Запрет на любовь (СИ)
Он, ухмыляясь, лезет левой рукой в карман.
Не знаю, что там. И что со мной было бы, если бы вдруг не распахнулась, бахнув о стену дверь.
Дальше события развиваются очень стремительно и абсолютно для меня неожиданно.
В помещение заскакивают четверо. Слепят фонариками.
— Отошёл от неё!
С этими словами на бомжа набрасывается невесть откуда взявшийся Абрамов.
— Пошли, — Горький тянет меня за руку и вытаскивает наружу.
— Цела? — Александр Георгиевич визуально оценивает моё состояние.
— Да.
— К Мозгалину, — командует коротко и, протиснувшись мимо нас, спешит к ребятам.
Бежим с Пашей по гальке.
Петя радостно машет мне рукой издалека.
Остановившись возле него минутой спустя, согнувшись пополам, пытаюсь привести дыхание в норму.
— Петя побежал. Петя встретил друзей.
— Молодец. Как вы нас нашли? — это уже Горькому адресую.
— Всё кусты и деревья вокруг лагеря обшарили. Его не нашли. Ещё и выяснилось, что ты пропала. Марсель предположил, что в одиночку пошла сюда, — рассказывает он мне.
Обеспокоенно смотрю в сторону маяка. К счастью, парни появляются на пляже уже очень скоро.
— Спятила, Джугели? — с ходу наезжает на меня Кучерявый. — Вообще не соображаешь, чё делаешь?
— Тата меня нашла, — произносит Мозгалин в мою защиту.
— Лучше тебе сейчас заткнуться! — предупреждает его Марсель. — Что у тебя с телефоном? — снова обращается ко мне, продолжая отчитывать.
— Сел.
— Почему никому не сказала, что пошла сюда? Бессмертной себя возомнила? Мозг время от времени включать не пробовала?
— Не кричи на меня!
— Это, — показывает перед носом мой баллончик, — вообще не гарантия развития благополучного исхода. Убедилась?
— Хватит читать мне нотации, — начинаю раздражаться.
— Слышь, бесстрашная, — делает шаг ближе ко мне, — у него был нож в кармане. Ты в курсе?
Молчу, поджимая губы.
— Дура, — припечатывает, подытоживая.
— Тата — молодец. Петя — тоже молодец. Пете понравилось.
Абрамов, скрипя зубами, поворачивается к нему. Ещё немного и не выдержит. Втащит.
— Давайте ещё раз играть. Ве-се-ло.
О Господи, молчи!
— Тебе весело? — напирает на него грудаком.
— Эй, прекрати, он же не понимает, — заслоняю Мозгалина собой.
— Весело тебе, чокнутый? — орёт на Петю через плечо. — Весь лагерь на уши поднял!
— Все играли. Мы — команда! — кивает тот в ответ. — Друзья.
— Уберите его от меня, — цедит Абрамов. — Или я за себя не отвечаю.
*********По дороге в лагерь слушаю лекцию о безответственности ещё и от Александра Георгиевича.
— Разве можно? Одна. Девочка. Ночью. По незнакомой местности! — отчитывает меня он.
— Тата — бесстрашная, — улыбается Мозгалин.
— Это не бесстрашие. Излишняя самоуверенность и глупость в чистом виде, — доносится от Абрамова, идущего за спиной.
Закатываю глаза.
— В этом соглашусь с тобой, Марсель, — кивает физрук. — Нельзя так безрассудно рисковать.
— Ничему жизнь не учит.
— Вы изначально ни одну из групп туда не направили, — отвечаю я учителю, игнорируя колкий комментарий одноклассника.
— Потому что сперва хотели осмотреть ближайшие метров триста-пятьсот.
— Так-то она права, Георгич. Надо было сразу кого-то туда отправить, — встаёт на мою сторону Горький.
— Почему решила пойти к маяку? — нахмурившись, спрашивает у меня физрук.
— Петя заглядывался на него утром.
— А ещё Петя оставил подсказки, — с гордостью добавляет Мозгалин.
— Подсказки?
— Держи назад своё оригами, — достаю из кармана бумажные фигурки и передаю ему.
— Ты разложил их по пути, что ли?
— Да, Паша. Петя молодец. Петя всё продумал и Тата нашла его.
— Нельзя уходить из лагеря, Пётр! — ругает его молодой преподаватель. — Мы с Матильдой Германовной несём за тебя ответственность, понимаешь?
— Девочки сказали, что мы играем.
— Ещё раз повторяю, Мозгалин, самовольно уходить куда-либо без разрешения нельзя! Мало ли, что с тобой могло случиться!
— Петя сожалеет. Извините.
Физрук вздыхает и качает головой.
— Ладно ты до маяка дошла, — поворачивается ко мне, — но зайти в тёмное, заброшенное, полуразрушенное здание как дурости хватило? Неужели не побоялась?
— Нет.
— А тот мужик сильно напугал тебя?
— Немного.
— Она всерьёз думает, что перцовый баллончик — защита от всех бед, — снова влезает в наш диалог Абрамов.
— В случае с тобой помогло, — отзываюсь язвительно.
— Просто повезло. Я на тебя засмотрелся. Был дезориентирован.
Цокаю языком и чувствую, как начинают гореть щёки.
Засмотрелся. Дезориентирован.
Идиот. К чему эти провокации?
Александр Георгиевич старательно сдерживает улыбку. Мозгалин, похрюкивая, смеётся.
— Кто он? Тот человек на маяке, — перевожу тему.
— Без понятия. Бомж, судя по виду.
— Он бывший сиделец.
— С чего ты взял, Марсель?
— У него есть наколки на пальцах, — вспоминаю я вдруг.
— Да. И каждая из них что-то означает.
— Есть такая тема, — поддерживает его теорию Горький.
— Сообщим в полицию, пусть проверят его. Ты, надеюсь, несильно его приложил?
— Как раз полежит, отдохнёт до их приезда.
— Абрамов…
— Жить будет, Александр Георгиевич, не очкуйте. Пульс был.
— Место для ночлега и впрямь выбрано странное…
— Ненавижу темноту, — тихо произносит Ромасенко, до этого момента не принимавший участия в разговоре.
— Как по мне, высота — куда хуже, — выражает своё мнение Горький.
— Ты ж недавно на самолёте летал в Турцию.
— И чё? Летал. Целое испытание. Как задвинул шторку иллюминатора в самом начале полёта, так и не поднимал.
— А я боюсь клоунов, — выдаёт Петя.
— Клоунов?
— Да. Они очень-очень страшные.
— А-а-а-а, стопэ! Так вот почему ты убежал из кинозала два года назад? Мы ж тогда как раз «Оно», снятое по Кингу, смотрели.
— Хоть бы предупредил!
— Драпанул так, что пятки сверкали.
— Александр Георгиевич, а вы чего боитесь?
— Змей боюсь, Ромасенко, — признаётся преподаватель.
— О-о-о-о, тогда Зайцева точно в пролёте. Нет шансов.
— Ага, она у нас та ещё гадюка.
Ребята смеются.
— Какие шансы? Чушь не мелите, она моя ученица, — одёргивает он мальчишек довольно резко.
— Шутка, Георгич, сорян.
— А вы двое чё отмалчиваетесь? — очевидно, вопрос Ромасенко адресован мне и Абрамову.
— Не знаю, чего боюсь, — рассуждает вслух последний. — Ко всему, что вы перечислили, я отношусь ровно.
— Да блин, не гони! Не может такого быть!
Кучерявый молчит какое-то время.
— Фобия есть у каждого человека, бро.
— Тогда моя — это кладбище.
— Кладбище???
— Похороны.
— Боишься умирать, что ли? — пучеглазится сын директрисы.
— Нет, ты не так понял. Я боюсь потерять кого-то из близких, — поясняет он ему. — Мать, отца…
— Достойный ответ, Марсель, — одобрительно кивает сын Шац.
— Ну а ты чего очкуешь, Джугели? — минутное молчание прерывает всё тот же Ромасенко.
Заметьте. Джугели. Не Джугашвили.
И впервые в интонации отсутствует издёвка.
— Ты наконец-то выучил мою фамилию?
— Заслужила, — цедит он сквозь зубы.
Удивлённо вскидываю бровь.
Весьма и весьма неожиданно.
— На вопрос отвечать собираешься или сольёшься?
Не хотелось бы говорить о своих слабостях, но раз уж все открыто высказались… Откровенность на откровенность.
— Вода.
— В смысле?
— В прямом. Я не умею плавать.
— Ты прикалываешься?
— Нет, Максим.
— Поэтому не пошла купаться днём? — связывает одно с другим.
— В том числе, — не отрицаю.
— Занятно… — хмыкает он.
— Боже! Петя! Тата! — вниз по склону, нам навстречу, спешно спускается встревоженная Матильда Германовна. — Нашлись? Саша, они целы?