"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ)
— Если я не завоюю трон, а люди решат, что сын мой, его убьют, чтобы убрать наследника. Если я стану хаем, у Киян может родиться сын. И битва за престол начнется в новом поколении. Найит — твой сын. Иначе нельзя.
— Понимаю.
— Я написал письмо — похожее я отправлял Киян из Чабури-Тана. Там написано о ночи, когда я покинул Сарайкет. Якобы ночью я вернулся в город и нашел вас вместе. Зашел в ее комнату, а вы лежали в постели. Понятно, что я к ней не прикоснулся и не мог быть отцом ребенка. Киян спрятала письмо в свои вещи. Если нам придется бежать, мы заберем его и найдем способ обнародовать — может, оставим на ее постоялом дворе. Если нас найдут и убьют прямо здесь, письмо обнаружат вместе с нами. Ты подтвердишь эту историю.
Маати сложил пальцы домиком и откинулся на спинку кресла.
— Ты положил письмо в вещи Киян-тя на случай, если ее убьют? — переспросил он.
— Да, — ответил Ота. — Я стараюсь поменьше об этом думать, но знаю, что она может погибнуть. Твоему сыну незачем умирать вместе с нами.
Маати медленно кивнул. Ота видел, что он борется с каким-то чувством — печалью, гневом, радостью?
Следующий вопрос оказался именно тем, которого Ота страшился уже много лет.
— Что тогда было на самом деле? — спросил Маати тихим, приглушенным голосом. — В ту ночь, когда погиб Хешай-кво. Что случилось? Ты просто уехал? Увез Мадж? Ты… это ты его убил?
Ота вспомнил, как шнур впивался ему в руки, как Мадж отказалась, и ему пришлось взять все на себя. Эти несколько мгновений преследовали его уже много лет.
— Он знал, что его ждет, — сказал Ота. — Знал, что это необходимо. Если бы он остался жив, последствия были бы хуже. Хешай был прав, когда тебя отговаривал. Хай Сарайкета обратил бы андата против Гальта. Погибли бы тысячи невинных людей.
А потом ты бы носил это ярмо. Сидел бы в пыточном ящике, как Хешай все те годы. Хешай это понимал и ждал, когда я его убью.
— И ты его убил.
— Да.
Маати молчал. Ота чувствовал слабость в коленях, но не поддавался ей.
— Худший поступок в моей жизни. Мне постоянно он снится. Даже сейчас. Хешай был хорошим человеком, но то, что он воплотил в Бессемянном…
— Бессемянный был частью своего создателя. Как все андаты. По-другому не бывает. Хешай-кво ненавидел себя, и это нашло выражение в Бессемянном.
— Все иногда себя ненавидят. Однако не часто платят за это кровью. Ты знаешь, что будет, если меня раскроют. Убийство хая побледнеет рядом с убийством поэта.
Мати медленно кивнул и, продолжая кивать, заговорил:
— Я спросил не ради дая-кво. Ради себя. Когда умер Хешай-кво, Бессемянный… пропал. Я был с ним. Он спрашивал меня, простил бы я тебя. Если бы ты совершил страшное преступление, как то, что он сотворил с Мадж. И я сказал ему, что простил бы. Простил бы тебя, но не его. Потому что…
Они замолчали. Глаза Маати стали темными, как уголь.
— Потому что? — переспросил Ота.
— Потому что тебя я любил, а его нет. Он сказал: как жаль, что любовь важнее справедливости. И добавил, что ты меня простил. Это были его последние слова.
— Простил за что?
— За Лиат. Что я увел у тебя девушку.
— Наверное, да, — сказал Ота. — Я на тебя злился. Хотя в глубине души чувствовал… облегчение.
— Почему?
— Я ее не любил. Думал, что люблю. Хотел любить. Мне было приятно с ней общаться и спать. Мне она нравилась, я ее уважал. Иногда она была нужна мне больше всех на свете. И этого хватило, чтобы ошибиться и принять мои чувства за любовь. Но я не так уж сильно и долго страдал. Порой я даже радовался: теперь вы могли заботиться друг о друге, значит, я свободен.
— Ты сказал в последний раз перед тем, как ушел… Перед смертью Хешая-кво… Что мне не доверяешь.
— Верно.
— А теперь ты рассказал мне все. Даже после того, как я отдал тебя хаю. Привел меня сюда, показал, где прячешься, Зная, что по одному моему слову нужным людям вы все умрете еще до заката. Значит, сейчас ты мне доверяешь.
— Да, — без колебаний ответил Ота.
— Почему?
Ота задумался. В последние дни его ум пожирали тысячи мелких мыслей — грызли, вопили, не давали покоя. Встреча с Маати казалась естественной и очевидной. Если посмотреть со стороны, они действительно в некоем смысле друг друга предали. И все же сердце Оты никогда не сомневалось в Маати.
Ота чувствовал напряжение в воздухе и понимал, что сказать «не знаю» мало.
— Потому что, — наконец он нашел нужные слова, — ты всегда поступал правильно. Даже когда причинял мне боль.
К его удивлению, по щекам Маати скатились слезы.
— Спасибо тебе, Ота-кво.
За дверями раздались крики и топот. Маати утер глаза рукавом. Ота встал. Его сердце бешено заколотилось. Шум голосов рос, но мечи не звенели. Ота вышел за дверь, Маати последовал за ним. У лестницы стояла группка людей и яростно жестикулировала. Среди них была Киян, которая что-то хмуро и быстро говорила. Амиит отошел от толпы и приблизился к Оте.
— Что случилось?
— Плохие вести, Ота-тя. Даая Ваунёги призвал Совет выбрать хая, и его поддержали.
У Оты упало сердце.
— К утру решение обязательно примут, — продолжал Амиит. — Если все дома, которые поддержали Ваунёги сейчас, отдадут голоса за их семейство, на рассвете Адра Ваунёги станет хаем Мати.
— И что тогда? — спросил Маати.
— Тогда мы убежим, — сказал Ота. — Как можно быстрее, тише и дальше. И будем надеяться, что он никогда нас не найдет.
Солнце достигло наивысшей точки и медленно покатилось в темноту. Сегодня Идаан надела халат сине-серого цвета сумерек и убрала волосы зажимами из серебра и лунного камня. Галерея была полна людей, воздух загустел от запаха пота и благовоний. Идаан стояла у перил и смотрела на толпу внизу. Паркет был истоптан сапогами, за столами и у стен негде было яблоку упасть, в коридорах и чайных уже не велись беседы. Теперь все происходило здесь, и голоса сливались в сплошной гул. Идаан чувствовала давление чужих взглядов. Люди под ней украдкой задирали головы, купцы рядом на нее косились, а низшие сословия рассматривали ее с верхней галереи. Она женщина, ее не пригласят за столы внизу. Но ее присутствие заметят все.
— Почему мы принимаем мудрость этих людей на веру? — Гхия Ваунани шлепал ладонью по кафедре, выделяя каждое слово. Идаан даже показалось, что она видит брызги слюны. — Почему дома утхайема уподобились овцам и готовы идти за пастушком Ваунёги?
Идаан понимала, что Ваунани хочет переубедить Совет, однако слышала в его словах лишь растерянность и обиду ребенка, который не получил того, что хотел. Пусть стучит, кричит и пищит, пока хватит голоса. Идаан, которая призраком реяла над собранием, знала ответы на все вопросы. Только отвечать не собиралась.
На нее посмотрел Адра Ваунёги. Его лицо было спокойным и уверенным. Сегодня она проснулась в доме поэта поздно утром, еще позже вернулась в покои, которые теперь делила с мужем. Адра ждал ее там, помятый с ночи. Они не разговаривали. Идаан велела слугам набрать ванну и принести чистую одежду. Вымывшись, она села у зеркала и накрасила лицо со старым умением и утонченностью. Когда она положила кисти, на нее смотрела первая красавица Мати.
Адра ушел, не говоря ни слова. Минула почти половина ладони, прежде чем Идаан узнала: ее свекр, Даая Ваунёги, призвал Совет выбрать хая, и Дома согласились. Никто не позвал ее сюда, никто не попросил помочь делу своим молчаливым присутствием. Она явилась сама — возможно, именно потому, что Адра этого не потребовал.
— Нельзя спешить! Нельзя давать волю чувствам, принимая судьбоносное решение!
Идаан позволила себе улыбнуться. Большинство будет думать, что все решила романтика. Последняя дочь старой династии станет первой матерью новой. Неважно, что ее поддержали тайным подкупом, что она любит поэта во сто крат больше, чем хая, — город увидит другое.
Гхия утомился. Его слова стали менее четкими, мерный стук по столу разладился. Гневный голос зазвучал всего лишь сварливо, и возражения против Адры и всех Ваунёги утратили силу. Лучше бы, подумала Идаан, он закончил на пол-ладони раньше.