Кофе готов, миледи (СИ)

– Клят возьми этот путь, – ругаясь сквозь зубы, я оперлась на поданную Ясенем руку и грациозно выпала из кареты.
– А я говорил, – невозмутимый и до невозможности ехидный помощник отряхнул капли грязи с моего плаща водяной пылью.
– Ой, я тебя умоляю… – я поморщилась, как от зубной боли. – А она что тут делает?
Рядом с отключенным по осеннему времени фонтаном топтался кокон с косами, прикрываясь зонтиком и грустно поглядывая на огромные лужи, окружившие храмовую площадь.
– Доказывает, что она полезная камеристка, а не бесполезный балласт.
Под двойным осуждающим взглядом кокон запаниковал и рывками устремился ко мне. Прямо по лужам. С болезненным шипением лужи успевали испаряться до того, как маленькие ножки в тонких сапожках с размаху наступали в них, а я повернула голову в сторону шипящего Ясеня.
«Идиотка» – под сдавленное бурчание последняя лужа поспешила перетечь на метр левее.
– Рада, что вы вернулись госпожа! – приблизившийся кокон распался на две части и из-под верхнего слоя шарфа мелькнула белозубая улыбка.
Я оглядела слои теплой одежды, укутавшие Миру, и благодарно сжала руку помощника, хотя моим взглядом можно было замораживать пельмени. Потенциальная пельмешка не иначе как пятой точкой почувствовала мое недовольство и принялась оправдываться:
– Не дело это дома сидеть и никуда не ходить, пока благородная леди с утра до вечера в разъездах! Я господский хлеб не даром ем, подле хозяйки должна быть, а не дома бездельем маяться. Раз уж с вами ехать вы запретили, а этот, – сердитый зырк, – дома остался, так хоть здесь вам пригожусь.
Моя натянутая улыбка и желание прикопать одну строптивицу отразилось в глазах Ясеня. Словно наяву я увидела, сколько они скандалили, прежде чем он сдался, предварительно закутав девчонку во всю теплую одежду, которая была под рукой. А вот с обувкой вышла промашка, выраженная в болезненной складке на лбу моего помощника и беспокойном взгляде на тонюсенькую замшу осенних полусапожек.
– Так, сначала по магазинам, потом остальное, – распоряжение подхватили лакеи, быстренько упаковав нас обратно в карету и тронувшись в сторону торговых рядов.
– А тебе идет, – оценила я тщетную попытку камеристки вытянуть шею так, чтобы слои ткани не перегораживали обзор.
– Извините, моя леди, я не должна была брать вашу одежду, – глухо раздалось из кокона.
– Правильно, ты должна была поехать в своей летней ветоши и отморозить себе всё нафиг, после чего заболеть и умереть, освободив место для более сознательной служанки, – мечтательно сказала я.
Кокон на секунду замер и беспокойно завозился, делая отверстие там, где должны быть глаза.
– Я бы на твоем месте сразу бы из кареты вышел, не дожидаясь остановки, – прикрыл глаза Ясень, демонстрируя всю глубину огорчения поведением Миры. – Так расстроить госпожу… а я ведь говорил, – мужская ладонь скользнула по лицу, как бы устало потирая переносицу и прикрывая дернувшиеся в улыбке уголки губ.
Возня в коконе усилилась и на свет показались встревоженные глаза. Мы неспешно ехали мимо высоких домов из серого и коричневого камня и железных крылечек, увитых еще не до конца облетевшим плющом.
Не смотря на непогоду и откровенно дождливую сырость на мостовую то и дело мягко опускались золотистые и багряные листья, делая местную осень несколько романтичной. Хотя наблюдать за листопадом из моей Киа Рио, оставшейся в том мире, было бы намного приятнее, чем из холодной и жесткой кареты. Окружающий пейзаж немного отвлек меня от насущных дел, а потому я не сразу заметила, как от вороха теплой ткани отделяется шарф и падает на сидение.
– Простите, госпожа, – трясущимися ручками Мира стаскивала с себя теплый палантин. – Я не должна была… Я не хотела!
– Оставь. Одежду. В покое! – рыкнул Ясень и кинул на меня безнадежный взгляд.
Я поморщилась. Никогда не обладала даром предсказания, но тут попала в точку – с каждой неделей Мира все больше и больше сжималась в комочек самобичевания, обратно пропорциональный неспешно растущему животику. Его еще не было толком видно, а она уже перешивала свое форменное платье и тихонько заливалась слезами, когда думала, что я не вижу.
 
Вытащить её из этого состояния можно было только одним способом – полноценно загружать работой, как раньше, гоняя по всем мелким и крупным поручениям и не допускать даже намека на ее положение. Что, само собой, было невозможно, потому что таскать тяжеленные ведра и прыгать козочкой по лестницам я ей запретила сразу же после дня рождения, а Ясень еще и пару раз дернул за косу в назидание.
Сначала я переживала, как мой помощник воспримет новость про Миру – его сдали в тюрьму на месяц раньше, чем всё произошло. Если бы он проявил хоть каплю спеси и брезгливости, как остальные, то нас ждала бы незамедлительная перестановка кадров. Но когда Ясень, встревоженный слухами от слуг, которые были уже в курсе, явился ко мне за пояснениями и я кратко обрисовала всю ситуацию…
Сначала он застыл. Смотрел на меня круглыми глазами и сжимал зубы, дыша через раз. А когда я закончила вводный урок по обращению с беременными, удачно ввернутый в объяснения, только резко выдохнул и кивнул, быстро покидая мои покои. И теперь в поместье было два человека, запрещающих Мире таскать тяжести и выполнять тяжелую работу, пропуская приемы пищи. А я в очередной раз сделала мысленную пометку в графе заслуг своего помощника.
– И не снимай, пока не разрешу, – сквозь зубы сказал Ясень, хитро скрепляя последний шарф поверх палантина серебряной булавкой.
Карета проехала еще несколько метров и остановилась рядом с модным домом.
 Глава 23 
– Красота! – радостно захлопала в ладошки Мира, разглядывая новые теплые ботинки с высоким голенищем и непромокаемой толстой подошвой.
Шушукавшиеся служанки владелицы модного дома, поспешившей лично обслужить нас, недоуменно покосились на мою светлость. Когда мадам Циррагон растеклась сахарным сиропом, жадно оглядывая мой осенний плащ и прикидывая, сколько сможет продать богатой капризной дворянке, я быстро обломала её чаяния, выставив вперед себя камеристку и наказав нести на смотровой стол всё самое теплое и симпатичное.
Я выцепила из горы «позапрошлогодней коллекции» синее утепленное пальто и вязаную шапку в тон.
– Примерь-ка, – пальто село на камеристку, как влитое. – Прекрасно! Мадам, нам еще три пары шерстяных чулок, шарф в тон, теплые перчатки, шаль из овечьей шерсти и теплое белье.
– Может, леди желает посмотреть что-нибудь для себя? – кисло спросила мадам хозяйка, махнув рукой служанкам. – Новая осенняя коллекция, именитые модисты, выставочные образцы из столицы моды – Акконтра?
Как по волшебству передо мной оказалась выдвижная перекладина с изумительными теплыми платьями. Я задумчиво притронулась к шелку, кашемиру, атласу, бархату, перебирая подолы «выставочных образцов» за ненормальные суммы.
– Самые эксклюзивные модели, больше вы нигде такого не найдете, – восторженный поток лился в уши, намертво закупоривая мозговую активность. – Еще вчера маркиза Де`Браска буквально вцепилась в волосы графине Тизильской за то, что та посмела первой выкупить бирюзовое платье из олеанского шелка! Бедная маркиза уговорила мужа продать несколько коллекционных рапир, чтобы собрать необходимую сумму, но графиня… ах, графиня оказалась проворнее! Но, конечно, я вам этого не говорила, – доверительным шепотом разоткровенничалась хозяйка. – Разумеется, это было единственное платье из этой ткани. У нас нет повторяющихся изделий, только уникальность и талант модельеров.
Мои пальцы наткнулись на теплую, невероятно нежную и приятную на ощупь ткань. Потянув за складку, я вытащила на свет достаточно скромное, но очень элегантное темно-зеленое платье из тончайшей шерсти, что пробегала между пальцами, как мифическое золотое руно. Никаких лишних украшений или вычурности, в комплекте только пояс, по цвету напоминающий малахитовые разводы и тонкая полоска скрытого воротника у горловины.