Меня зовут Шон

Сьюзи не верила, что это сработает. Мать Ника могла начать волноваться из-за того, что сын ей не звонит. А коллеги по работе — пытаться выяснить, почему он не является в офис после Рождества. Но я была уверена, что все получится. В современном мире людям не обязательно слышать твой голос, чтобы поверить, что они разговаривают именно с тобой. Немного уловок тут и там, и вот Ник Томас уже уволился с работы по электронной почте и уведомил мать текстовым сообщением (потому что потерял голос из-за болезни, о которой очень кстати рассказал ей накануне), что уходит от Сьюзи и уезжает на некоторое время, чтобы привести мысли в порядок.
А потом мы стали ждать. Сьюзи, не желая возвращаться в собственный дом, в эту прекрасную тюрьму, из которой она отчаялась было сбежать, переехала ко мне, а потом, когда в январе, чуть раньше срока (неудивительно после всего произошедшего) появилась Исобель, — в больницу. В этом не было ничего подозрительного, если считать, что Ник бросил Сьюзи. Во всяком случае, мы на это надеялись. Теперь предстояло настоящее испытание. Полиция нашла тело.
Я раздумывала, не отправить ли Сьюзи сообщение, чтобы предупредить ее, но тут услышала звук подъезжающей машины. Я молча наблюдала, как она, по обыкновению долго, выбирается из автомобиля настоящим клубком из наушников, шарфов, кофт и сумок с покупками. Бестолковая девчонка бесконечно покупала обновки для Исобель, словно пытаясь восполнить недостаток положительных эмоций до ее рождения.
Когда она вошла, я сказала:
— Время пришло. Полицейские нашли его.
Лицо Сьюзи, раскрасневшееся в теплой машине, побледнело:
— Ой…
— Это хорошо. Пора со всем покончить.
— Что будем делать?
— Ты должна позвонить им, сказать, что была у матери или у подруги. Придерживайся нашей версии. Ник тебя бросил. Он писал тебе сообщения, ты его давным-давно не видела.
Сьюзи приняла у меня Исобель, успокаивая ее плавным жестом, от которого защемило сердце. Исси — ее дочь, не моя. И дочерью Патрика она, как оказалось, тоже не могла быть — он приложил все усилия, чтобы не оставить потомков. Но я надеялась, что девочка станет считать меня, скажем, доброй тетушкой. И обделенной себя тоже не чувствовала — мне достался Поппет, поскольку Сьюзи не испытывала ни малейшего желания с ним возиться, а я могла попробовать превратить его в воспитанного пса. Впрочем, конечно, мою душу грел не только этот кобелек. Да только нам со Сьюзи ни за что не удалось бы объяснить природу соединившей нас привязанности. Мне хотелось верить, что наши более чем дружеские отношения сохранятся на долгие годы, что бы ни случилось дальше. Сьюзи спросила:
— Но ведь они могут установить? Ну… сколько времени он там пролежал, в снегу?
— Не знаю. А даже если и могут, тебе-то откуда знать, давно ли он погиб? Разве можно догадаться по коротким сообщениям, что с телефона Ника тебе писал кто-то другой?
Я ни о чем понятия не имела — просто соседка. А связать произошедшее с доктором Холтом полицейским просто в голову не придет. К нему из нашей глухомани не вело никаких следов, и причин выяснять, почему он продал свой джип перед самым Рождеством, а также осматривать машину на предмет повреждений, просто не существовало. За минувшие два месяца я не раз подвергала нашу версию самой серьезной умозрительной проверке, по очереди детально анализируя каждый ее элемент. И не испытывала ни малейших сомнений в ее надежности. В конце концов, у меня был опыт.
Сьюзи задала вопрос о моем прошлом, когда мы, оглушенные, сидели в тот страшный вечер в ее доме. В самом ли деле я совершила то, о чем болтали сплетники? О пожаре, который уничтожил мой дом, убил отца и любимого младшего брата, утопил мать в пучине безумия и зашвырнул меня в Аплендс, психиатрическую клинику для девочек-подростков, откуда мне удалось выбраться, лишь убедив всех, что я — безобидная жертва ужасных обстоятельств. Я ответила, что несчастный случай — иногда просто несчастный случай. Больше ей не нужно было знать ни о чем. Уж точно не о той ночи, когда в доме должны были находиться только я и родители, а Себби собирался остаться у друга. А у того друга вдруг оказалась ветрянка, и брат вернулся. Я, запертая в собственной комнате за очередной проступок, за жалобы из-за запрета заниматься игрой на фортепиано, из-за попыток отправить меня в интернат, об этом не знала. И Сьюзи не нужно было знать о том, как я выскользнула из своей комнаты и, проходя мимо спальни матери, увидела ее на кровати, провалившейся в пьяный сон, с тлеющей сигаретой в тонких пальцах. Как я сдвинула ее руку слегка, совсем чуть-чуть, ближе к шторам. Как я вышла на улицу, забрав с собой собак, чтобы они были в безопасности. Вспомнив о вечно отсутствовавшем, несмотря на физическое присутствие, отце, в котором всегда было не меньше пары стаканов виски, и тут же отбросив всякие мысли о нем. Как я слишком поздно узнала, что Себби тоже остался там. Как увидела в окне его бледное лицо и под лай собак бросилась через лужайку к дому по холодной мокрой траве. «Элли! Элли!» Как пыталась войти в дом, обжигая руки, но не смогла из-за густого дыма.
 
Нет, мне и в страшном сне не могло привидеться, что он окажется там. Ребенок, невинное дитя. Я не желала ему зла. Как бы то ни было, теперь я снова стала другой. Не Элинор Тредвей, не Еленой Ветриано, не Элли-красоткой, не Норой Холском.
Я пока и сама не понимала, кем именно. Но всё впереди.
— Элинор, — сказала Сьюзи с сомнением в голосе. — Мне страшно!
— Не бойся, — я коснулась руки девочки, и та тут же схватила крохотной ладошкой мой палец. — Все будет хорошо. Следствие быстро закончится, а потом я уеду.
Она побледнела еще сильнее:
— Ты уверена?
— Уверена.
— Расскажешь ему обо мне? Об Исси? Правду?
— Не думаю, что он это заслужил.
Она кивнула. Скоро она продаст роскошную тюрьму, построенную для нее Ником, и переедет в городскую квартиру. Когда я попросила рассказать Сьюзи о той, которую она смотрела сегодня, я уже знала, что она станет много и увлеченно говорить о сводчатых окнах или карнизах, но ни словом не обмолвится о лестницах, о транспортной доступности или о состоянии водонагревателей. Боже, до чего же она непрактична, эта Сьюзи! Не идеальное качество для матери-одиночки. Но я подумала, что она, как обычно, недолго будет одна. Все квартиры, которые она смотрела, располагались недалеко от крошечной холостяцкой норки доктора Холта. А после того, как Ник будет официально признан мертвым, ей достанется его страховка, его пенсия, все их накопления. Все закончилось не так уж плохо для Сьюзи, заслуживает она того или нет. А я не получила ничего. Да и не могла, в общем-то. Месть — игра с нулевым призом, теперь я это понимала. Во всяком случае, я обрела возможность участвовать в будущем малышки Исси и, надеюсь, подругу на долгие годы.
Но мне предстояло еще одно дело, которое следовало завершить до того, как я вернусь к обычной жизни и постараюсь двигаться дальше. Мне всего сорок два — еще есть время, а теперь я знала, что причина бездетности не во мне. Все еще возможно. Со мной оставалась надежда — этой крохотной искорки было достаточно, чтобы рассеять мрак. Но сначала нужно было купить билеты до небольшого городка в Испании, где работал английский паб, в котором наливают ньюкаслский темный эль.
  
Мэдди
 
Апрель
С наступлением весны в Ла-Торнаду вернулась жизнь. Туристы, явно довольные тем, что заказанная рыба подается без головы, снова заполнили паб — пили эль и толпились перед большим экраном, где круглосуточно транслировались футбольные матчи. Мэдди усердно работала: мыла заляпанные кетчупом тарелки, разливала пиво, улыбалась. И думала о Шоне. Они встречались всю зиму. Она ускользала из паба при первой возможности и шла в его квартирку недалеко от гавани. Они смотрели кино, играли в настольные игры, гуляли по пляжу и, конечно, еще кое-чем занимались. При мысли о кое-чем Мэдди краснела. Но теперь он пропал. От него вдруг перестали приходить сообщения, никто не открывал дверь на ее стук, когда она, стесняясь собственной тоски по нему, прибегала днем и вечерами.