Плюс

Видя эти многие части дуг, также многих, он чуял сладкое жжение своей собственной боли — и соскользнул вниз по одному огромному циклу из бесчисленных малых, и увидел, что у него и те, и другие.
Тот, который огромный, был также всего лишь частью, не более целой, чем вытянутая окружность его желания, обходящая с носовой и кормовой перекладиной каверномера, не встречаясь. Хотя, смыкаясь, возможно, ближе, чем концы этой одной огромной дуги. Множество образовывало одну. Одну огромную. Но также часть. Потому еще более огромную. Однако сделанную из горящих бесчисленных малых. Сделанную — он не мог этого сказать — он был в дымке золотой тени — ошеломляющими спектрами бесчисленных целых новых цветов, что как множество малых дуг, и золотой тенью, где они укрывались, была та самая огромная дуга — сделанная — он не мог сказать этого — не только потому, что это было не только им (он сказал), а тем, что ему было уже дано, накопленной золотой кровью из опоздавшей руки Солнца: но затем еще и сама для него, и здесь он заметил, что его сомнение раньше было золотым, он чувствовали его как накопленную плоть; и, не зная, как захотеть, чтобы Слабое Эхо не отвечало Центру, он получил свое желание. Которое было частью.
Частью, которую он должен постепенно узнать.
Его интересовало, что же это будет.
Слабое Эхо, которое не было таким уж и слабым, произнесло: «Холод настанет».
Но что такое настанет? Возможно, он когда-то знал.
Имп Плюс хотел бы спросить у Слабого Эха.
Как долго оно спало? Оно спало, когда сказало: «Холод настанет».
Настанет было наставать, но не сейчас. Настанет потом.
Сейчас было любой точкой золотисто-розовых скольжений сахара. Сейчас было серым сиянием головки щепки здесь в расщелине, одной из многих, на каких сосредоточился Имп Плюс.
Он сосредоточился на головке щепки, а потом увидел, что последнее сообщение с Земли утонуло в ночи, и прежде он чувствовал старое сладкое разрывающее жжение боли, а теперь его не было.
То было потом. Как обвал-обрушение жжения, что на время прекратилось или сейчас превратилось в ночную работу накопленного Солнечного света. Но не как сахара, что проскальзывали мимо него по одному из темных циклов, — поскольку хотя это было и тогда тоже, сахара скользили и сейчас, они не были другими, хотя то, что он делал — если хоть что-то делал, — было другим: вот что он сделал тогда, когда сахара соскальзывали вниз цикла темноты, — он воздел руки, которых не было, и прижался к ясно изогнутому черепу, которого не было, пока тот не снялся.
Центр вновь его преследовал, но он должен быть здесь сейчас, и он вновь посмотрел на эту премоторную расщелину. Выпуклость на ее крае теперь стала больше. Расщелина и сама расширилась. Значит, здесь и сейчас — теперь не одно и то же.
Ему не на чем было стоять; выпуклость, на которой он находился, была им. Выпуклость была на крае расщелины, расщелина — в складке, складка была более открыта, а когда бы она открылась полностью, не была бы складкой. Он не мог не хотеть этого, но с каждым раскладыванием складка исчезала.
Центр знал, что капсула не настолько холодна, как ожидалось, и что не было спада энергии, накопленной в аккумуляторе, но Центр не знал другого. Имп Плюс мог удерживать ответы, чтобы не поступали в Центр, но не мог удержать женщину на морском берегу. Но не совсем так: он имел ввиду наоборот, что не мог удержать женщину на морском берегу от прихода по оси расстояния; не мог помочь ей не развернуть его, однако этого он раньше и хотел.
И всегда знал, что ось расстояния настанет.
Всегда было тогда. Однако и теперь тоже.
Хотя не прямо здесь, хоть он и был тут. Ночь ощущалась как множество ночей — ночами ночей. Ночь разделялась и длилась.
Он что-то не мог вытерпеть. Другую боль. Эта боль не была обвалом, или расщеплением роста, не была она и осью расстояния. Но ось расстояния была одной вращавшейся спицей ее. Новая боль была такой же маленькой, как тишина, но сейчас, как он видел, такой же большой — безмолвным промежутком, брешью сокрушения. Но еще больше: брешью вообще, но золотой и многоцветной.
 
Брешь, которую он обнаружил тогда, который заполнил: глядя со всех ночных дуг сахара в крови, чью идею он чуял; и глядя и тужась от них за одну огромную дугу-часть с ее кружащими падениями; уставившись неравномерно туда, откуда все эти круженья. Он чувствовал то, что видел — это было оно? Он обнаружил, что и смотрел со всех неравномерных расстояний своих мембран, и одновременно ожидал получить свое зрение. Оно — это оно? — ожидало само себя прежде, чем сюда попало: он был тем, что видел: так поэтому ли мог брать взгляды по нивелиру от лучей неравных расстояний мембран-конечностей и получать сборное вступление взгляда и (постой) будучи тем, что он видел, и устремить свой взгляд в точку настолько малую, как (постой) головка нерва, настолько малую как насос, оторванный самим взором от действия своего засасывания в бесконечно малую функцию: и сквозь нее, в свою очередь, видеть также большую, потому что она оставалась невидимой внутри его видения, идеи увеличения. Видеть больше, чем большое — намного большее, чем расширяющийся крупномасштабный взор, который он ощущал даже в те мгновения, когда видел микро-мелкое.
Возможно, ему становилось теплее, но его взгляд или желание повернулось до того, как стало достаточно далеко.
Поскольку Центр спрашивал, спит ли Имп Плюс, и спрашивал опять, словно ребенок, пытающийся разбудить взрослого. Спрашивал, показывает ли датчик Имп Плюса снижение температуры, запрашивал температуру, но спрашивал так, что Имп Плюсу отчасти казалось, что он теперь припоминает. Или чует: поскольку разделяло его именно нездоровое желание; поскольку Центр сказал, что Имп Плюс может взять эти данные у себя во сне, и похрустывание, которое Имп Плюс думал, что узнал, в переданных словах было въедливым смехом снова: не влага, что некогда текла из голых глаз женщины в Калифорнии — нет, похрустывающая влага сейчас из Центра была тем, что Имп Плюс прежде чуял в большой зеленой комнате, когда Хороший Голос ответил Въедливому Голосу, и дал Имп Плюсу отгул в последние выходные, «провести вне банки для золотой рыбки», — сказал Хороший Голос, — «не забудь про все сверхурочные впереди, изо дня в день, ловя Солнце. Небольшое личное восстановление необходимо». Поскольку Въедливый Голос сперва сказал, а вдруг Имп Плюс передумает, и теперь в ответ Хорошему Голосу Въедливый Голос сказал тогда, как слабое отражение: «Восстановление», — и дым вышел изо рта и носа. Поэтому теперь Имп Плюс ощущал Въедливое похрустывание, когда Центр сказал, что Имп Плюс мог замерять температуру даже во сне.
Тепло или холодно, вот что сообщали показатели. Но не было ли спада температуры как не было и спада заряда энергии в аккумуляторе?
Кап Ком сказал, что капсула не может быть настолько теплой, как показывает датчик Центра. Тепло, как думал Имп Плюс, было Солнцем. Так тогда сказала женщина на Калифорнийском побережье, когда поднялась из воды. Но Солнца сейчас здесь не было. Как не было и Центра.
Солнце приходило и уходило.
Но Центр всегда там был.
Солнце могло быть там, где был Центр, но не всегда. Было что-то большее, и Имп Плюс думал, что Слабое Эхо знает. Но Слабое Эхо спало.
Не Центр. Его сообщения продолжали поступать на частоте. Частота не могла быть волнами, направленными в щепки, что плавали, поскольку щепки сейчас не были вживленными в Имп Плюса.
ИМП ПЛЮС ИМП ПЛЮС КАК СЛЫШИТЕ КАК СЛЫШИТЕ?
Он не мог прервать получение, но не обязательно было отвечать.
КАП КОМ ИМП ПЛЮСУ КАП КОМ ИМП ПЛЮСУ МЫ СЛЫШИМ МАКСИМАЛЬНЫЙ ЗАРЯД АККУМУЛЯТОРА. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? ВЫ ЭКОНОМИТЕ ЭНЕРГИЮ?
Он думал, что ответит Центру. Но смог лишь искать эту другую боль, что предлагала. Поэтому он склонялся и дальше, чтобы проникнуть туда, откуда выкатывались все дуги потока. Для этого он должен растянуться через что-то внутри себя. Расстояние.
Однако он не видел расстояние, пока не растянулся. Мозг с его разбросанными центрами, казалось, нашел энергию рассеяться еще больше. Ему не стало лучше от расстояния внутри. Охваченное им расстояние продолжало разворачиваться в то, что, по его ощущению, было мозгом. Он защищался от расстояния; но расстояния не было больше — не там, — если только он не потянулся от боли.