Обещание (СИ)

— А почему бы мне самому не пойти, Икеда? — напустил на себя важность Пятачок. — А ты будешь моим телохранителем.
— Потому что для тебя, партнёр, у меня есть особое задание…
У посла на новогоднюю ночь оказались другие планы, но удалось подбить на дело одного из консулов. Рослый представительный мужик, который мог бы сойти за эхмейца, если бы не тёмная кожа, отдался роли с упоением. Ещё в глайдере по дороге в храм принялся важно инструктировать Икеду по поводу обязанностей телохранителя, но Стах перехватил инициативу и намекнул на следственное мероприятие, от которого зависит будущее отношений между Эхмейей и Содружеством. На особую роль, возложенную на консула лично и на весь штат посольства. На далёкую Землю, с надеждой глядящую на своих сынов… Так заврался, самому стыдно стало. Но консул, кажется, проникся, одновременно притих и ещё больше раздулся от важности.
В храм прибыли загодя. Стах едва узнал красные свёрла, перевитые гирляндами цветов и раковин, и фигуры морских чудовищ, обвешанные яркими тканями, нитками коралловых бус и пушистой разноцветной мишурой. В яркой и шумной толпе, следуя за рослым консулом и его ещё более внушительными телохранителями, Стах беспокойно оглядывался. Показалось ему, что он не сможет различить Кэйлани в море улыбающихся лиц и ярких шелков, преимущественно красных с золотом, но взгляд сам собой остановился на серебряной птице, такой удивительно светлой и оттого непохожей на других. Стах улыбнулся кейяре, как старому знакомому. В длинных одеждах, серых с перламутровым отливом, перехваченных широким серебристым поясом, с нитками блестящих жемчужин в волосах, Кэйлани действительно казался то ли затейливой игрушкой, то ли экзотическим цветком, а может быть, и чьей-то не до конца осознанной мечтой, воплотившейся в блеск светлых глаз и в улыбку, радостную и немного смущённую. При более внимательном рассмотрении Стах понял, что кейяре движется как бы под конвоем. Впереди чинно шагала рослая пара: крупная и яркая женщина по виду лет сорока и мужчина постарше с седой шевелюрой до плеч. А за Кэйлани, держась за руки, следовала молодая чета с яркими минна и одинаковым отстранённо счастливым выражением на лицах.
Стах коснулся наушника, проговорил негромко: «Видишь, в серой робе? Вот сейчас поравнялся с таким рогатым монстром?»
Последовал ответ Бритта: «Да, объект обнаружен, капитан. Наблюдение ведётся».
Икеда не сдержал улыбки. Пятачок принял задание слишком близко к сердцу. Походили по большому храмовому залу, консул с кем-то хлопал в ладоши, с кем-то обменивался любезностями. Икеда не спускал глаз с Кэйлани. Вскоре к нему присоединился Ипо в светло-салатовой робе. Стаху пришло на ум, что светлые одежды традиционны для кейяре, так же как яркие — для взрослых. Мальчики схватились за руки и принялись тихо, но оживленно щебетать и хихикать, прямо как дети. Наконец, послышался удар гонга, и публика начала рассаживаться на невысоких каменных ступенях вдоль дальней стены храма. Молодёжь и кейяре, которым сидячих мест не хватило, встали у стен. Снова запел гонг, и яркий свет погас, сменившись серебряным мерцанием множества огоньков, будто целый рой светлячков залетел в храм, чтобы рассесться на колоннах, на полу и стенах, а также бестолково метаться над опустевшим центром зала. В этом неверном свете Икеда не мог больше различить кейяре, но особенно волноваться не стал: рядом с ним Ипо, да и родичи наверняка присматривают за мальчишками. И Пятачок следит за камерами на обоих выходах из храма…
Раздались протяжные звуки, напомнившие Стаху сонный сигнал к отбою в незабвенном тренировочном лагере на Эльдорадо. Мелькавшие светлячки слились в полупрозрачные ленты, постепенно меняющие цвет от бело-голубого к густо-фиолетовому, алому, оранжевому, жёлтому, зелёному, в промежутках приобретающие оттенки, которым на человеческом языке названия не было. Ленты извивались, складывались в причудливые узоры. Изменились и звуки, постепенно превратившись в нечто похожее на музыку, прерываемую короткими паузами. Стах догадался, что паузы на самом деле были наполнены звуками, неуловимыми для человеческого уха. Но даже с учётом этих странностей сочетание игры света и музыки оказывало гипнотическое воздействие. Вскоре в световых узорах возникли вполне узнаваемые картины: звездолёты, выходящие из гиперпространства, кружащиеся в полутьме лёгкие фигуры — обряд Белой Бабочки, яростные языки пламени, пожирающие джунгли. Люди во тьме дружно ахнули, когда в венках из белых цветов возникли из темноты нездешние лица Аалоны и Луаны. Икеда догадался, что это световое шоу напоминает собравшимся о главных событиях уходящего года.
 
Возвышение между двумя колоннами осветилось неровным голубым сиянием, напоминающим солнечный свет, пробивающийся сквозь толщу воды, и вперёд вышли фигуры в длинных сине-зелёных робах с узорной белой каймой по подолу и краю широких рукавов. Они исполнили что-то вроде медленного танца, не слишком сложного и не особенно грациозного, но публике понравилось. Раздались приветственные крики, и к ногам танцоров, а вернее, жрецов, полетели цветы, какие-то яркие лоскутки и мелкие серебристые бусинки. По стенам снова замелькали светлячки, теперь только возвышение со жрецами выступало из мрака. Иллюзия подводного мира усилилась. Зазвучал голос одного из жрецов:
Оставим в памяти и радость, и печали:
Забвенья боги нам не обещали.
Речь продолжил другой жрец:
Прощенья нет без горечи вины,
И звёзды лишь во тьме ночной видны…
Это продолжалось довольно долго. Стах заскучал, попробовал найти в тёмном зале кейяре и не преуспел, ненадолго вздремнул, но был разбужен одобрительными криками: эхмейцам чтение жрецов, похоже, нравилось. Но рано или поздно, а по мнению Икеды, слишком поздно, закончилось и оно, и с последним двустишием:
Не иссякает времени река
И в новые вступает берега! —
поднялся самый настоящий крик, ленты яркого света заплясали на стенах. А как только крик утих, снова зазвучала музыка, и Стах увидел, что на возвышении стоят уже не жрецы, а дюжина фигур в светлых одеждах — кейяре. Вот эти действительно показали класс, такого красивого танца и по комму не увидишь. Изящные фигуры то плыли, то взлетали, не касаясь земли, сплетая кружево удивительного танца, а Стах глядел только на одну, серебристой рыбкой скользящую в голубой глубине. Что-то странное творилось с ним, что-то, от чего перехватывало горло и сжималось в груди от сладкой боли, от яростной муки непонятного восторга. Наверное, глубоко верующие люди испытывают что-то подобное, но ему за что это, зачем?..
Танец закончился, снова полетели на пол охапки цветов, зажёгся свет, и люди стали подниматься со скамеек. Откуда-то появились другие кейяре с подносами всевозможной еды, и пошла совершенно земная тусовка, разве что выпивки не хватало. Консул тоже поднялся со своего места и направился вокруг зала, заводя разговоры с эхмейцами. Телохранители шагали следом. Стах снова потерял из виду Кэйлани. Видимо, танцоры отдыхали. Он взял с подноса какойто румяный шарик. Оказалось вполне съедобно и даже вкусно. А в следующее мгновение еда застряла у него в горле. Голос Бритта в наушнике прозвучал набатом в ночи:
— Объект покинул здание через запасной выход в западной части. Повторяю: объект покинул…
Центральный выход оказался ближайшим. Кейяре с подносом замешкался на пути Стаха, взлетели в воздух фрукты и закуски, за спиной послышались возмущённые крики. Он вылетел в душную ветреную ночь. По контрасту с освещённым храмом темнота показалась полной. По памяти, спотыкаясь о бордюры дорожек и цветочных клумб, помчался вокруг храма к запасному выходу, ближайшему к пляжу.
Ветер хлестал в лицо, поднимая песчаную пыль, злился прибой, бился в белой пене. Где-то в конце пляжа у причалов то ли виднелось, то ли чудилось ему светлое пятно: одежды кейяре, или же парус, сорвавшийся с мачты, или случайный эхмейец, которому вздумалось погулять у моря в непогоду…
Упали с тёмного неба первые капли дождя.