Ваше Сиятельство 4т (СИ)
— Раз так, в знак примирения и взаимопонимания, предлагаю отметить это событие торжественным ужином, — решила Елена Викторовна. — Сейчас распоряжусь, чтобы Кузьма Ильич порадовал нас чем-нибудь особо вкусным. Скажу, чтобы достали из погреба наше Крымское тридцать первого года.
Я не имел ничего против вкусного ужина и если он будет под вино, то, пожалуй, можно потерпеть за столом и этого бритиша. Тем более Милтон может оказаться мне полезным, если для раскрытия тайны древних виман потребуется артефакт, хранящийся у графа Бекера. Я пока не знал назначение Ключа Кайрен Туам. Не знал о его назначении и мой отец, хотя несколько раз упомянул в своих исследованиях. Эти упоминания основывались на осмыслении каких-то древних текстов, которые переписывались с искажениями ни один раз и в значительной мере потеряли первоначальную суть. И еще мой отец считал, что основой всему все же были Свидетельства Лагура Бархума — именно они являлись первоисточником, который позже интерпретировали много раз столетиями позже. Отец не исключал, что помимо Свидетельств Бархума, имеются другие документы той же эпохи, которые тоже несут важные сведения о том, где искать тайну устройства виман древней цивилизации.
Полон этих мыслей, я удалился к себе. Открыл учебник по истории древнего мира, чтобы подготовиться к завтрашней контрольной в школе. Бегло посмотрел несколько параграфов и дойдя, до войны Черных Браминов, снова вернулся к мысли, что мне нужно уделять больше времени переводу великой реликвии, подаренной князем Ковалевским. Честно говоря, ничего себе подарочек. Неужели, князь не понимал, как велика его ценность? При чем ценность тех таинственных металлических пластинах именно в информации, запечатленной на них, а не самих пластинах.
Конечно, Ковалевский понимал. Иначе он не передал бы тяжелую коробочку, обшитую бархатом, именно таким образом, предупредив, чтобы я не говорил о ней даже Ольге. Я в деталях вспомнил ту сцену, в кабинете графа Голицына, и у меня возникло впечатление, что Борис Егорович каким-то непостижимым образом видит во мне этакую большую перспективу, при чем в масштабах империи. Примерно, как это видела Артемида, обратившись ко мне, когда я бесплотным духом выбирал себе мир для воплощения. Вот только Артемиде подобное видеть дано самой ее божественной природой. А Ковалевский каким образом? Ведь даже если князю сказать, что я Астерий и я на самом деле многое могу, то Борису Егоровичу это не добавит истинного понимания. Может, Ковалевский знает какое-то пророчество, каким-то образом идущее в параллели с римским и поэтому с такой решительностью делает ставку именно на меня?
За ужином мы поговорили с Майклом об арийских и доарийских летающих машинах. Надо признать, этот раздражавший меня поначалу британец оказался интересным собеседником и его суждения не столько о технике исчезнувших цивилизаций, сколько о древней истории меня весьма увлекли. Под конец, я даже попросил Милтона познакомиться с его научными статьями. Британец обрадовался моему интересу и пообещал, что скоро все журналы с его статьями будут у меня. А также лично мне он покажет свои работы, от публикации которых пока воздерживается. Я, чуть подумав, решил дать ему копию работ отца. Разумеется, не всю — убрав из нее некоторые важные части, указывающих, что тайные знания об устройстве виман древности могут находиться на одном из горных плато в Сибири или на острове Шри-Ланка. У отца не было определенного мнения на этот счет из-за неполноты и противоречивости данных, и этот вопрос в скором времени должен решить перевод Свидетельств Бархума, на который я возлагал основные надежды.
Майкл, когда узнал, что я готов предоставить работы отца, обрадовался так, что излишне увлекся вином. Напился так, что едва держался на ногах. Его пришлось оставить ночевать у нас, увы, в покоях мамы на диване. Я помог ему подняться по той самой лестнице, по которой недавно спускал господина Милтона пинками. Завел в первую мамину комнату и под благодарным взглядом Елены Викторовны уложил на диван. Еще несколько минут Майкл продолжал бессвязно рассуждать о полетах древних виман к Венере и Марсу, о богах Марса и магических знаниях, пришедших на Землю с других планет, а потом неожиданно и громко захрапел.
В школу я пришел минут на десять раньше обычного. У входа под портиком стояло несколько парней из параллельного класса: Звонарев, Кунцев, еще двое, фамилии которых я не знал — курили, обсуждали очередной инцидент в Гибралтаре между нашим военным кораблем и британской морской стражей. Если верить российским газетам — а они, как правило, оказываются чуть правдивее британских — то с нашей стороны жертвами инцидента пали около двадцати матросов, а фрегат «Адмирал Разин» получил много серьезных повреждений. Британская вимана 3-го класса была уничтожена, и их корвет с двумя пробоинами едва дошел до порта.
Из дверей школы вышел граф Сухров с Лужиным. Еграм, завидев меня, жестом отозвал в сторону и сказал:
— Кстати, приветствую. Давно не виделись. Смотрю, ты и Ковалевскую научил школу прогуливать?
— Ну так, немножко, — рассмеялся я, доставая коробочку с «Никольскими». — Ей полезно, а то слишком умная.
— Удивляюсь, тебе Саш. Как ты умеешь так менять людей? — Сухров прислонился плечом к колонне, с улыбкой поглядывая на меня. — В тебе кроме магии есть еще что-то такое, чему я даже не знаю названия.
Я пожал плечами. Ну, есть во мне еще Астерий, только зачем говорить об этом.
— Не слышал, что с «волками» случилось? — спросил Еграм, угощаясь из моей коробочки с сигаретами. — Слухи какие-то совсем дурные. Говорят, где-то в Шалашах или рядом у них был храм Морены, и там всех собравшихся сам Перун пожег молнией.
— Ну, слышал кое-что, — от этих слухов мне стало еще веселее, и я сказал так: — По моей версии имелся у почитателей Морены ритуальный зал. Располагался он где-то там, под поместьем мрачного барона Железняка под землей. Зал этот служил для очень скверных ритуалов — жертвенные убийства людей. Так вот в пятницу, за этим темным занятием застали всех поклонников Морены некие светлые силы. Застали и жестоко наказали за все прошлые прегрешения. Говорят, боги там тоже себя как-то проявили.
— Ты, как я догадываюсь, имеешь отношение к тем «светлым силам»? — Еграм прикурил.
— А как же без меня, — я усмехнулся и подмигнул Лужину. — Лучше поделись слухами, кто из «волков» остался жив? Как я понимаю, Варги и Лешего больше на этом свете нет.
— Да, в понедельник Варгу похоронили. А Лешего только вчера. Говорят, до странного мало собралось на его похороны, хотя был он человеком видным, влиятельным, пришло всего человек двадцать, в основном слуги, родственники. Похоронили там же, Южных Садах Персефоны, только в противоположной стороне кладбища от склепа Синицыных. Кто выжил?.. — граф Сухров в задумчивости выпустил струйку дыма вверх. — Знаю только двоих таких, но они больше не «волки». Собираешься из тоже достать?
— Нет. Если они не перейдут мне дорогу, я их не трону, — пообещал я, подозревая, что эти двое могут быть приятелями Еграма. — Не слышал насчет Джеймса Лаберта? Он тоже вполне мог быть в том подземном зале. Вот его судьба мне интересна особо.
— Нет, о нем не знаю. Я постараюсь узнать, но сам понимаешь, Лаберт — он всегда в стороне и о нем не слишком много знал даже сам Леший, — щурясь от дыма, попавшего в глаза, сказал Сухров.
Мы еще поболтали немного о «волках», о сгоревшем клубе и слухах из Резников, где больше не орудует по вечерам банда Лешего, но взамен появляются какие-то другие неприятные личности. Потом как-то разговор повернулся о девушках.
— Ленская тебя в понедельник очень искала. Спрашивала у Груши, а вчера даже к Ковалевской рискнула подойти. Насколько я понял, поговорили мирно, — сообщил Лужин.
— Кстати, вот и княгиня идет, — заметил Сухров, смотревший на школьные ворота.
Я повернулся и увидел Ольгу. Она шла через школьный двор в золотистом атласном костюме, который блестел в лучах утреннего солнца.