Тварь. Кассеты Андерсона

Пришлось еще раз звонить в управление полиции штата и просить список адресов свидетелей. Прайс до сих пор не возвращался, но он, видимо, распорядился оказывать мне помощь всем, что мне понадобится, потому-то я без проволочки получил нужные сведения.
Элис жила в Вустере, загородном поселке к западу от города. К нему вела незаметная дорога, отходившая от магистрального шоссе, но, судя по размерам особняков, окруженных обширными участками, здесь селились богачи. Сам городок мог похвастаться целым кварталом магазинов, витрины которых выставляли напоказ только самое лучшее. Над каждым магазином помещались квартиры. Дома сверкали белым кирпичом и новым блестящим металлом. Их окружала атмосфера достоинства и надменной элегантности. Элис жила над меховым магазином в третьем доме от конца.
Я поставил машину между новеньким “фордом” и “кадиллаком” с откидным верхом. В окнах Элис не было света, но я не сомневался, что она мне обрадуется.
Я вышел из машины и вошел в маленький холл. На звонке стояла ее фамилия. Я не отнимал палец от кнопки добрых пять секунд, потом открыл дверь и стал подниматься по лестнице.
Я не успел дойти до верхней площадки, когда дверь квартиры отворилась и в ней, запахивая на себе халат, показалась Элис.
Свет упал на мое лицо.
— Черт меня подери, надо же! — воскликнула она. — Хорошенькое же время ты выбираешь для визита к друзьям.
— Разве ты не рада меня видеть?
Я широко улыбнулся.
— Дурачок, заходи живей. Конечно, я тебе рада.
— Мне неловко вот так вытаскивать тебя из постели.
— Я не спала, просто читала в постели, — сразу за дверью она остановилась. — Это ведь не профессиональный визит?
— Где там! В конце концов, мне осточертело это сволочное дело, устал и решил развлечься.
Она захлопнула дверь.
— Поцелуй меня.
Я ткнулся губами в ее нос.
— Шляпу-то хоть можно снять?
— О-о-о! — выдохнула она. — Как ты это сказал!
Я кинул шляпу и плащ на вешалку возле двери и прошел вслед за ней в гостиную.
— Выпьешь? — спросила она.
Я показал три пальца.
— Вот до сих пор и с имбирем.
Когда она ушла за льдом, я окинул комнату взглядом. Классно, просто классно! Шикарней самой шикарной квартиры на Парк авеню, в которой мне довелось побывать. Мебель стоила немалых денег, а картины маслом на стенах — и того больше. Уйма книг, сплошь редкие и дорогие издания. Йорк не скупился на племянницу.
Элис вернулась с двумя стаканами.
— Бери любой, — предложила она.
Я выбрал тот, что полней. Мы обменялись молчаливыми тостами — в глазах у нее плясали чертики — и выпили.
— Нравится?
Я энергично кивнул.
— Выдержанный, верно?
— Более двадцати лет. Дядя Руди подарил.
Она поставила свой стакан и погасила верхний свет, взамен включив настольную лампу под абажуром. Выбрала в шкафчике несколько пластинок и вложила их в проигрыватель.
— Атмосфера! — озорно пояснила она.
Я не видел в этом никакой необходимости. Когда лампа оказалась за спиной Элис, ее халатик оказался настолько прозрачным, что сам по себе создал соответствующую атмосферу. Она была женщиной с головы до ног и крупнее, чем я думал. Ее манера держаться была сам соблазн, и она это знала. Игла опустилась на пластинку, и вкрадчивая восточная музыка наполнила комнату. Я закрыл глаза и вообразил женщин в алых шароварах, танцующих перед султаном. Султаном был я. Элис произнесла что-то, чего я не разобрал, и вышла.
Когда она вернулась, ее обволакивала лишь тонкая паутинка. Больше ничего.
— Ты и сегодня такой усталый?
— Сегодня нет.
Она села рядом.
— По-моему, в прошлый раз ты притворялся, а я-то старалась.
Ее кожа под паутинкой была нежной и бархатистой, на шее ровно пульсировала жилка. Мой взгляд скользнул по ее плечам, спустился ниже. Задорные груди смеялись над моими былыми колебаниями, плоский живот ждал только прикосновения, которое подействует как запал, бедра не признавали попыток материи заслонить их. Я с трудом выговорил:
— Должно быть, тогда я и вправду устал.
Она закинула ногу на ногу, и полы халатика-паутинки разошлись.
 
— Или дурь нашла, — добавила она.
Я торопливо допил стакан и потянулся за добавкой. Мне требовалось что-нибудь, укрепляющее нервы.
Звякнул лед, стекло зазвенело о стекло. Она отмерила виски и налила. На этот раз он пододвинула столик поближе, чтобы больше не вставать. Сменилась пластинка, и зазвучали нежные голоса скрипок, исполнявших Венгерскую рапсодию. Элис подвинулась поближе. Я чувствовал сквозь одежду тепло ее тела. Стаканы опустели. Когда пластинка сменилась другой, ее голова лежала на моем плече.
— Как поработал, Майк? Трудный был день?
Ее волосы задевали мое лицо, мягкие, милые волосы, пахнувшие жасмином.
— Как ты думаешь, ее найдут?
Я погладил ее шею, самую чуточку впиваясь в тело кончиками пальцев.
— Наверное. Сайдон — маленький городок, здесь не спрячешься. Ты хорошо ее знала?
— Ммм. Что? Ох, нет. Она держалась очень холодно со всеми нами.
Снова запах жасмина. Элис уткнулась лицом мне в плечо. Я ухмыльнулся.
— Ты тоже хороша. Разве тебе не полагается носить траур?
— Нет, он мне не идет.
Я подул ей в ухо:
— Никакого уважения к мертвым.
— И потом, дядя всегда не любил всю эту похоронную показуху.
— Ну, ты все же была его любимой племянницей, это как-то обязывает. Ведь он оставил тебе неплохие денежки.
Она запустила пальцы мне в волосы, пригибая голову ближе к себе.
— В самом деле? — ее язык легко пробежал по губам — розовое, проворное жало искушения.
— Угу, — мы терлись носами, сдвигаясь все теснее. — Я видел завещание. Должно быть, ты ему нравилась.
— Лишь бы я нравилась тебе, Майк, остальное неважно.
Ее рот чуть приоткрылся. Я больше не владел собой. Я схватил ее и раздавил ее губы своими. Она была как одно живое сердцебиение, как жаркое и неистощимое пламя, идущее из глубины. В какой-то момент, крепко сжимая меня в объятиях, она укусила меня в порыве неудержимой страсти.
Она прервала поцелуй и прильнула губами к моей шее, потом потерлась плечами о мою грудь, отчего халатик сполз и повис на локтях, сковав движения рук. Я ощупывал ее тело, мял до синяков, пока она не застонала в мучительном экстазе, требуя еще. Ее пальцы возились с пуговицами моего пиджака. Я кое-как стянул его с себя и бросил на кресло, а она принялась за галстук.
— Сколько одежды, Майк, сколько на тебе всякой одежды! — она вновь поцеловала меня. — Отнеси меня в спальню! — я подхватил ее на руки. Невесомая ткань потянулась за ней. Полузакрыв глаза, она показала пальцем: — Туда!
Темнота. Прохлада пушистого покрывала. Она велела мне оставаться на месте и поцелуями закрыла глаза. Я чувствовал, как она поднялась с кровати и вышла в гостиную. Сменилась пластинка, и новая, более громкая мелодия устремилась в комнату каскадом торжественных звуков. Тянулись томительные минуты ожидания. Наконец она вернулась, неся на подносе два налитых стакана, похожая на какую-то восхитительную рабыню. На ней не было даже халата-паутинки.
— За нас и за эту ночь, Майк!
Мы выпили. Она устремилась ко мне с протянутыми руками. Музыка приходила и уходила, одна мелодия сменяла другую, но мы ничего не слышали и не слушали. Потом смолкли все звуки, кроме дыхания.
Мы проснулись поздно. Элис не хотела меня отпускать, но идти было необходимо. Несмотря на все уговоры, я не уступил: ее вид теперь не производил на меня прежнего впечатления. Я отыскал ботинки, надел их и подогнул простыню у нее под подбородком.
— Поцелуй! — она приподняла голову, подставляя губы.
— Нет.
— Один разочек.
— Ладно, один разочек.
Она делала уход непростым делом. Я толкнул ее обратно на подушку и пожелал спокойной ночи.
— Ты такое страшилище, Майк, ты до того безобразен, что кажешься почти красивым.
— Спасибо, ты тоже.
Я помахал ей и вышел. В гостиной я поднял с пола пиджак и стряхнул с него пыль. Теряю глазомер. Мне казалось, что я бросил его на кресло.