Его чёрное сердце. Искупление (СИ)
Амин
Ей шло обручальное кольцо. Об этом я думал, когда она помогала дочери усесться за стол, когда раскладывала по тарелкам еду, когда клала корм в собачью миску. Закончив с этим, Сабина загремела чашками. Да будь она неладна!
– Сядь!
Оставив посуду в покое, она села за стол. Упрямо посмотрела на меня, взглядом спрашивая, что теперь. Что, блядь, я сделаю теперь?! Я едва зубами не заскрипел.
Одна её ладонь легла на стол поверх другой. Обручальное кольцо показалось насмешкой. На глаза попался брошенный на соседний стул бирюзовый плед. Сидя на нём с дочерью, Сабина улыбалась. Сейчас губы её были сжаты, в глазах застыло холодное спокойствие. А мне внезапно до ярости захотелось, чтобы она улыбнулась. Для меня. Я мог заставить её сделать что угодно – поужинать с нами, надеть платье, которое с час выбирал для неё, но одного я не мог – заставить её улыбнуться так, как она улыбалась, сидя на берегу и не зная, что я наблюдаю за ними. За ней.
– Где живёт женщина, с которой ты оставляла Жасмин?
Сабина напряглась.
– Зачем тебе?
– Где она живёт?
Разумеется, она не ответила. Из принципа. Так, значит? Я набрал Захару.
– Выясни, где живёт та женщина. Няня Жасмин. Люсия, кажется, – распорядился я, глядя в глаза Сабины. В чёрных зрачках вспыхнул гнев.
– Лаура.
– Лаура… Выясни, где она живёт и привези сюда. Она должна быть в течении часа.
Не успел я отложить телефон, Сабина вспыхнула. Спокойствие испарилось.
– Зачем тебе Лаура?! – вскрикнула она. – Что ты хочешь сделать?! Она вообще…
Неожиданный звон сменился резкой тишиной.
– Ой… – Жасмин растерянно посмотрела на меня, на Сабину. – Упало…
Принялась сползать со стула. На столе валялись ломтики овощей, из опрокинутой чашки прямо на остатки ужина вытек сок. Он стекал с края тарелки, капал на пол.
– Жасмин… – Сабина подхватила её, принялась вытирать пальчики. – Ну почему нельзя быть осторожнее? Смотри, что получилось…
Отмотав от рулона несколько бумажных полотенец, я швырнул их ей. Она вскинула голову, бросила на меня гневный взгляд и промокнула лужу. Отвела дочь к раковине. Несколько минут я наблюдал, как она вытирает пролитое, как меняет еду в тарелке Жасмин, как опять усаживает её. Настолько уверенно, будто делала это всю жизнь. И откуда в ней это?!
– Что тебе нужно от Лауры? – спросила Сабина тихо, успев взять эмоции под контроль.
– А ты как думаешь?
– Не имею понятия. Ты садист, Амин. Непредсказуемый, жестокий садист. Что у тебя в голове, я не знаю. Не уверена, что ты сам это знаешь.
Поставив перед Жасмин полную чашку, она помогла ей набрать в ложку овощи.
– Открывай ротик, а-а-ам, – улыбнулась. – Вот умничка.
Я подошёл сзади. Положил руку Сабине на талию. Саби напряглась.
– Ты же считала меня идеалом. Забыла? Первая любовь, идеал…
– Идеал – иллюзия. Я была наивной и глупой, – она стряхнула мою ладонь. Снова набрала овощи. Жасмин сама раскрыла рот.
– Молодец, – похвалила Сабина. – А сама сможешь? Вот так, – она подцепила стручок зелёной фасоли и искоса посмотрела на меня.
– В день, когда Лейла выходила за тебя… Она вела себя странно. Но я ничего не понимала. Завидовала ей. Ты же… Да, я была влюблена в тебя и ничего не понимала.
***
– А теперь понимаешь? – он резко отошёл.
Всего на пару шагов, но и этого было достаточно, чтобы дышать стало легче.
– Теперь понимаю. Она не хотела за тебя замуж. Я не знала, какой ты, а она знала.
Его лицо исказилось в гримасе гнева, вена на шее вздулась, огромные ладони сжались в кулаки. Показалось вдруг, что почернели не только его глаза – всё вокруг.
Я похолодела. Он двинулся ко мне, и я испуганно подалась к столу. Вздрогнула. Только не на глазах у дочери! Только бы она не видела ничего…
– Накорми ребёнка и иди собирайся.
– Собираться? – голос сел. – Куда я должна собираться?
Только что мне казалось, что он ударит меня. Или сделает что-то ужасное. Что-то, чтобы я пожалела о своих словах.
– В город. Ты не ела, я тоже. Значит, поужинаем в городе.
– Я никуда не поеду с тобой. Тем более ужинать.
– Не забывай, что ты моя жена. И если я говорю, что мы ужинаем в городе, значит, мы ужинаем в городе.
Амин
Пока она принимала душ, я сидел за пустым столом в ожидании Захара. Так ли далека была Сабина от истины? Вспомнил о кольце в кармане. Достал и положил перед собой на стол. Чем больше я думал о жизни с Лейлой, тем сильнее становились сомнения. Что было не так? Да в том-то и дело, что всё было так. Всё, чёрт подери! Идеальная жена… Идеальная.
Я мрачно усмехнулся. А действительно, есть ли на свете хоть что-то идеальное? Неподдельное и при том идеальное? Покорная, красивая, добрая жена… Хорошая дочь и актриса тоже хорошая. Ни разу она не настояла на своём, ни разу не пошла против моего решения. И-де-аль-на-я!
– Сука, – процедил я, хлопнув ладонью по столу. Кольцо подпрыгнуло и легло обратно.
Жасмин повернулась. Даже она не идеальна, подумал я. Она разливает сок и капризничает, разбрасывает по дому игрушки и любит собак. Ничего идеального нет. И в этом прелесть любви – любить вопреки, спорить до хрипоты и потом мириться за ужином или на скомканных простынях. Чтобы после рождались вот такие неидеально-идеальные малышки с карими глазами-вишнями.
Жасмин устроилась со старой игрушкой. Ни к одной из доставленных утром она не притронулась. Зато эту почти не выпускала из рук. Я присел рядом.
– Чем она тебе нравится? – показал на плюшевую псину. – Она же старая.
– Это Тоша.
– И что, что Тоша?
Откуда ни возьмись, рядом появилась лопоухая. Помнится, на металлической косточке у неё была другая кличка. Я подтянул псину за холку, прочитал надпись. Точно – другая. Тихонько оттолкнул, но собака начала приставать ещё сильнее. Вот же глупая. А в выпученных глазах – никакой злости. Я оттолкнул её ещё раз.
– Не надо! – вдруг вскрикнула Жасмин. Обхватила спаниеля и воинственно повторила: – Не надо! Не бей!
– Да кто же её бьёт?
Я нахмурился. И в мыслях не было бить. Хотел только, чтобы не лезла. Собачонка принялась ластиться к Жасмин, болтала хвостом, тыкалась носом. Я подвинул к себе игрушку.
Странно, что её так и не унесли с веранды вместе с мусором. Утром, после стычки с Сабиной, я вернулся в дом. Был уверен, что собака давно канула в небытие. Но она валялась в самом углу. Вымокшая, грязная и убогая настолько, что я бы ни то, что собственной дочери, цыганёнку её не дал. Но когда в ателье я приказал привести эту ветошь в порядок за любые деньги, пожилая итальянка не удивилась. Только улыбнулась и унесла собаку с таким видом, словно я вручил ей великую ценность. Через несколько часов вернула с гордостью. Что её так воодушевило, хрен знает. Хотел дать ей денег, но она отказалась. Взяла какие-то гроши и, попросив подождать, вернулась с кульком домашних печений.
Вспомнив об этом, я достал их из кармана. Печенья помялись, но несколько выглядело прилично. Я укусил одно, второе дал Жасмин.
– Тётя угостила.
– Какая тётя? – дочь обхватила мои пальцы.
Попробовала печенье. Похоже, ей понравилось. Про тётю она забыла. Сунула кусок печенья под нос плюшевой игрушке, хотела дать собаке.
– Нет, – я придержал щенка за верёвку на шее, едва та ринулась. – Ей нельзя.
Качнул головой. В памятке, привезённой Захаром вместе со щенком, чёрным по белому было написано, что это нельзя. Щенок, в общем, не настаивал, Жасмин тоже. Тихо она затянула одной ей понятную песенку. Нежную и грустную, как лирический мотив.
Я слышал, как возле дома остановилась машина, как открылась дверь, но слушал только дочь. Вода в ванной давно стихла, в коридоре зазвучали шаги. Я поднял взгляд. В комнату вошла Сабина. На ней был белый сарафан. Короткий, не доходящий до колен, на тонких лямках. На плечо накинут рюкзак с крупными цветами, в руке – тряпка, похожая на кофту. Почти сразу появился Захар вместе с черноволосой женщиной. Но я смотрел на жену. Красивая. Только… Губы сжаты, в глазах – холодная отстранённость.