Зеница ока. Вместо мемуаров

Такафке и Айат, а также и всему полку шахидов внушалось не аллегорическое, а прямое толкование Корана. Ответственность за подготовку самоубийц-убийц несут прежде всего муллы, вернее, та их часть, что погрязла в невежестве и одержима ненавистью. Эти люди полностью оторваны от философских поисков человечества, для них не было ни Шекспира, ни Вольтера, ни Канта, ни Кьеркегора, ни Достоевского, им чужда идея нравственного самоусовершенствования как попытки удаления от первородного греха, в которой, быть может, и заключается смысл человеческого существования, то есть «путь Адама».
Шахиды, конечно, проходят не только религиозную подготовку. Политруки джихада дают им полностью искаженную историческую картину, внушают неизбывную ненависть к Израилю и Америке. А также и к России, о да, также и к России. Не исключаю, что для верности и простоты дела юнцы подвергаются и фармакологической обработке.
Диву даешься, когда эти люди в ярости несусветной кричат: «Аллах так велел! Аллах велел убивать неверных!» Аллах, однако, это не сугубо арабское божество, это арабское обозначение Единого Бога. Если они не вкладывают в него какого-то допотопного языческого заклятия, как они осмеливаются претендовать на такую прямую связь? Впрочем, на одной странице Корана вы можете прочесть два противоположных определения Бога: «Бог милосерд» и «Бог мстителен». Бесноватые делают свой выбор.
Почему бы однажды не предположить, что Бог предлагает альтернативу? Живите рядом в мире, и вам никто не помешает пять раз в день склонять ведущую часть тела к Востоку и задирать базовую часть тела к Западу. А им, так называемым «неверным», никто не помешает покрываться талесом, имея на лбу маленький кубик, символ Торы, или перстами осенять лоб, пупок и плечевые суставы. Чего мы стоим как человечество, если не можем в XXI веке примирить три единобожных религии?
Многочисленные исторические причины привели к тому, что арабская цивилизация оказалась в стороне от европейского Ренессанса. В этом вековом отчуждении рождались подозрение и нетерпимость ко всему западному. В то же время их соседи по Ближнему Востоку, евреи, в ходе исторического рассеяния волей или неволей включились в Ренессанс и стали его неотъемлемой частью.
Ренессанс не завершен, он продолжается и сейчас, несмотря на утвердившиеся в сознании хронологические пределы. Ему удалось преодолеть варварство XX века, то есть коммунизм и нацизм, и вот сейчас он узрел перед собой новый вызов бесноватых. Самые отсталые и закомплексованные силы арабского мира поднимают волну антиренессансного насилия, принимающего наиболее варварские формы в виде атаки на «еврейский» Нью-Йорк и дьявольских нападений на гражданское население Израиля.
Осмелюсь предположить, что они ненавидят Израиль не столько за то, что тот «оккупирует» их земли, сколько за то, что он является единственной страной Ренессанса посреди сумрачных царств. Они еще, может быть, примирились бы с ним, если бы он был заселен беззащитными хасидами. Процветающий, сильный и веселый Израиль вызывает их безграничную ярость. Прогулочная набережная Тель-Авива рождает в них больше ненависти и соблазна убить, чем военные базы. История, однако, показала, что демократия обладает удивительной упругостью. Может быть, потому, что у нее нет альтернативы?
Мой класс по русскому модернизму и левому авангарду в университете «Джордж Мэйсон» каждый семестр заполняется новыми ребятами. Среди них всякий раз оказывается не меньше одной трети арабов. Я смотрю на их симпатичные юные лица и вижу в них не шахидов, а молодежь XXI века. Давайте, кидс, вступайте в Ренессанс, хочется мне сказать, но я, конечно, на эту тему молчу: преподаватель не должен касаться текущей политики. Вместо этого я рассказываю им, как возникают утопии.
30 апреля 2002 
 Отягощенный футбол 
 
Почему Европа впала в апатию
Странное раздражение я испытывал, наблюдая большинство матчей нынешнего чемпионата мира по футболу. Что-то сродни реакции на неверную метеосводку: обещали солнце и ветер, а вместо этого заладил нудный дождь.
 
Должен сказать, что после двадцати с лишком лет в Америке у меня выработалось особое отношение к европейскому футболу. Там этот вид спорта, «соккер», движется по отдаленной периферии. Главным спортом для меня является профессиональный баскетбол. С ноября по июнь идет непрекращающийся спор гигантов, одержимых страстью как можно чаще поразить «хуп» — подвешенное на стеклянном щите металлическое кольцо. Степень непредсказуемости этих игр стоит гораздо выше голливудских потуг, и мы, фанатики, кажемся сами себе участниками драмы. Вот набирают темп мальчишки вашингтонских «Колдунов», ведомые сорокалетним Майклом Джорданом, вот выходят вперед новые кумиры, «Короли» из Сакраменто, и т. д.
Вдруг сезон заканчивается, начинается время летних перемещений, ты отправляешься в Европу и далее в Россию. Что же делать без НБА? Ба, да тут, оказывается, свои дела! Начинаются мировые чемпионаты по этому основательно забытому «соккеру»! Постепенно, от игры к игре, ты возвращаешься к этой старой страсти, узнаешь имена нынешнего поколения светил и незаметно оказываешься во власти футбольного электричества. Так было со мной во время мирового турнира 1998 года и через два года, во время европейского финала. Так будет, думал я, и сейчас, на японо-корейских игрищах. Увы, произошел какой-то трудно объяснимый перекос.
Команды великих футбольных держав играли впол-, а может быть, и в четверть накала: Франция не забила ни единого гола, Италия проваливалась в обороне, великолепная Португалия то и дело забывала о своем великолепии. Среди достижений этого чемпионата комментаторы указывают тот факт, что ни один из многочисленных тестов не показал наличие допингов в крови атлетов. Напрашивается парадокс: может быть, там были излишки транквилизаторов?
Это, конечно, шутка. Стоит, однако, подумать, почему высококлассные европейские игроки демонстрировали столь явную апатию. Мне кажется, что виной тому мог быть феномен, известный в социологии как «культурный шок». Не исключено, что многие атлеты, привыкшие к европейским и американским ристалищам, чувствовали себя не вполне в своей тарелке на Дальнем Востоке, где все было чуждым: звуки, запахи, хромограмма, обычаи.
Взять, например, корейский обычай поедать наших лучших друзей, собак. В самом начале игр я видел на CNN потрясший меня сюжет. Группа испанских игроков увидела в одном ресторане вольер с очаровательными щенками. Узнав, что этих крошек заказывают на ужин, они были ошеломлены. Одного из щенков они выкупили и сделали талисманом своей команды. Остальные остались в вольере.
Второй фактор возникновения дурной погоды на Корейском полуострове и Японских островах относится к еще более тонким материям. Команды хозяев демонстрировали яростное желание утвердиться в национальном смысле. Именитые гости подсознательно склонялись к чему-то вроде «политической корректности» или даже к «антиглобалистской» линии. Только лишь самые упертые, немцы, были свободны от этих комплексов и прошли в финал.
Вообще в течение всего чемпионата чувствовалось, что речь тут идет не только о футболе, а иногда и вовсе не о футболе. Мировые чемпионаты с участием сугубо национальных команд — это атавистические модели войн. На мой взгляд, нужно отказаться от межгосударственных побоищ и перейти сугубо к клубному принципу, когда в одной команде могут оказаться (а могут, конечно, и не оказаться) граждане разных стран. А еще лучше будет, если первенства превратятся в мировые футбольные и баскетбольные празднества, сродни Каннскому кинофестивалю.
2 июля 2002 
 ЦПКО им. Гинзбурга 
 
Беллетристу бывает жаль растрачивать «жизненный материал» на мемуары. Как Брюсов когда-то сказал: «Сокровища, заложенные в чувстве, я берегу для творческих минут», так и все детали прошлых дней, оставшиеся в памяти, хороши для романа. Да и откуда еще взяться романическому чувству, если не из воспоминаний.