Да запылают костры! (СИ)

Уже у самых дверей какой-то импульс в мозгу заставил его остановиться и обернуться.
— Боюсь, Спасителю нет до меня дела, — Уршанаби Немешиас покачал головой. — Впрочем, как и до всего рода человеческого.
  
Эпилог
 
Алулим, Теократическая Республика Кашадфан. 1630 год
Зимнее солнце взобралось на самую вершину небесного купола, словно намеревалось проследить, куда пойдёт Иона. Он покинул мавзолей, где осталась дожидаться следующей встречи урна с прахом отца, и бодро засеменил через спящий сад к дому. Несмотря на середину месяца Морозов, на земле не лежало ни крупицы снега. Даже холода давали о себе знать только вполсилы, так что хватало старого папиного пальто, чтобы не закоченеть под редкими порывами ветра. На улице, прямо как и на душе Ионы, всё происходило тихо и размеренно.
Он остановился у маленького деревянного ларька. Неразговорчивый, но улыбчивый торговец продал ему стакан горячего шипящего лимонада, который в зимнюю пору разливали едва ли не в каждом квартале Алулима. Иона отошёл в сторонку и принялся неторопливо потягивать сладкое питьё, чувствуя как по всему телу расползается тепло. С тех пор, как папка умер, он редко баловал себя чем-то подобным, вынужденный прозябать в городской библиотеке, чтобы сводить концы с концами. Калеха он видел очень редко, и ещё реже удавалось перекинуться хоть парой словечек.
— Дядя, купите газету!
Далеко не сразу Иона сообразил, что мальчик-газетчик обращается именно к нему. Однако больше поблизости никого не было — только что-то насвистывающий торговец, но уголок газеты глядел отнюдь не в его сторону. Лохматый лопоухий мальчишка нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Так и не отойдя от потрясения, Иона нащупал в кошельке один ильташи, но не успел даже протянуть, как подобает, а газетчик уже выхватил монету и, всучив свежий номер, помчался по своим делам. Иона почесал подбородок о плечо.
Дядя? Это уже что-то новое.
Он повертел головой во все стороны, но так и не нашёл ничего, похожего на зеркало. Хотя вряд ли что-то успело поменяться за пролетевшее утро: те же семнадцать лет, собранные в короткий хвост рыжие волосы, жидкая юношеская бородка и потёртое пенсне на носу. Похоже, он и правда постарел.
Когда шипучий напиток улёгся в желудке, Иона вспомнил о газете и развернул её. На титульном листе расположился чёрно-белый портрет мужчины. Он вгляделся в него и чуть не вскрикнул от потрясения. Хотя ветер давно стих, ему почудилось, что потоки холодного воздуха забираются за отвороты пальто. Иона сорвался с места, словно ужаленный, и, свернув газету трубкой, решительным шагом направился в центр Алулима. К месту, где почти наверняка можно было повстречать дядюшку Калеха.
Под ногами расстелился серый скомканный ковёр потрескавшейся брусчатки. Иона вышел на Театральную улицу, невольно вспомнив пышные торжества, которые некогда на ней проводились. Ещё не время.
Затаив дыхание, он проскочил через узкую улочку, где когда-то ему не посчастливилось столкнуться с Абрихелем. Впрочем, адептам повезло куда меньше.
Он срезал путь через маленький дворик, где пожилая пара неторопливо играла в невш.
Он пересёк оживлённую Кедровую площадь, с болью в сердце пройдя мимо мемориала, посвящённого жертвам террора багроводесятников.
Он прошёл по тихому мосту, на парапете которого всё ещё виднелись восковые разводы от сотен сгоревших свечей.
Он вышел на полупустую Музейную площадь и замер, заметив один из фонарных столбов — к вершине его приварили выкованный искусным кузнецом бронзовый кусок верёвки.
Лишь на секунду задержавшись возле места несостоявшейся казни дядюшки Калеха, Иона свернул у самого «святого круга» на широкий проспект.
Он зашагал вдоль стен старой тюрьмы, ловко лавируя между сонно бредущими прохожими. Происходящее за этими стенами давно перестало волновать обывателей. Как раз в сей момент оттуда раздался дерзкий выкрик:
— Да здравствует сво… — И тут же прервался громом выстрелов.
Иона ускорил шаг.
 
Оказавшись на Шегеше, он краем глаза заметил в отдалении понурое здание храма с заколоченными дверями. Всех их ждёт такая участь.
Впереди раскинулась главная площадь. Добрую треть её охватила высокая стена из светлого кирпича, окружавшая древний зиккурат и прилегающие к нему территории. Под солнечными лучами она казалась белой. Крошечные тени ничуть не омрачали её чистоты. По рассказам дядюшки именно так выглядело сердце Алулима тысячелетия назад.
От непрерывного быстрого шага разболелись икры ног. Остановившись на минуту, чтобы перевести дух, Иона двинулся к зиккурату. Некоторые люди узнавали его и уступали дорогу. Тот мальчик, воспитанник Пророка — так они называли его вполголоса. Он почти не обращал внимания на их разговоры, захваченный видом строительных машин, возвышающихся над стенами. Настоящие титаны на службе человечества.
У самых ворот он обернулся, посмотрел на собравшихся для совместной молитвы людей, окинул взглядом пройденный путь и поражённо выдохнул.
«Этот город не узнать, — подумал он. — С появлением дядюшки Алулим стал совершенно другим — и более честным, и более… опасным».
Кирпичная стена под ладонью была прохладной и шершавой.
Кто-то за спиной удивлённо воскликнул, когда Иона прошёл под широкой аркой. Пробираясь мимо строительных лесов, он касался каждого камня, ощущая пульсацию вечности. Он будто бы шёл одновременно в двух мирах, по-другому дышал, и даже сердце в груди билось иначе. Ещё немного — и в душе родятся первые всполохи магии…
До Ионы донеслись голоса, и от одного из них по спине пробежал холодок. Он встряхнул головой, но слова продолжали литься морозным потоком.
— Это будет воистину грандиозный храм, возвышающийся над целым миром…
Эти слова, конечно же, принадлежали Абрихелю.
— На этих камнях мы пишем новую историю Кашадфана, — заявил колдун. — Только прикажи, и наследие правителей-глупцов будет уничтожено. Их имена, а также все их следы обратятся в пыль, унесённую ветром.
Ионе показалось, будто кто-то огрел его книгой по голове. Он застыл на месте, раскрыв рот, не в силах пошевелиться; в памяти всплыли хищные глаза Абрихеля.
Как долго ещё колдун планирует плести свои сети? И почему дядюшка терпит его надменное сумасшествие?
«Это же невозможно! История не подчиняется воле человека!»
Наконец послышался голос Калеха, и его бархат разительно отличался от колючих хрипов колдуна. Обещание безопасности, увлекло Иону вглубь, словно течение реки. Мелькавшие изредка строители поглядывали на него со смесью зависти и недоумения.
— В наших руках, — заговорил Калех, — инструменты непомерной силы. Недостаточно разрушить столпы старых догм, разъедающих мягкие сердца людей. Нам предстоит вернуть Кашадфану славу великого царства, что было прежде. Очистить общество от суетности и порочности. Нам не придётся ничего уничтожать, если люди научатся мыслить, как верные слуги Спасителя. Тогда они совершат всё сами. А мы сохраним мир.
Иона вдохнул поглубже и зашагал вперёд. Каждый шаг наполнял его уверенностью, напоминал о важности задуманного. Напоминал о том, что он когда-то гордо звал себя вестником.
— Дядюшка Калех! — крикнул он, потрясая свёрнутой газетой. — Важные новости!
Во внезапной тишине раздались беззлобные смешки.
Гвардейцы, облачённые в аскетичные серые мундиры, расступились перед Ионой. Он едва не присвистнул, когда осознал, какое великолепие предстало перед его глазами… Восстановленная истина.
Великий Белый зиккурат.
Иона увидел Абрихеля в облачении адепта. Теперь тот выглядел куда скромнее, без выставленных напоказ наград и отличительных знаков. В то же время сдержанность в одежде и обритая наголо голова лишь сильнее подчёркивали его опасность. Иона увидел несколько чиновников в неброских костюмах, всем своим видом показывавших, что не привыкли к новой роли. Увидел и пару серых, как камень, гвардейцев, вооружённых пистолетами и саблями.