня бросила взгляд на рослого, чтобы убедиться, что он все еще не двигается, если жив. Потом побежала наверх, подняла замок и выбросила его через второй открытый проем — в сторону дома Наумовой и могилы Норда. Дверь она оставила распахнутой на улицу с мыслью, что может быть на днях пройдет дождь и смоет отпечатки ее пальцев. Воскресенская не сразу догадалась сначала удостовериться, жив ли рослый, или уже умер.
Осмотрев на всякий случай место крыши, где сидела в последние часы, и убедившись что все окурки были выброшены вниз, Аня спустилась к неподвижно лежащему телу. Лежал рослый спиной вверх, ноги на ступеньках, а руки раскинуты в стороны. Голова повернута вправо.
Опустившись на корточки, Аня ухватилась рукой за его горло. Пульс прощупывается — жив. «Ну а что теперь?» — думала Аня. Он ведь очнется, поправится. Он же все это не забудет, не оставит ее в покое. Точно будет искать и найдет в ближайшие дни, может недели. По Ане видно, что она школьница, а школа в городе одна. Тут и Лена. «Лене тоже достанется. Хуже всего, если ей. Она то не в чем не виновата. И так дрожит, как лист на ветру. Может так и будет теперь дрожать до конца жизни, ведь трусиха из редкостных.»
Что теперь? Ходить оглядываться по сторонам? Ждать? То и делать, что постоянно присматривать за Ленкой? А его друзья? Те самые. Может теперь и они представляют для нее с Леной опасность. Каждый день теперь жди, что за тобой придут!
Рядом со всяким разбросанным мусором в углу лежало два целых и один потрескавшийся надвое серого цвета кирпичи. Аня подняла целый и обхватила его двумя руками. Держа его на уровне груди и смотря на открытый висок будто бы спящего рослого, ей казалось, что ничего в этом сложного нет. Один, или два удара — хруст, и можно уходить. Аня встала поближе, потом чуть в бок. Так казалось удобнее; с такого положения можно одним ударом — и все. Занесла кирпич над головой. Нет. Встала чуть правее. Оказывается, это не так просто. Бить палкой и ножом в плечо — одно, а убить — совсем иное. Вот! Так лучше. Подняла и сильнее сжала пальцами кирпич, уже выгнула спину, напрягла руки и затаила дыхание… Нет. Опустила. Выдохнула. Сердце бьется — тревожится.
— Ну это же наркоман, — начала вслух убеждать себя Аня. — Да еще извращенец. Первая я от тебя убегала, а? — закричала она на бессознательное тело. — Скольких ты там еще догонял, мерзкая тварь? — горячилась она. — Сколько на твоем счету, урод? Одна боль от вас!.. Скверна и грязь!.. Как же вы меня задолбали, мрази! — выкрикнула она и замахнувшись кирпичом, с силой и криком опустила его вниз.