Обещание (СИ)
— Смотри, Лапа, вот я сейчас запрограммирую тебе маршрут на космопорт этого патриарха Ала… а заодно и экстренное сообщение в полицию. Готово. Теперь давай поменяемся местами! Садись в кресло пилота. Теперь приложи палец вот сюда. Видишь, он тебя спрашивает, какой маршрут выбрать? Выбираешь «Космопорт». И всё, больше ничего не делаешь. Расслабляешься и получаешь удовольствие от полёта. Понял? Нет, сейчас не нажимай, а то мы прямо туда и улетим. Всё, видишь, я даю команду «Отмена» и «Выход». Если я не скажу «Выход», не смогу открыть кабину. А вот эта кнопка открывает кабину. На меню тоже есть такая команда, но в этой модели самые важные команды дублируются механическими контролями. Так что просто запомни эту кнопку. Понял?
— Я понял, Стах, — тихо ответил кейяре, — но для чего ты мне всё это рассказываешь? Я ведь без тебя никуда не полечу.
— Ну, тогда пакуем вещи и сваливаем отсюда, Кэйлани, — твёрдо проговорил Икеда. — Если ты в экстремальной ситуации отказываешься мне подчиняться, то мы не экипаж и летать вместе не можем.
Кэйлани помолчал, кусая губы, стирая пальцем невидимую пыль с края консоли. Наконец, сказал:
— Хорошо, я выполню твою команду. Просто…
— Кэйлани, — перебил Стах, — я должен точно знать, что если я скажу тебе: «Домой!», ты бегом побежишь в этот ангар, сядешь в это кресло, приложишь палец к панели и нажмёшь «Космопорт». Потом можешь меня проклинать, реветь или набить мне морду, но сначала выполнишь команду. Я могу на это рассчитывать?
— Можешь, — чуть слышно прошептал кейяре, низко опустив голову.
— Я не слышу тебя. Смотри на меня. Повтори.
Кейяре поднял голову и взглянул Стаху в лицо. Его глаза казались чёрными, крылья тонкого носа гневно подрагивали. Но голос прозвучал очень твёрдо:
— Я выполню твой приказ. А сейчас я могу идти?
— Иди.
Кэйлани быстро нажал кнопку — запомнил всё-таки, молодец! — и, едва дождавшись, когда откроется кабина, спрыгнул вниз, только его и видели. Стах остался доволен. Пусть мальчик обиделся, зато есть надежда, что в критической ситуации обойдётся без глупостей.
Немного погодя он нашёл кейяре на камбузе, киснущим над банкой абрикосового повидла.
— Не грусти, Лапа, — сказал Стах, открывая для себя горшочек куриного паштета «Нежность». — Это на крайний случай, понимаешь? Конечно, скорее всего, мы свалим вместе, но может по-всякому получиться.
Кейяре никак не отозвался, и Стах повторил попытку:
— Может, станцуешь ещё раз для меня? Или какой-нибудь танец попроще, чтобы размяться?
— Не хочу… — пробормотал мальчишка.
— Зря, у тебя прекрасно получается. Ты, наверное, хочешь стать профессиональным танцором?
— Нет. Танцы — отличное увлечение, но никуда не годная профессия, — ответил кейяре, явно цитируя кого-то умного и взрослого.
— А чем бы ты хотел заниматься?
— Я хочу быть пилотом.
— Да что вы все, с ума посходили с этими пилотами? — отчего-то расстроился Стах. — Мало других профессий? Почему именно пилотом, почему не навигатором, не оператором дронов, не учителем или врачом, в конце концов?
Ответа на это не последовало.
— Слушай, почему ты нормальную еду не ешь? — спросил Икеда, постепенно раздражаясь. — Вот попробуй этот паштет, по-моему, ничего…
— Не хочу, — упрямо заявил кейяре.
— Ну и не надо! — разозлился Стах. — Ешь себе эту дрянь липучую. Жопа толстая будет.
— Пусть, — прозвучало с мрачным удовлетворением. — Никому нет дела до моей жопы.
— В пилотское кресло не влезет, — заметил Икеда, сообразивший, что пора остановиться, но с разгону не сумевший это сделать.
Кэйлани не торопясь встал, аккуратно поместил мусор в контейнер, протёр дезинфицирующей салфеткой стол.
— Я ложусь спать. Спокойной ночи, Стах.
И вышел вон с высоко поднятой головой, с бетонно прямой спиной.
Стах доел паштет, открыл ради хохмы абрикосовое повидло, попробовал — и вправду гадость. Подумал, что, пожалуй, напрасно награждал кейяре какими-то особыми качествами. Они ничем не отличаются от обычных земных подростков, такие же безбашенные, пизданутые на всю голову. Проще со взрослым инопланетянином договориться, чем со своим же подростком. А уж с инопланетным — увольте, это не по его части. Ксенопсихологов готовят в особых школах чуть ли не на самой Земле, а потом носятся с ними, как с микриллиевыми пирамидками. И какого хрена он решил, что имеет на этого мальчика какое-то особое влияние? Из-за пары минетов? Или оттого, что рассказал ему историю своей жизни? Да на фиг, он уже и забыл всё. Плевать он хотел и на Стаха, и на его лузерную историю…
В капитанской каюте было темно и неожиданно прохладно. Стах включил аудиосистему, и каюту заполнили заунывные звуки, прилетевшие из далёких веков земной цивилизации, когда интеллектуальная элита мучилась неведомой виной и пребывала в благородной меланхолии. Не раздеваясь, упал на кровать, позволяя древней музыке забраться под кожу. Видимо, правду говорят бывалые парни, что бортовые компьютеры научились считывать биоимпульсы головного мозга и оттого могут правильно трактовать настроение капитана. Например, подобрать ему подходящую музыку. Или удержать его от воплощения самоубийственной идеи столкнуть станцию с орбиты и направить её прямо в жаркие объятия всепрощающего Ла… или на поверхность планеты. Никому ещё не удавалось использовать космические объекты в целях терроризма, что, учитывая человеческую глупость в сочетании с решительностью, факт невероятный. А печальная музыка древней Земли волновала и утешала, говорила о чём-то, что больше космоса и выше одной души, заблудившейся под чужими звёздами. И плакало слабое и глупое сердце, заранее получившее прощение за слабость, за глупость, за любовь…
Стах проснулся в темноте и тишине, проснулся, будто от толчка. С ходу запросил данные системы безопасности. Никто не приближался к станции. Вывел на экран изображения внешних камер. Станция парила в пространстве, такая же одинокая и ко всему безразличная, такая же поразительно чужеродная. Невидимая планета тонула во тьме: они летели над ночной стороной. Причины для тревоги не было, а вот тревога была. Она стягивалась тугим узлом где-то под рёбрами, заставляла сердце трепыхаться беспорядочно и отчаянно, бежала по венам то ли страхом, то ли гибельной эйфорией. Как в бою. Как в последний момент перед неминуемой смертью.
«Кэйлани!» — молнией вспыхнуло в мозгу. Стах вскочил.
Вспомнилась вчерашняя глупая ссора, стала понятной единственная причина для волнения: что-то случилось с его кейяре. Пространство между каютами преодолел двумя прыжками. Каюта Кэйлани оказалась пустой. Смятые простыни на кровати, брошенная на пол подушка. Тревога грозила превратиться в панику. Стах заставил себя остановиться и перевести дыхание. Напомнил себе: «Ничего не произошло. К станции никто не приближался».
Под звёздами смотрового дека Стах замер, покачнувшись, будто от удара. К тревоге, вставшей на дыбы, добавилась волна возбуждения, такая сильная и внезапная, что потемнело в глазах. Пришлось схватиться за стену, чтобы не грохнуться в позорный обморок.
В центре зала под грудой одеял замерла одинокая фигурка, странно маленькая и беспомощная. Стах подошёл, преодолевая дрожь в коленях, присел перед кейяре, сжавшимся в комок на полу.
— Лапа… Лапочка, что с тобой, маленький? Проснись, хороший…
А тревога уже подсказала: «Это не сон, это то самое, странное и страшное, инопланетное, к чему ты никак не подготовлен, чего ты не знаешь и не понимаешь…»
Развернул кокон одеял, увидел влажные спутанные пряди, тонкие руки, крепко сжимающие игрушечного мишку, подрагивающие белые плечи. Прижался лицом к беззащитной шее, с воем вдохнул сладкий и свежий запах пота, и тепла, и похоти. Вспомнил недавно сказанное: «Тот, кто ответит на Зов, должен о кейяре заботиться». Ну что ж, значит, позаботится. Неужели непонятно было, что именно он и ответит на этот дурацкий Зов? Если такой придурок, как Мейнаке, сумел, то и он справится. Хотел было унести кейяре в капитанскую каюту, да передумал. Лёг рядом, прижался к напряжённой спине, принялся гладить плечи, тихонько целовать влажный затылок, нашептывать милые глупости в маленькое ушко. Через целую вечность кейяре тихо заскулил, позволил перевернуть себя на спину, освободить Маленькую Лапу из цепких объятий. Стах отвёл влажные пряди от горящего неестественным румянцем лица, ласково поцеловал искусанные губы. Возбуждение становилось уже болезненным, но не было времени заботиться о себе, ведь в его руках лежал тот, кто нуждался в заботе больше. Он поднял короткую майку, насквозь мокрую от пота, поцеловал розовые горошины сосков, плавное углубление пупка, дуги бедренных косточек. Стянул мягкие мятые штаны, выпуская розовый член, напряжённый и влажный, подавил желание взять его в рот. Для того, что им предстояло, оба они должны быть на взводе. Оба должны мучиться желанием. Кейяре сам раздвинул ноги, сгибая колени, открываясь, нетерпеливо вскидывая бёдра. Стах подхватил пару попавшихся под руку подушек, подсунул кейяре под бок, осторожно перевернул его на живот. Всего мгновение полюбовался круглой маленькой попкой, так призывно оттопыренной. Развёл розовые ягодицы и прижался губами к колечку входа, влажному и горячему. Кейяре хотел его и готов был его принять. Стах осторожно, придерживая рукой, направил член в узкое отверстие. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что девственных мальчиков ему ещё не приходилось трахать, а член неожиданно легко скользнул в горячую глубину, хоть и тесную, но влажную и податливую, и новая мысль удивила, но и она прошла стороной: «Это не человек, это кейяре. Существо странное, инопланетное». То, что сейчас происходило между ними, не было простым трахом. Это была глубокая и таинственная метаморфоза, в которой ему, Стаху, отводилась важная и ответственная роль. А тело не нуждалось в указаниях, оно следовало инстинктам, древним, как сама жизнь, оно брало и отдавало, щедро дарило удовольствие и его же выпивало, впитывало каждой порой, каждым глотком вязкого воздуха, каждым сильным и жадным движением. Кейяре кончил первым, теряя сознание, оседая на подушки, но Стах поднял выше узкие бёдра и еще несколько раз вбился в горячее и тесное, чтобы с хриплым рёвом зайтись в свирепой судороге. Он кончал так долго и бурно, что сам себя забыл, а опомнившись, испугался. Кейяре белой податливой куклой болтался в его руках. Борясь с головокружением, Стах подхватил на руки бесчувственное тело его Кэйлани, его маленькой Лапы, и, натыкаясь на стены, побрёл в капитанскую каюту. Там осторожно сгрузил ношу на широкую постель. Где-то на станции была медицинская капсула, бортовой компьютер наверняка мог бы помочь, но кто знает, как организм эхмейца отзовётся на земную медицину? Куда ему с этим справиться, он снова переоценил себя. Всё, что он умеет — это трахаться, вот всю жизнь свою и протрахал, чему же здесь удивляться? Всё естественно. Приподнял голову Кэйлани, поднёс к губам стакан воды. Тонкая струйка побежала по подбородку. Дрогнули опущенные веки, кейяре сделал глоток, за ним другой.