Зеница ока. Вместо мемуаров

Ежедневно по телевизору проползают блики и доносится тошнотворное эхо гнусной «великой эпохи». В телекомпаниях, оказывается, в репертуарных отделах сидят молодые снобы, что ностальгируют по эстетике их папаш. То «Волга-Волга» расцветает апофеозом народного счастья и веселья на берегах канала, построенного армией заключенных. То Чапай косит из пулеметов цепи подлых беляков. То появляется на экранах «Судьба барабанщика», романтический детский фильм тридцатых годов, в котором юный герой разоблачает гнездо троцкистов и шпионов и доносит на них доблестным рыцарям НКВД. А то вдруг видишь нечто совсем уже абракадабристое, псевдомужицкий кинофильм «Стряпуха» по сценарию Анатолия Софронова, этого пугала либеральной интеллигенции пятидесятых и шестидесятых годов. Репертуар составляется не только по капризу снобистского руководства, переехавшего с ультразападного направления на магистраль соцреализма, но и по требованию телезрителей, которые, оказывается, соскучились по «добрым старым временам». В оправдание такого сдвига приводится рейтинг советских фильмов: он очень высок.
Без комментариев и даже без иронической интонации проскальзывают по экранам документальные кадры великих лет: то вручение ордена Ленина Молдавской ССР, то покорение целинных земель, то успехи «Острова свободы».
Из всех государственных учреждений прилежнее всех платит дань прошлому Федеральная служба безопасности. Для них слово «чекист» — это не синоним гестаповца, а, наоборот, воплощение всего самого светлого и самого честного. В обществе уже перестали поднимать вопрос о раскрытии чекистских архивов. Все знают, что органы не дадут замазать грязью кожаные куртки и шевиотовые штаны «рыцарей революции». Управление по связи с общественностью и прессой лжет в самых лучших кагэбэшных традициях. Если, скажем, в Польше разоблачают какого-нибудь высокопоставленного агента КГБ, Татьяна Самолис тут же заявляет, что это вздор, что органы никогда никого не вербовали в социалистических странах, потому что на это существовал запрет самого товарища Сталина. Если же в нашей печати вдруг появляются разоблачения, скажем, по поводу применения ядовитых веществ против Солженицына и Войновича, генерал Кандауров едва ли не поднимает это на смех, говоря, что это уж совсем полный вздор, потому что, ну, подумайте сами, товарищи, ну как могли наши чекисты заниматься такими гадостями.
Во многих нынешних псевдосенсационных публикациях чувствуется знакомый почерк «органов»: они, похоже, бывают направлены на то, чтобы заглушить разговоры о прежних преступлениях, «погасить большой огонь малым», повести мысль в ложном направлении. Опубликованная этим ведомством статистика массовых репрессий, якобы являющаяся результатом серьезной научно-архивной работы, поражает своей скромностью: цифры оказываются во много раз ниже всем уже хорошо известных. Что уж говорить о мемуарах чекистов! Хорошо известный генерал Бобков в своей книге представляет Пятое управление ГБ брежневских лет чуть ли не тайным орденом благодетелей искусства: они и картины пытались спасти во время «бульдозерной выставки», они и «Метрополь» пытались опубликовать, несмотря на его низкое идейно-художественное содержание.
В этом учреждении даже и не поднимается вопрос о том, является ли ФСБ продолжателем славных традиций. Ну разумеется, а как же иначе, ведь мы же все славные, стойкие и несгибаемые чекисты, а те, кто во время холодной войны «работал на Запад», включая даже такого героя, как Олег Пеньковский, который, возможно, предотвратил ядерную войну, — гнусные предатели, им нет прощения. Публика же встречает такой подход не то что с восторгом, но с пониманием: «чекисты» — ведь это те, которые «с горячим сердцем и чистыми руками», ведь так мы, кажется, учили в «добрые старые времена». Между тем что бы стоило нынешним органам заявить с предельной ясностью: мы новые, мы другие, мы полностью отмежевываемся от позорного прошлого?!
Вспоминая все это после очередных российских трехмесячных каникул, я вовсе не имею в виду, что в России происходит реставрация коммунизма. До этого пока не дошло и, даст бог, не дойдет. Составив команду молодой администрации, президент отчетливо показал, что он отошел от прежних двусмысленностей и идет по пути реформ. Впервые за несколько лет появилась надежда, что новым, идеологически чистым людям в правительстве удастся преодолеть многие дестабилизирующие факторы, то есть прикрутить коррупцию, срезать невыплаты пенсий и зарплат, обуздать криминальные кланы, и если уж нельзя в России совсем уйти от взяточничества и воровства, то хотя бы установить им некие не высказанные, но ощутимые лимиты. Как раз этим летом у меня впервые появилось ощущение, что страна начинает приспосабливаться к новым, не казарменным условиям жизни, что в экономическом тоннеле появляются какие-то проблески, и все-таки… Что все-таки? А вот что.
 
Мелкие эти, казалось бы, незначительные, казалось бы, внешние признаки совсем еще не расшатанной связи с прошлым указывают, по моему убеждению, на серьезное раздвоение общественного сознания. Приведу здесь лишь два, но чрезвычайно важных для новой России, да и для всех новых независимых государств, а стало быть, и для всех соответствующих геополитических регионов, сдвига.
Давно уже укоренилось валить вину за нынешние трудности на «демократов». Это они, злокозненные, привели нашу еще недавно великую страну в такое бедственное состояние. Возьмите хотя бы демографические показатели. Самый вопиющий из них — это показатель продолжительности жизни. Никогда еще он не опускался так низко, как за последние годы. Этот аргумент среди множества прочих обрушил на меня некий солидный гражданин, по внешности напоминающий какого-нибудь специалиста «оборонки», на встрече с читателями в книжном магазине «Библиоглобус». Да не слушайте вы его, В.П., зашумели читатели, жаждавшие поговорить о литературе, не вступайте с ним в спор!
Хорошо, не будем спорить, однако позвольте все же остановиться хотя бы на демографическом показателе продолжительности жизни. Во-первых, мы знаем сейчас цену советской демографии, основанной на марксистско-ленинской методологии, но больше на текущих директивах руководящих органов. А во-вторых, не кажется ли вам, господа, что такой корневой показатель, как продолжительность жизни, просто не мог так сильно измениться в результате крушения коммунизма, то есть за последние пять лет. Не кажется ли вам, что этот показатель пришел к нынешним цифрам как раз в результате беззаконной власти, умудрившейся за семьдесят лет своего существования привести население к долгому массовому голоду по крайней мере четыре раза: в результате «военного коммунизма», в результате коллективизации, к массовому голоду в многомиллионном ГУЛАГе, к массовому голоду военных и послевоенных лет и, наконец, к многолетнему ущербному низкокачественному питанию практически всех пятилеток, несмотря на вдохновляющее производство «чугуна и стали»? Добавьте к этому массовые репрессии, вечное чувство страха, ужасающее отсутствие свобод и радостей жизни, и вы тогда поймете, почему снизился этот важнейший демографический показатель.
Мой оппонент закричал, что я провожу в книжном магазине проправительственную агитацию. Он был колоссально возмущен, очевидно, оттого, что я отбирал у него самое святое, самое антидемократическое — «показатель продолжительности жизни». Публика, однако, не очень-то активно встала на мою сторону. У всех, даже у либералов, как-то укоренилось в башках отношение к брежневским годам как к временам «сытого застоя».
Забыли уже о чудовищных очередях за самыми основными продуктами, забыли и о качестве того, что в результате этих стояний приносили домой: «суповой набор» ли это был, то есть горсточка костей, или химический маргарин, или заворачивающаяся в быстро чернеющую трубку колбаса, или едкий кефир. Забыли о том, как неделями рыскали по Москве, чтобы достать туфли или теплые сапоги, забыли о том, сколько денег давали на лапу, чтобы получить хоть крохотный доступ к товарам, которые сейчас в огромных количествах присутствуют повсюду — и в столицах, и в Астрахани, и в Угличе — и только лишь просят: купи, купи!