Не твой наследник (СИ)

— Ну, наконец-то!.. — выдыхает в трубку мама после первого же гудка. Ее голос дрожит от волнения, и надежда на то, что она звонила из-за очередного пустяка, испаряется. — Я чуть с ума не сошла! Ты не абонент, Ян не абонент, до больницы не дозвониться…
— Что с папой? — прерываю сумбурное истеричное бормотание.
— С папой? — удивленно переспрашивает мама. — Да что с ним будет, с папой твоим. Сидит вот… Нет, именно сегодня ему приспичило ехать к своему окулисту в другой конец города! Пробки — ужас, в область все намертво стоит…
— Так что случилось-то?! — надо было трезвонить десять раз, чтобы рассказывать мне сводку по московскому трафику!
— Саша, — мамин голос на мгновение прерывается, и от ужаса мне кажется, что желудок сдавил чей-то ледяной кулак.
— Что с ней?
— Ей стало плохо… Утром еще неважно себя чувствовала… Это я виновата! Она не хотела приезжать на эти выходные, и Ян куда-то усвистал… А я: мы так скучаем, так ждем… Не надо было! И оставлять ее одну…
— Мама, где Саша? — стараюсь говорить спокойнее, чтобы привести маму в чувство.
— Она вызвала скорую. Ее, наверное, в нашу областную повезли… В Одинцово… Собирались, по крайней мере, а потом она перестала на звонки отвечать… Говорит, кровило… Господи, если она потеряла ребенка… Ты можешь туда поехать сейчас? Выясни, что она, где она, что ей привезти. Врачу там денег дай, еще что… Мы с отцом подъедем, как сможем.
— Понял, сейчас буду.
Вырвав телефон из зарядки, бросаюсь к выходу с такой скоростью, что чуть не сбиваю с ног хостес.
— Марк Робертович, а ужин…
Нет времени отвечать — просто отмахиваюсь. Мчусь к машине, зажигание… Да отойди ты, не перегораживай дорогу! Навигатор пишет, что до одинцовской больницы двадцать минут, но я, поднимая клубы пыли и наплевав на правила, несусь по обочине. Одиннадцать минут — и я, подрезав маршрутку, заруливаю на больничную парковку. Бегу в приемное, но уже на крыльце соображаю, что даже не знаю Сашиной фамилии.
— Ну что там? — взволнованно спрашивает мама, когда я набираю ее номер.
— Ничего пока, только приехал. Фамилия у нее какая?
— Бурцева… Да, вроде Бурцева.
— Вроде или точно.
— Точно!
Отключаюсь и, запыхавшись, вламываюсь в приемное.
— Бурцева Александра к вам не поступала? — обрушиваюсь на женщину за окошком, которая неторопливо пишет какие-то бумажки.
— Мужчина, вы успокойтесь сначала… — бросает на меня неодобрительный взгляд.
Выдыхаю и медленно повторяю вопрос.
— Та-а-ак… — она, будто бы издеваясь, по-черепашьи водит по столу мышкой. — Бурцева… А в какое отделение?
— Не знаю… Беременные в каком? Родильное там или акушерское… Гинекологическое… Почем я знаю! У вас что, нет общей базы?
— А что вы на меня голос повышаете?
— Я не… — вовремя прикусываю язык: спорить с этой бабищей явно себе дороже. Включаю обаяние на максимум, украдкой просовываю в окошко пару купюр. — Девушка, вы простите. Я очень волнуюсь за нее.
— Да что вы, не стоило, — вяло отнекивается медсестра, но деньги, тем не менее, моментально исчезают у нее в кармане. — Срок-то какой у вашей этой Бурцевой?
— Ну… — пытаюсь сосчитать. Восемь? Девять? Когда там она говорила, что пять?
— Просто если ей рожать, то ее, скорее всего, повезли в роддом, это не к нам. Если маленький, тогда в гинекологию.
— А, маленький, да.
Смерив меня снисходительным взглядом, медсестра более активно шарит в компьютере.
— Так, Бурцева… Александра. Девяносто второго.
— Да-да, она!
— У нас ваша Бурцева. Значит, четвертый корпус. Выходите отсюда — налево по аллее, сразу после травматологии завернете…
Повторяя про себя путанные объяснения, как мантру, бросаюсь к пресловутому четвертому корпусу. Очередные танцы с бубном с местной цербершей, я, наконец, выясняю, что Саша поступила час назад с угрозой прерывания беременности. Что произошло дальше, мне сообщать отказываются наотрез. Велят ждать врача и не рыпаться. На вопрос, могу ли я пройти внутрь и увидеть Сашу, я получаю такой зверский оскал, что предпочитаю не испытывать судьбу и подчиняюсь.
 
Не припомню, доводилось ли мне бывать в месте, более унылом, чем это. Обшарпанные стены, потрескавшаяся штукатурка на потолке, пол под серый мрамор, как в морге. Страшно представить, каково Саше внутри. Но главное — даже не ремонт, а точнее, полное его отсутствие. Главное — гнетущая больничная атмосфера, пропитанная хлоркой и спиртом. Неподалеку от меня сидит мужик, видимо, тоже ждет новостей. Телефонный звонок заставляет его вздрогнуть, с отчаянной надеждой он хватается за трубку… Бледнеет, что-то бормочет онемевшими губами. Убрав гаджет, какое-то время таращится в пустоту, а потом вдруг сгибается пополам, и до меня доносятся сухие и лающие мужские рыдания.
Неужели он только что узнал о потере ребенка? Боже, здесь вообще кого-нибудь умеют спасать? Может, пока не поздно договориться о переводе в приличную московскую клинику? Какая там главная по гинекологии?..
— Простите, с кем можно поговорить о переводе? — снова подхожу к приемному окну. — Я хочу видеть заведующего или главного врача.
— Мужчина, сядьте, — гнусаво одергивает меня медсестра. — Доктор сейчас придет.
Я уже собираюсь вынести это чертово окошко, вытянуть оттуда эту тетку и хорошенько встряхнуть, чтобы зубы застучали, но в приемном появляется сухая невысокая женщина с короткой стрижкой и суровым, несмотря на рост, видом.
— Вы к Бурцевой? — спрашивает она.
— Да. Что с ней? Она жива? А ребенок?
— Все в порядке с вашей Бурцевой, — без особой радости сообщает врач. — Ребенка сохранили, но угроза прерывания сохраняется. Плод закрепился низко, и это чревато неприятностями. В подобных случаях мы обычно рекомендуем лежать.
— Как долго?
— На таком сроке, как у Бурцевой, рано делать долгосрочные прогнозы. Все еще может измениться, бывают случаи, когда плацента со временем поднимается на достаточный уровень. Бывает — и нет.
— И что тогда?
— У нас есть девушки, которые всю беременность не встают. И, конечно, при полном предлежании плаценты речи быть не может о самостоятельных родах, — врач холодно изгибает бровь, словно я спросил какую-то глупость. — Но чего сейчас-то гадать? Полежит, покапается. Никаких физических нагрузок, никакого стресса. И, разумеется, половая жизнь исключена. Любая ошибка может вызвать такую ситуацию, и в следующий раз мы можем не успеть.
— Да, конечно. Скажите, а можно увидеть ее?
— Можно. Придете завтра в приемные часы…
— Но это слишком долго. Пожалуйста… — снова пускаю в ход деньги: пытаюсь незаметно запихнуть пару купюр в карман ее халата.
— Уберите сейчас же, — строго рявкает врач, возвращая мне взятку. — Будущий папаша, что ли?
Я неопределенно киваю. Если я скажу, что всего лишь старший брат жениха и отца Сашиного ребенка, иными словами — седьмая вода на киселе, меня точно не пропустят. А так на строгом докторском лице появляется некое подобие сочувствия.
— Ладно, пойдемте, — вздыхает. — Только халат и бахилы наденьте. Пять минут, не больше.
Мне больше и не надо. Не думаю, что Саша захочет со мной говорить. Лишь бы убедиться, что она в порядке. Договорившись о переводе в платное отделение и получив реквизиты на оплату, я, наконец, оказываюсь у палаты.
Шесть мест! Шесть продавленных коек, шесть женщин разного возраста в убогих выцветших больничных халатах. Отколотый кафель над раковиной и невыносимый медицинский запах, от которого во рту появляется металлический привкус.
Я нахожу Сашу сразу: она лежит у стены, отвернувшись ото всех. К руке тянется капельница. У меня внутри все переворачивается, хочется схватить ее на руки и вытащить из этого ужасного места. Сделать так, чтобы эти бультерьеры в белых халатах и немытые соседки по палате даже не приближались к ней.
— Привет, — тихо произношу я, пододвигая стул к Саше.
— Ты? — она удивленно поворачивается ко мне. — Откуда ты здесь?