Да запылают костры! (СИ)

С набитым ртом Иона не мог ответить и только кивнул. Не закончилась ещё одна геройская игра, как началась другая.
Ненароком взгляд упал на часы над головой пирожника: стрелки показывали половину второго, или «скоро начнутся домашние уроки».
— Мне пора! — воскликнул Иона.
Он выскочил на улице и побежал обратно к толпе. Две красноволосые девочки заприметили его и попытались затянуть в свои беспорядочные пляски, но Иона увернулся и, показав на прощание язык, заскочил в толчею людских тел. Он ещё не настолько стар, чтобы развеивать скуку с девчонками. Тем более, а вдруг это ловушка? По мнению Ионы, никакие радости от слюнявых объятий не стоили риска попасть в плен к врагу. Лучше жить, как вольный сайгак, и наслаждаться весельем окружающих. На то ведь и нужны праздники?
Но что-то в поведении людей вокруг заставило Иону потерять прежнюю уверенность. Что-то заставляло чувствовать себя чужим — будто забредшим не в свой кабак музыкантом. Неуютно, неестественно.
Он вспомнил, как вёл себя папка, когда перебирал с выпивкой на праздники. Смеялся и пел песни. Однако не от души, а словно пытался утопить в притворном веселье вечную усталость и боязливость. Похожим образом вели себя люди вокруг.
Иона попытался протиснуться сквозь вой и толкотню к маленькому скверу, но, услышав в свой адрес недовольное шипение и ругань, отказался от этой идеи и отодвинулся к краю улицы. Напор опьянённого праздностью народа никто не сдерживал, так что по улице текла непрерывная и плотная живая река. И каждая капля в ней хотела быть впереди.
Фырча от негодования на неуклюжих взрослых, Иона вскочил на пятнистый от дешёвой краски парапет и посеменил вперёд, обгоняя толпу поверху. Вскоре он оставил за спиной шумную Театральную улицу и вышел на окраины Лазурного города. Только сейчас пришло осознание, что на пути не встретилось ни единого жандарма, и вызвало лёгкую тревогу на душе. Конечно, будучи не самым послушным мальчишкой, Иона побаивался стражей порядка, однако и тайно восхищался ими. Красивая тёмно-синяя форма с блистающим атласным шитьём захватывала дух, дарила ощущение покоя…
Иона погрузился в светлые фантазии, вспоминая все варианты, кем бы он хотел стать, когда подрастёт. Он тоже мог стать жандармом и охранять покой города, мог надеть балахон архивариуса и изучать загадочные рукописи, мог уехать за город и разбить большущий сад, в котором выращивал бы фрукты… Тонкую оболочку мира грёз прорвали панические возгласы:
— Багровники! Багровая десятка идёт!
— Где?
Никто не ответил.
Раздались душераздирающие крики. Иона обернулся в сторону, откуда нарастала паника, и попятился к стене ближайшего дома. Он стоял, прижавшись спиной к прохладному камню, и смотрел, как толпа на маленькой площади разбегалась по подъездам и примыкающим улочкам. Шум сотен голосов усиливался, и Ионе почудилось, что сердце вот-вот лопнет. Багровая десятка! Здесь! А он даже не знал, куда бежать.
Люди продолжали кричать, некоторые уже сорвали голос. Иона попытался успокоить себя — может, они ошиблись и только напрасно устроили балаган? — но вдруг заметил вдалеке тёмно-красные фигуры…
Багровая десятка.
Грозные мужчины в плотных куртках с топотом и свистом вышли из переулка, которого люди сторонились как бури. Затем показался их предводитель — высокий, бородатый, с длинными руками. Бледно-коричневые космы волосы выбивались из-под старой чёрной фуражки. Он шёл без спешки, но его приспешникам всё равно приходилось ускоряться, из-за чего они походили на свору собак. Иона собак побаивался и вжался в стену, пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания.
Командир тяжёлым взглядом осматривал закрытые подъезды. Хищник, выслеживающий добычу. Затем он указал рукой на одну из дверей, и двое громил в считанные секунды вышибли её и с диким улюлюканьем ворвались внутрь.
Никогда ещё Иона не был так напуган. Отчего-то сильно захотелось в уборную.
Он не отводил глаз от командира десятки, а сам багровник всматривался в зияющую темноту на месте выломанной двери. Приспешники выжидающе стояли рядом, ещё больше напоминая голодных псов. Людей на площади почти не осталось.
 
Наконец погромщики выволокли на улицу жреца в изорванном одеянии. Вслед выскочила женщина в одном исподнем.
— Не-е-ет! — завопила она, вцепившись в рукав багрового здоровяка, который тянул жреца. — Отпустите его!
Иона нервно сглотнул. Не желая больше смотреть на насилие, он развернулся и побежал в тёмный проулок.
На пути возник высокий человек и зловеще навис над мальчиком. У него были густые каштановые волосы и худое вытянутое лицо. От него пахло железом. Но хуже то, что тёмно-серое облачение выдавало в нём адепта, и Иона хорошо его знал.
— Кажется, ты заблудился, отрок, — прошелестел Абрихель с добродушием гюрзы.
Ситуация не сулила ничего хорошего. Люди вокруг словно испарились, а багровые десятки едва ли были меньшим злом.
— Мм, нет. Я уже… уже иду домой! Да, иду! — затараторил Иона, медленно пятясь к боковому проходу. Он ощутил давление в мочевом пузыре.
— Боюсь, сперва ты пойдёшь со мной, — ухмыльнулся колдун, схватив Иону за руку. — Мне нужно кое о чём поговорить с твоим… дядюшкой.
Иона попался! Угодил в смертельный капкан!
Теперь, медленно идя и тщетно пытаясь увернуться от тычков Абрихеля в спину, он думал о том, как спастись. Сбежать самому не получится, но если о случившемся прознает дядюшка Калех, то обязательно придёт на помощь. И тогда Абрихелю мало не покажется. И Иона выберется из ловушки колдуна…
Нет. Это Иона завёл колдуна в ловушку.
Осталось только придумать, как дать об этом знать дядюшке.
***
— Худой мальчишка, с хвостиком, — пояснил Куова и наспех рассказал, куда должен был пойти Иона.
На первый взгляд лицо Артахшассы не выражало ничего. Однако Куове хватило одного взгляда на бывшего жандарма, чтобы понять: известие об исчезновении мальчика взволновало его. В нескольких шагах позади переговаривались багроводесятники, подпирая спинами стену дома и фонарные столбы.
— И что? — спросил Артахшасса, вяло скрестив руки на груди.
— Я вижу, тебе теперь не приходится прозябать на месте. Быть может, он попадался тебе на глаза?
Голубые глаза впились в Куову.
— А даже если и попадался?
Слова таили в себе иной смысл. «Ты оставил меня наедине с отчаянием, а теперь приходишь с просьбой?!» — вот что читалось в тоне Артахшассы. Куова кивнул.
— Помоги мне.
Бывший жандарм посмотрел поверх его плеча, взглянул на стоявших поодаль подчинённых. Куова ощутил колебания Артахшассы, его участившееся дыхание и рвавшийся наружу вопрос, слишком болезненный, чтобы быть легко подавленным: «Правильно ли я поступаю?»
— Мы могли бы объединиться, — предложил Куова. — Как когда-то. Если ты или твои люди его видели, то…
— Не будет «как когда-то», — резко сказал Артахшасса. Злость на его лице смешалась с болью. — Твоя ложь уже погубила многих, и вот — очередная жертва.
— Вот как? Во мне всё дело?
— Своими речами ты нажил себе много врагов, Калех. И не у всех так связаны руки, как у нас. Абрихелю ты точно небезразличен.
Он поправил ворот куртки, глубоко вздохнул.
— Ладно.
Он коротко взмахнул рукой, подзывая своих людей, приказал оставаться на месте. Затем его лицо вновь обратилось к Куове, и на нём не было ни следа сомнений.
— Я делаю это ради парня, не ради тебя.
***
Жёлтые полуразваленные стены Гора-города скрылись за спиной в вечерней дымке. Небо медленно розовело. К закату город оживал заново, на улицах воцарялся весёлый шум… Так было раньше — сейчас Куова с Артахшассой шли в мрачной тишине.
За час они ещё не успели далеко продвинуться, а теперь остановились. Над ними нависала выцветшая вывеска закрытого кабака.
— Люди напуганы, — сказал Куова.
— Это всё хаос, который ты посеял.
Несколько секунд он задумчиво смотрел на Артахшассу. Невысказанные слова наполнили воздух невидимыми разрядами. Куова не сомневался, что сможет без особых усилий переубедить мятежного юношу, вернуть на свою сторону. Он мог бы рассказать ему, как мир уже едва не погиб. Возможно, ещё одна порция правды вновь вызвала бы приступ ярости, которая затем обратится пониманием. Но события — точно слова в чудесной поэме — складывались лучше, чем можно было представить. При всей жалости Куове с трудом удавалось представить потерю такой чистой и пылкой души, как у его спутника. Нет, Артахшасса слишком ценен для будущего.